Убивать и поджигать, калечить и разрушать — занятие нехитрое. Да и совесть вроде бы не мешает, когда перечисленные действия обращены против плохих людей.
Рассказ Клиффорда Саймака «Деревенский дурачок» (Idiot’s Crusade, 1954; др. переводное название «Дурак в поход собрался») я прочёл впервые давным-давно, в советское время. Позднее пару раз перечитывал. Это один из самых памятных рассказов, попавших в мой личный список.
Над главным героем рассказа, дурачком Джимом, в деревне Мэплтон многие потешаются, а то и издеваются. Некто Алф дурачка припахивает, а потом не платит за работу. Нельзя сказать, что Джиму такой порядок вещей по душе. Он берёт блокнот и составляет список личных врагов: местных жителей, которые хотя бы однажды посмеялись над ним, плохо говорили о нём или каким-либо образом навредили ему. Составление списка явилось едва ли не напрасной затеей: в документ попали почти все сельчане. Нет, этих плохих людей, конечно, не стоило убивать, но какие-то меры принять было нужно. Они же плохие.
А меры Джим принять мог. Как мог и убить. И остаться вне подозрений.
Убивать и вредить Джим, не умеющий даже читать, мог при помощи сверхъестественного дара. В один прекрасный день он узрел внутреннюю сущность всего живого. От растений до быка и человека. Увидев внутренности банкира Пэттона, он мысленно сжал его сердце. Сердечный приступ — и плохой банкир отправился к праотцам.
Не самый добрый рассказ написал Саймак, да?
Но на боевик-сказку, где «добро с кулаками» молотит плохих парней и торжествует, рассказ Саймака тоже не похож.
Я подумал и решил, что, может быть, не стоит убивать всех. Я бы, конечно, сделал это запросто. Но, думая об Алфе и банкире Пэттоне, я понял, что от гибели людей, которых ненавидишь, радости мало. И ещё мне было ясно как день, что, поубивав всех, можно остаться совсем одному.
И от убийств и вреда деревенский дурачок, который видит гораздо больше прочих людей, обращается к иной тактике.
Для начала он утешает родственников покойного банкира, а затем принимается за перевоспитание погрязшего в грехах проповедника Мартина, думающего то о деньгах, то об органистке.
Следом разворачивается весь список.
Я направился в клуб. Майк сидел в углу и читал в утренней газете отчёт о бейсболе. Я взял вчерашнюю газету и сделал вид, что тоже читаю. Майк засмеялся и спросил, когда это я научился читать. За это ему, конечно, здорово достанется. Я знал, что, стоит мне выйти за дверь, как он помчится в подвал и спустит весь запас самогона в канализацию, а немного погодя, когда я ещё поработаю над ним, прикроет азартные игры в задней комнате клуба.
На сыроварне, куда я пошёл, у меня не было возможности поработать над Беном. Фермеры везли молоко, и Бен был слишком занят, чтобы я мог по-настоящему пробраться к нему в голову. Но я всё-таки заставил его подумать о том, что случится, если парикмахер Джейк когда-нибудь застанет его со своей женой. И я знал, что, как только мы останемся с ним одни, я его обработаю как миленького: он ведь очень труслив.
«Обработав» в Мэплтоне всех до единого, дурачок принялся наблюдать. О, какое счастье воцарилось кругом! Деревня преобразилась так, будто её срисовали с воскресной проповеди исправившегося Мартина. Честность, отвращение к пьянству, верность жён и мужей, отказ от азартных игр… Для полного райского настроения не хватает пустяка: отчего-то нет у людей радости. Теоретически честные люди должны быть совершенно счастливыми, но вот на практике…
На практике, по-видимому, родилась антитеза пословице нет худа без добра. В Мэплтоне наоборот: нет добра без худа. Закон единства и борьбы противоположностей погрозил сельскому младореформатору пальчиком.
О чём будет читать проповеди Мартин, коли поучать нечему да и некого? Откуда возьмёт силу призыв к покаянию в проповедях, коли сам проповедник забыл, что такое грех?
Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.
Джим в своих оценках так далеко не забирается. Ему близка другая поговорка: первый блин комом. Идиот, в пылу свершений приобретший сноровку прожжённого реформатора, признаёт Мэплтон пробным камнем и готовится расширить эксперимент: повысить охват надзора с отдельно взятой деревни до человечества. Всем планам план — добраться до ООН!
Деньги на поездку в Нью-Йорк он стащит у матери. Она как раз накопила на похороны.
Тут рассказ заканчивается, и становится понятно, почему Саймак не сделал из столь многообещающего сюжета роман.
Роман получился бы скучным, однообразным и предсказуемым, а для рассказа, обнимающего сюжетом одну деревню, вышло самое оно.
Мораль тоже извлечена. И не просто мораль, а заповеди! Саймак никогда не стал бы нудить и поучать в художественном тексте, а посему найти три заповеди в тексте, разглядеть их между строчками предстоит читателю.
За этими заповедями кроются противоположности, высекающие при столкновении искры и дающие человечеству энергию для движения. Уберите их — и вы будете топтаться в одной точке. Если верить воспоминаниям Бунина, то Чехов подтрунивал над слишком правильным Короленко, говоря, что тому надо бы изменить жене. Изменил бы — и писал бы получше. Тоже своего рода нравственное поучение, только в заповеди, пожалуй, не годится.
Саймаковы же поучения, которые легко выводятся из рассказа о крестовом походе идиота, годятся.
Не смейтесь над дурачком, не то пробудите страшные спящие силы.
Не смейтесь над дурачком, не то утратите сладкую способность грешить.
Не смейтесь над дурачком, не то мир перевернётся, и свобода станет тюрьмою без стен.
Или со стенами. Малограмотный двоечник Адольф Г. мог бы стать мирным посредственным художником, а не кошмарным фюрером, коричневой чумой Европы, коли над ним не смеялись бы в художественной академии, считая его неуклюжим в композиции, дилетантом в линиях и отвергая его попытки в академию поступить. На эту тему написан уже не рассказ, а роман. Не Саймаком, а Шмиттом.
Я расскажу о романе как-нибудь в другой раз, а то никак не могу закончить.
© Олег Чувакин, 17-19 октября 2018
