Рукопожатие Кафки

Франц Кафка, доктор Кафка, кладбище, указатель

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Елена Гуненкова. От 1-го лица: «Я — студентка филологического факультета, пишу истории с семи лет. Предпочитаю читать и писать реалистическую прозу. Среди любимых авторов — Туве Янссон, Теодор Драйзер, Франц Кафка, Джеймс Херриот».

 

 

 

1

 

Маргарита Перель пришла на площадь перед кинотеатром «Юбилейный» ровно за пять минут до шести вечера. Длинная очередь стояла за билетами на сеанс нового фантастического фильма Роберта Редфильда. На ярких постерах вихрастый парень с мечом обнимал красавицу в белом платье. В очереди было больше всего молодёжи, парни и девушки улыбались, радуясь жаркому майскому вечеру и аромату черемухи, которая в изобии росла у кинотеатра. По гладким квадратным плитам площади бегало много детей, которые рисовали на них мелками свои незамысловатые картинки. На соседней скамейке сидела девица, с отсутствующим видом щёлкающая семечки.

Маргарита вздрогнула: это была реальная, такая реальная, такая обыкновенная картина, а она сюда явилась по поводу, который объяснению не поддаётся. Рука сама скользнула в карман и нащупала там бумажку. Девушка медленно вытащила её и снова прочла выведенные кудрявым, неровным почерком слова:

 

«Маргарита,

Я приду поговорить с вами перед кинотеатром «Юбилейный» в шесть часов вечера десятого мая.»

И подпись:

«др. Франц Кафка».

 

Это не был обман зрения, не иллюзия. Маргарита действительно держала записку, подписанную именем Кафки. Она обнаружила её пятого мая, дома, когда собиралась делать уроки. Записка лежала в дневнике, где Маргарита сразу же её заметила. Она была написана чем-то зеленовато-бурым на очень тонкой, желтоватой, лежалой бумаге. Когда девушка увидела её, она сперва долго сидела с открытым ртом, потом тёрла глаза, потом махала бумажкой в воздухе, а когда эти мероприятия ничего не изменили, резонно решила, что сошла с ума. Потому что Франц Кафка мёртв. А даже если бы он и воскрес, то явился бы в Прагу, дабы посмотреть, как изменилась его родина. Или в свой архив, к профессионалам по его творчеству — сказать, как они все недальновидны. Или же к потомкам его невесты — но никак не к ней…

Маргарита тут же решила пойти, хотя это было ненормально, и даже могло ей повредить. Здравый смысл победила жгучая радость — ведь Кафка был самым любимым её писателем.

Почитая Кафку скромно и серьёзно, не бросаясь термином «кафкианский» и читая комментарии в книгах, Маргарита могла говорить о нём часами — лишь бы нашёлся благодарный слушатель. О «Замке», об «Пропавшем без вести», о «Процессе», и, конечно, о «Превращении», об их мрачной мистике, о их горьком сочувственном гуманизме, который борется с абсурдом власти — и проигрывает…

Тени мало-помалу удлиннялись, девочка в коротком красном платье рисовала посередине одной из плит бабочку. Она сперва раскрасила крылышки зеленым и синим, потом вспомнила про усики. Малышка взяла коричневый мелок и нарисовала один усик, начала второй — и вдруг скрылась за чёрной завесой.

Маргарита вздрогнула всем телом. Кто-то закрыл ей обзор рукой в перчатке.

— Не оборачивайтесь, — сказал глубокий тихий голос, — а не то я исчезну.

Во рту у Марариты появился кислый привкус, стала кружиться голова. Казалось, что прошло много-много времени, прежде чем она сумела выдавить:

— К-кафка? Вы… К-кафка?

— Да. — сказал голос. — Да, это я.

— Как вы… сюда… попали?

— Усилием воли. Понимаете, я всего лишь не эгоист. А не отвечать на любовь, уважение и нежность — самый гадкий эгоизм. Потому я и ответил.

— А вы… приходили к Доре?

— Как же я мог приходить, если я всегда оставался подле неё?

— Могу я… задать другие вопросы?

— О, конечно. Я постараюсь на них ответить.

— Как должен… как должен был закончиться «Пропавший без вести»? Я не спрашиваю о «Замке», потому что «Замок» и не может кончится… Человек будет добиваться справедливости веки вечные, потому что таково его разумное начало, но никогда не добьётся, потому что не может быть в человеческом социуме справедливости… я похоже рассуждаю? То есть, правильно толкую? Извините, я… так рада…

— Не совсем, Маргарита. Я считаю мою книгу произведением о бюрократии, которая, сама по себе такая ничтожная, погребает под собой весь мир. Это глупо и странно, но от неё не освободиться. И, не скрою, в ней ей кое-какая автобиографичность. — Кафка перевёл дыхание. — Но могу ли я говорить вам, что вы не правы? Мои книги — не словари, они не имеют одного значения. Я очень счастлив, что люди извлекают из них так много, а часто даже додумывают то, чего нет. И льстят — ох как льстят!

— Счастливы? Да?

— Я понимаю, к чему вы ведете. Я просил Макса сжечь мой архив, но моё желание было половинчатым — это можно увидеть хотя бы потому, что я не запретил прямо заглядывать в бумаги. Но всё же я склонялся к сокрытию, ведь я боялся самой возможности осмеяния моих книг и в то же время был уверен, что их осмеют.

Маргарита очень сидела смирно, и Кафка наконец отнял ладони от её глаз. Уже стало почти сумрачно, очередь пропала. Девочки, которая рисовала на асфальте, уже тоже не было. Только какая-то влюблённая пара обнималась у угла кинотеатра, их фигуры ярко вырисовывались на фоне бледного неба.

«Эй, вы! — хотелось крикнуть Маргарите. — Вызывайте карету скорой помощи, я с Кафкой разговариваю! С Францем Кафкой!!»

Вдруг она ощутила лёгкое прикосновение к левому локтю; оно не означало, что её сейчас ухватят за руку, а скорее давало возможность понять, где находится чужая ладонь. Девушка затаила дыхание, медленно поднесла туда же правую руку — и ладонь в перчатке ласково и крепко обхватила её кисть. Это что-то напоминало — не то мысль, не то сцену из книги, не то давний блаженный сон.

Маргарита снова спросила:

— Как вы хотели закончить «Пропавшего без вести»? И почему его не закончили?

— Неужели он стоит того, чтобы его заканчивать? Я начал писать его совсем мальчиком, ничего не понимающим в жизни, это подражание, такое слабое, что переходит в юмореску!

— Вы знаете, у вас довольно странное чувство юмора…

— Главное, что оно есть. Все мои маленькие рассказы — это анекдоты. И в книгах у меня тоже много смешных мест.

— Да неужели? — изумилась Маргарита.

— А разве не кажется вам смешной самая первая глаза «Процесса»?

— Хм… ну… н-ну… — промямлила девушка, не зная, что сказать. «Процесс‭» казался ей самой печальной книгой на свете, и там не было ничего, что хотя бы отчасти могло вызвать смех.

Было слышно, что Кафка улыбнулся.

— Не волнуйтесь так. Оно того не стоит.

— Скажите… Вот у ваших героев в «Замке» и в «Процессе» фамилия обозначена буквой К. Вы имели в виду себя?

Рука Кафки дрогнула:

— Прошу вас, не думайте, что я слишком самовлюбённый! Я лишь изливал свои впечатления, свой взгляд на мир, и потому…

— И вы тоже не волнуйтесь! Каждый писатель о самом себе пишет. Это естественно, потому что в наиболее полном его распоряжении — именно его впечатления, страхи, любовь, дружба… душа, в общем. Поэтому я хвалю вас за честность.

— Что же… спасибо.

— Скажите, а как вы придумали одратека? Вы сами его видели?

— Нет… кажется, он мне просто приснился. Раз днем я задремал, и мне послышался топоток и смех. Стоило мне открыть глаза — и я тут же всё спланировал. Очень было приятно писать такие весёлые коротенькие сказки.

— А можно совсем глупый вопрос?

— Какой угодно, голубушка.

Маргарита вздрогнула: в голосе Кафки звучала настоящая нежность.

— Есть ваша хорошая фотография, где вы в котелке и с собакой… прямо очень удачная фотография. Как она была снята?

— Это была инициатива Клары, не помню её фамилии… официантки из кабаре, той дамы слева. Ей хотелось иметь свою хорошую фотографию, а в тот день ателье было подготовлено для парной съёмки. Она сочла, что хорошо с нею буду смотреться именно я, и упросила меня сняться — и ещё собаку фотографа, как она выразилась, «для композиции».

Маргарита рассмеялась. Её охватывало блаженное спокойствие, как человека, от которого уже ничего не зависит, и остается лишь плыть по течению, ожидая, что будет.

— Могу я спросить вас и о других вещах? Всяких мелочах, которые важны нам, почитателям…

— Почитателям! — повторил Кафка. — Я всё же был абсолютно прав. У меня, самого жалкого человека на свете, в итоге появились почитатели… как такое можно понять? Это абсурд. Такой же абсурд, как и власть.

Девочка крепко сжала ему руку.

— Милый Кафка, не говорите так! Вы важны стольким людям на всём белом свете! Вашего отца, которого вы так боялись, помнят только благодаря тому, что он ваш отец! Вы велик!

— Ну хорошо. — с мягкой насмешкой сказал Кафка. — Будем думать, как вам угодно. О каких же мелочах вы хотели узнать?

— Вы не упоминаете о пище… Какая еда вам нравилась?

— Прежде всего скажу, что мяса я вовсе не ел. Я был, что называется, вегетерианцем. Есть мясо вредно и безнравственно. До того, как я перестал есть мясо, я страдал заболеваниями желудка, а после всё прошло.

— Вы, верно, и вина не пили?

— Нет, не пил. — усмехнулся Кафка.

— А какие же блюда из овощей вы больше любили?

— Ну, салат с бальзамином весьма освежал меня. Но я не очень много думал о пище, она мне нужна только затем, чтобы не быть голодным.

— Кстати, я вот читала, что вы по ночам писали… Когда же вы спали?

— После обеда — я находился на службе только до двух часов пополудни.

— Ах, вот как! Ну, нынче другие порядки. Скажите, вы бывали в музеях? Литературу вы, понятно, любили, а музыку, живопись?

— Музыку — нет, не любил… Звук иных инструментов для меня был просто мучительным, тягостным.

— Скрипки, да?

— Вот именно. А вот живопись я очень даже любил, тем более что сам рисовал…рассматривать хорошую картину всегда для меня было радостью. Дома у нас был альбом с гравюрами Дюрера, старинный и очень дорогой, я сидел за ним часами.

— Дюрера и я знаю! Какая же гравюра вам больше нравилась? — и не без иронии спросила: — «Меланхолия»?

— Нет, «Святой Иероним». — с достоинством отозвался Кафка. — А ещё я помню передвижную картинную галерею, как-то забредшую в Прагу. Я зашёл туда почти от скуки. Так там была одна небольшая картина, изображавшая нечто очень похожее на белую девушку из «Истории одной борьбы». Ни одной чёткой черты, сплошная лёгкость — и при этом целостность. Долго я стоял у этой картины с почти неприятным чувством. А ещё там была хорошая картина, по-моему, даже без названия — юноша на берегу. Валяжная поза, бриз, всё так свежо и хорошо. От неё исходило спокойствие, которого я, кажется, никогда не испытывал. Маргарита, а можно я теперь задам вопрос?

— О… конечно! — прошептала Маргарита.

— Какую мою книжку вы прочли первой? Как вы с ними познакомились?

Девочка перевела дыхание и сказала:

— «Письмо отцу». Я… случайно наткнулась на него в сборнике «Литературные письма», оно было по соседству с «Тюремной исповедью»… Начала читать просто машинально, и… меня словно ударили по затылку. Я нашла.

— Нашла?

— Да!! Все читатели ищут своего писателя, и мне посчастливилось. Я готова была бегать и кричать: «Эврика, эврика!» Милый Франц, я думала, что я одна такая… я дочитала письмо в слезах, пошла в библиотеку, чтобы посмотреть, не написали ли вы что-нибудь ещё, и когда нашла целую полку ваших писаний, я снова была на грани слёз. У нас довольно много общего…

— Правда?

— Или же я просто это выдумала. — торопливо добавила Маргарита. — Мне не стоит об рассказывать.

— Если вы сомневаетесь, то действительно не стоит. — ласково сказал Кафка.

Тем временем опускались сумерки. Над площадью у кинотеатра вспыхнули оранжевым светом фонари, откуда-то доносился шум шоссе.

— Теперь мне нужно уходить. — проговорил Кафка. — Духи уходят и приходят на грани дня и ночи.

Маргарита вздрогнула. За полчаса она успела совершенно привыкнуть к происходящему. То, что мёртвый писатель пришёл поговорить с ней, уже совершенно не смущало её. Да и должно ли было смущать? Всё в мире не имеет смысла. Чёрные дыры яростно поглощают материю миллиарды лет, а та никак не заканчивается; людям с рождения твердят, как быть хорошими, но мир лежит во зле, и неизвестно, существует ли этот мир в конце-концов; так почему бы в такой обстановке не воскреснуть великому уму, чтобы прийти поболать немного со своей поклонницей?

— Милый Кафка, дорогой мой Кафка, спасибо! — сказала Маргарита, и её голос трепетал как бабочка; она жадно стискивала руку мужчины в своей. — Вы могли прийти куда угодно и к кому угодно, а выбрали почему-то меня… Я никогда не забуду этой чести… я не думаю, что мы с вами ещё увидимся, потому что после смерти я хочу исчезнуть… Пусть с вами остаётся моя благодарность.

— Я этого не стою, дорогая Маргарита. Но я счастлив, что имею любовь такой барышни. как вы. Читайте мои книги, если они вам нужны, вспоминайте меня, если я нужен вам. Надеюсь, я смог вас порадовать. Теперь же прощайте. Я вас не забуду.

Тут пальцы Кафки разжались, правую руку Маргариты обжёг холод. Раздался шелест травы, а потом наступила глубокая тишина.

Маргарита медленно обернулась. Позади неё был пустой тёмный сквер, остро пахло черёмухой. Та же самая пара стояла, обнявшись, у угла кинотеатра, а Кафка исчез, и напоминала о нём только тёплая правая ладонь.

 

 

2

 

В итоге Маргарита решила не анализировать встречу с Кафкой, ведь это могло свести всё на нет. Пусть она останется чудом, странным совпадением, миражом — чем угодно! — лишь бы осталась…

Маргарита проходила с ощущением чуда целых три недели. Она забывалась на уроках, дома занималась по большей части тем, что перечитывала Кафку, рассматривала свою правую руку, пальцы которой покалывало — особенно когда она их сжимала. Девушка беспрестанно любовалась той фотографией Кафки в своём экземпляре «Замка‭». Раз Маргарита почти решилась вырезать её оттуда, чтобы повестить над кроватью, но в итоге постеснялась.

А иногда она серьёзно раздумывала, не посоветоваться ли ей со школьным психологом. Тем более доказать реальность произошедшего даже самой себе стало нечем — записка пропала.

А потом её девятый учебный год закончился. Был праздничный вечер по поводу выпускного. Разряженная и накрашенная Маргарита томилась на мягком кресле в актовом зале, смотря нудный концерт и мечтая поживее уйти домой. Их класс сидел на двух рядах, и все зудели, как рой рассерженных пчел. Позади двое мальчиков обсуждали, куда они поедут.

— …На Большие равнины, там у родственников ранчо. Буду на лошадях кататься.

— А в лагерь ты не поедешь?

— Нет, что мне там делать? Предлагали, но я отказался… Сравнил тихий час с лошадьми!

— Так там ты один будешь…

— Мне не скучно.

— Первые дня три, может, и не будет скучно. А потом завоешь от одиночества… Ян, скажи ему!

Ян ничего не ответил.

— Ян, ну правда же, одному без друзей скучно?

И спустя паузу Ян тихо сказал:

— Нет, не скучно. Вообрази — вокруг степи, а ты на коне как пастух американский, без коров только… Тут никакой компании не надо.

Во рту у Маргариты появился вкус съеденного на завтрак яблочного пирога. Она медленно обернулась и столкнулась глазами с Яном Рокотовым, мальчиком, перешедшим в их класс в Новый год.

Он ничем особенным не выделялся, вёл себя скромно и скоро смешался с остальными людьми в классе. Он был рослый, темноволосый, с острым подбородком, прямым ртом — и глубоким басовитым голосом взрослого мужчины. Особенно глубина голоса была заметна, когда Ян говорил не очень громко.

Ян смотрел на Маргариту в упор, но без улыбки, как бы подтверждая её догадку. Девочке хотелось не рассмеяться, не то заплакать, не то сделать глоточек пива. Она крепко сжала правую руку, но странных ощущений как ни бывало.

Тем временем директор окончил свою речь, и все начали вставать, стремясь на улицу, к солнцу и воздуху. А Ян и Маргарита с места не трогались, безмолвно условившись подождать, пока народ выйдет. Оба приятеля Яна позвали его раз или два, а потом всё-таки ушли, сменив тему с летних каникул на аркадные автоматы. Когда в актовом зале уже почти никого не осталось, парень и девушка встали и медленно побрели наружу. Маргарите было так неудобно идти, будто она вдруг сделалась деревянная, Ян тоже шёл, как-то странно подёргиваясь.

Тем не менее Маргарита очень радовалась — хотя бы тому, что она не сошла с ума.

 

 

2

 

День стоял удивительный: на небе ни облачка, изумрудная зелень переливалась на свету, в лужицах от недавнего дождя купались воробьи, на школьных клумбах цвели нарциссы, ранние розы и сирень. Солнце грело так сильно, что Маргарита не мёрзла в лёгком белом платьице и красных босоножках.

— Ты… тебе куда? — неловко спросил Ян всё тем же басом. — Торопишься?

— Нет, — так же неловко сказала Маргарита, — Теперь каникулы, а переэкзаменовок не назначено…

— Ну, давай тогда посидим на скамеечке. — предложил Ян, показывая на скамейку под сиреневым кустом.

— Да, конечно. — согласилась Маргарита.

Они уселись; Маргарита подумала, не стоит ли ей положить между ними сумочку, но в итоге предпочла сжать её в руках. Ей хотелось достать салфетку для снятия макияжа и стереть с лица липкую помаду, пудру и густую тушь, но при Яне делать это было неудобно.

— Почему ты такую штуку провернул? — спросила она вместо этого. — И как ты вообще узнал, что я до смерти люблю Кафку?

— Ты раз о нём рассказывала в коридоре двум своим подругам, про «Замок», про «Пропавшего без вести», про «Превращение». Я прислушался и решил тоже почитать Кафку. Съездил в библиотеку и взял там книги.

И тут Маргарита вспомнила! То, как она однажды излагала свои мысли о Кафке подругам. Это было ещё в феврале, в обеденный перерыв.

‭«Знаете, что по сути делает Кафка? — говорила она. — С‬амые мелкие манипуляции,‭ ‬которые мы производим почти бессознательно в своей голове,‭ ‬вытаскивает на поверхность и тщательно фиксирует.‭ ‬Вот увидишь будто бы странный пассаж и‭ ‬подумаешь:‭ «‬Что за глупости‭!» ‬А вот если задержаться и воссоздать описанное в голове,‭ ‬то так и ударит:‭ «‬Да ведь Кафка правильно всё описывает,‭ ‬совершенно точно‭! ‬Просто я не уделяю этому столько внимания,‭ ‬оно появляется и исчезает,‭ ‬тонет в других впечатлениях‭!» ‬И в самом конце перемены, на грани звонка, свой отчаянный стон: «Чего бы я ни отдала за одно-единственное его рукопожатие‭!!»

‭Девушка посидела минутку не шевелясь, стараясь успокоиться, она была безмерно тронута. Ян молча ждал.

— И какая книга тебе больше понравилось? — спросила она наконец.

— «Пропавший без вести». Хочешь, кратко её изложу?

— О… хорошо.

— «Былинка во власти ветров».

— Да, правда! — Маргарита почти засмеялась, и Ян тоже улыбнулся:

— А «Замок» — это «протокол про протокол протоколом запротоколирован».

— А не «Процесс»?

— Нет, «Процесс» — это «меня казнили в среду, а повестку прислали в пятницу».

— Кстати, тебе не кажется странным, что Карл Россман даже и не думает о ребёнке, который у него вроде как родился?

Ян пожал плечами:

— Да он же сам ребёнок. Добрый и ответственный, но ребёнок. Ему шестнадцать лет, меньше, чем нам!

«Нам» — заметила Маргарита, а вслух сказала:

— Как ты думаешь, почему книга называется «Пропавшим без вести»? Не должен ли был Карл по-правде умереть неизвестно как и неизвестно где?

— Нет… думаю, пропал без вести он для тех, кто на родине, для читателя он в поле зрения.

— Но этот Оклахомский театр! Он такой подозрительный! Эти ангелы! Может быть… может быть, Карл просто умер?

— Театр правда подозрителен, и я не знаю, почему… Остальные детали — отель, дядюшкин дом — относительно достоверны, а театр… он как бы расплывается. Но, видимо, это просто самовнушение. Это же не конец. Кафка не дописал этой книги.

— И это ужасно. Каждый раз, когда я заканчиваю перечитывать книжку, я как-то глупо надеюсь на то, что там появится конец — а нет его!!

— В данном случае утешителен «Процесс»… если его можно назвать утешительным. — Яна передёрнуло. — Я ещё с судопроизводством не сталкивался, но благодарен Францу за предупреждение. Готов поклясться, что там ничего не изменилось ни на йоту.

Маргарита искоса рассматривала его. Лицо Яна, обычно малоподвижное, стало оживлённым и выразительным. Кроме того, у него оказались кривоватые зубы.

— А… «Письмо отцу» ты читал? — спросила Маргарита.

— Да, прочёл. Я прочёл всё, что есть в библиотеке.

— Понравилось?

— Ну… Трудно сказать, это очень личное. — Ян помедлил, но всё же решился. — А вот ты говорила, что думала, будто «одна такая», но в итоге не сказала ничего. Могу я поинтересоваться… — конец фразы повис с воздухе, но Маргарита поняла. Уныло вздохнув, она сказала:

— Ладно. Ты получил на это право.

— Я никому не скажу! — торопливо добавил Ян.

Маргарита дёрнула плечом и забормотала:

— Всё просто. Франц был нервным человеком, Франц был ранимым человеком, очень нежным и беспокойным. Таких немало, правда? И я тоже такая же. Но они все молчат, потому что признаться в этой самой ранимости — лютая непристойность, хуже, чем помочиться на улице! А Франц признался. И долго говорил об этом. И при этом он — великий ум, великий писатель, про него пишут диссертации, о нём говорят с придыханием. Хотя он и такой… Франц снял для меня табу. Что можно быть и в какой-то мере уязвимым, и даже говорить об этом — но быть уважаемым. А я так долго убеждалась в обратном.

— Так… да.

— Кафка дал мне чувство локтя… ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да. — Ян снова кивнул. — Ты ощущала себя какой-то негодной из-за… темперамента, я бы сказал, а тут оказалось, что был такой же человек, который не стеснялся своего темперамента, но всё равно был известным и уважаемым. Это дало тебе шанс на то, что тебя тоже будут уважать. Верно?

— Вроде того… Ну ладно, не будем об этом. Послушай, как ты вообще готовился к этой авантюре? Читал что?

— Его книги прежде всего, потом кое-какие места в учебниках по австрийской литературе… — Ян покосился на Маргариту, — дневник…

— Дневник!! — ахнула Маргарита.

— Да он в библиотеке есть, такая маленькая зелёная брошюрка. Грустное чтение, обрывистое.

— А что он там пишет?

— Например, про то, что он читал или какую пьесу видел. Коротенькие замечания — насчет языка, или где фальшиво, или где вдохновляюще… Много горюет и жалуется. Часто говорит, что у него нет сил, что в голове пусто… в общем, всё по-нашему.

— А дневник ещё у тебя?

— Нет, я его вернул в библиотеку.

— И как же я его сразу не нашла?…

— Такое случается. — добродушно заметил Ян. — Ну, как я, значит, готовился? Я читал то, что он написал и представлял себе человека, который мог бы это написать. Я думал о сознании, которое могло породить такие мысли, как у него в дневнике, и пытался его сымитировать. Этим я по большей части и был занят. Ведь мне надо было не походку отыграть, не мимику или манеру поведения, а мышление! Это было, кстати, не так уж просто. У меня с ним мало общего, мой отец — золото, как и мать… Я делал выписки… И тренировал почерк.

Маргарита немного подумала, вспоминая тихий серьёзный говор над ухом, крепкое пожатие руки, и ладонь в начале, которая деликатно закрыла ей обзор, но не зажала глаз, не испугала — и сделала вывод, что Ян сумел разумом перевоплотиться в сдержанного, изысканного и робкого Кафку. Иллюзия была действительно полная.

— Ян, ты хочешь стать актёром? — спросила она.

— Ну… если получится.

— Ты им станешь. — серьёзно сказала она. — Тебя в Холливуде с руками оторвут. У тебя будет личный самолёт, агент и итальянский костюм ручной работы.

Ян коротко хмыкнул:

— Да я в школьном театре не на первых ролях!

— Погоди, не всё сразу. Я читала раз о творческом пути Чарли Чаплина — так он прошёл огонь, воду и медные трубы.

— Н-да. — отозвался мальчик и замолк.

Тишина была напряжённая, полная ожидания чего-то. Маргарита и Ян не смели взглянуть друг на друга.

— Ян… правда, несправедливо, что великие писатели должны умирать? — пробормотала Маргарита. — Неисчерпаемые, вечные проводники, светочи для людей — гаснут.

— Я не думаю, что они умирают полностью. Пусть умирают их тело, их привычки, всякая такая мелочь — но остаётся жить их мысль! Они продолжают влиять на людей, утешать их, учить их. Люди их любят за это. И Кафка не умирал… во всяком случае, не полностью. Я теперь в этом убедился. Разве можно сидеть с тобой на скамейке благодаря какому-то там мертвецу? Нет, Кафка жив.

— Да. Ян… почему ты решил дать мне поговорить с Кафкой… — Маргарита едва говорила, щёки у неё горели, — …пожать ему руку?

Ян не ответил, Маргарита хотела было спросить ещё раз, но удержалась. Жестоко тянуть из человека фразу «Ты мне нравишься», пока он сам не желает её говорить.

— Я только хотела сказать, что я тебе ужасно благодарна. Я была так счастлива, хотя и боялась, что вот-вот сойду с ума.

— Так ты не обижаешься? — живо спросил Ян. — Ведь это же обман!

— Это ловкость рук, Ян. Кстати, а записка-то твоя пропала! Я заныкала её куда-то и найти не могу — хотя всё время в руках держала.

— Может, Кафка утащил?

— Вряд ли. Такое не в его манере.

— Кстати, как тебе она понравилась? Калька и чернила с пищевым красителем, плод нескольких экспериментов!

— Нечего сказать, отличная вышла записка.

Тут Маргарита решила, что пока хватит. Вдруг снова накатило противное ощущение макияжа на лице, в горле пересохло, и срочно захотелось упасть куда-нибудь на кровать и подумать часа три-четыре — про выпускной концерт, про эту мерзкую помаду… про то, что красивый интеллигентный парень проделал гигантскую работу и сыграл Кафку только ради того, чтобы ей угодить.

— Может, пойдём пока?

— Конечно. — кивнул Ян. — Я на этом концерте вымотался так, будто сам читать речь о курсах дополнительного образования.

Маргарита медленно встала, полная тревожного ожидания — и оно оправдалось. Ян осторожно, словно прося разрешения, взял её за левую руку и предложил:

— Хочешь, встретимся завтра в сквере с лебедями? Я расскажу тебе про моих любимых писателей — Хайнлайна и Шекли. Или ещё о чем-нибудь поговорим. В общем… погуляем завтра в сквере?

Маргарита говорила истинную правду насчет своего характера. Она действительно была застенчива и нерешительна, а уж смотреть людям в глаза ей было хуже горькой редьки. Но в этот раз она сделала усилие — и посмотрела в глаза Яну. Они оказались серовато-карими и очень серьёзными.

— Конечно. — сказала она. — Давай погуляем.

Ян с нескрываемым удовольствием улыбнулся:

— Здорово! В полдень, у пруда — договорились?

— Очень хорошо. Кстати, у меня ещё в запасе есть пара историй, связанных с Кафкой… хотя бы про куклу! Или он тебе уже поднадоел?

— Нет. — покачал головой Ян. — Он теперь для меня особенный.

Маргарита бежала домой. Ей казалось, что если она хорошенько разбежится, то вспорхнёт прямо в голубое небо и будет там парить, как клочок тополиного пуха. Девушка снова сжимала руку в кулак — но на этот раз левую.

 

© Елена Гуненкова

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Рукопожатие Кафки»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

2 отзыва

  1. Прочитала, потому что привлекло название и нет комментариев (а большинство авторов, наверное, ценят отклики). Милая школьная история, немного затянутая, но для тех, кому нравятся добрые и светлые рассказы, вполне подходящая. Некоторые описания и метафоры показались удачными («все зудели, как рой рассерженных пчел», сцена с девочкой, рисующей бабочку и др.)

  2. Доброго вам дня, юный автор! Так хочется поддержать ваше серьёзное начинание… Очень похвально то, насколько добросовестно были изучены вами произведения, по всему чувствуется, любимого писателя. И, пожалуй, от переполнявших знаний и впечатлений от прочитанного возникло доброе желание опустить всё на голову уже вашего читателя. Как всё это мило: есть ещё читатель, благодаря которому будет жива книга! Спасибо вам за этот обезнадёживающий вывод и своеобразный сюжетный ход воздушно детского и светлого рассказа. Да, таким и создалось впечатление от прочитанного. Наверно, автор сильно спешил, допуская погрешности:: «Маргарита очень сидела смирно…» или «Ты раз о нём рассказывала», «Самые мелкие манипуляции, которые мы производим почти бессознательно в своей голове» и т.д… А уж сколько подарили вы читателю чисто литературоведческих определений и терминов… По всему чувствуется, что вы — большая умница и ваши, по сути юные годы, а главное — любовь к книге ещё дадут возможность овладеть писательским мастерством. Творческих вам удач!

Отзовитесь!

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.