Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 19.04.2017 г.
Об авторе. Александр Хохлов.
Ничего, ничего больше не нужно писать!
Ничего. Ни-че-го.… Ну, совершенно ничегошеньки не приходит на ум. Ну, то есть абсолютно. Наум, кстати говоря, тоже не приходит. Впрочем, кто такой этот Наум? Откуда он взялся? К черту. Всё это полнейший бред. Бре-ед.
Он комкает очередной листок бумаги и бросает его в мусорную корзину. Туда, где уже скопилось наверно штук десять таких же бумажных комков.
Снова не идет. Нет вдохновения. А вдохновения нет, потому что опять нет её, нет музы. Нет музы…
Ну, если музы нет, то значит, её нужно найти…
Он встает из-за стола, надевает свой старый потрепанный, но когда-то модный плащ, надвигает на глаза поношенную широкополую шляпу, открывает потертый саквояж. Все на месте и в идеальном порядке. Как всегда. Трость с резным набалдашником. Он гасит свет и, не оглядываясь, выходит из комнаты. Нет нужды тратить время на запирание замка. Его комната так бедна и убога, что любой вор, попавший в неё, выйдет, унося оттуда разве лишь собственную досаду. Да и ключ от комнаты он, кажется, давно уже потерял. Старая прогнившая лестница тоскливо скрипит под его ногами.
* * *
Она внимательно смотрит на чернильный прибор, который только что вынул из витрины и поставил перед ней продавец. Обыкновенная, ничем не примечательная вещица. Конец 19-го, может быть начало двадцатого века. Явно бывшая много в употреблении. Въевшиеся чернильные и еще какие-то бурые, похожие на ржавчину пятна. Ничего интересного или ценного. Ни продавец, бледнолицый старик с огромной обрамленной прилизанными седыми волосами лысиной, ни она, миловидная слегка склонная к полноте, но все же еще стройная брюнетка «бальзаковского возраста» в строгих с черной оправой очках, никто из них не смог бы объяснить, почему среди множества старинных вещей в этой маленькой антикварной лавчонке на окраине, ее взгляд вдруг остановился на этом дешевом и неказистом предмете.
— Два фунта
— Я возьму, заверните.
* * *
Сегодня холодно. Северный ветер пробирает до костей. На вечерних улицах нет прохожих. Он уже больше двух часов бесцельно бродит по маленьким и грязным переулкам. Нет, женщины всё же попадались. Но все они были не те. Не те, теперь он чувствовал это. А ошибаться снова, как в прошлый раз, и как еще тогда, перед этим, ему не хотелось. Кого же он ищет? Он и сам бы не мог ответить на этот вопрос. Единственное, что он знает, так это то, что он почувствует, обязательно почувствует, когда, наконец, увидит ее. Саквояж оттягивает руку.
* * *
Она сидит за столиком в маленьком уличном кафе. Чашечка кофе, уже вторая. Завтра она уедет отсюда. Семинар закончился, и она уедет. Говоря откровенно можно было и не приезжать. Еще один бестолковый семинар для подающих надежды писателей. Ничего нового. Она вспоминает и, порывшись в своей большой сумке, достает купленный в антикварной лавке чернильный прибор. Чем же он ее все-таки зацепил? Чернильные и бурые пятна. А это что? Похоже на отпечаток большого пальца. Бурый отпечаток.
* * *
Он в бешенстве, просто вне себя. Как же можно было опять так ошибиться? А ведь он уже подумал, что нашел её. Нашел Её. Она улыбнулась и кивнула. И его утомленная, измученная душа прошептала: «Она…». Та, что вернет ему давно потерянные вдохновение и покой. Её глаза не были такими, как у большинства знакомых ему людей, испуганными, алчными, безумными, хитрыми, равнодушными. Нет, они были другими, успокаивали, ободряли, все знали и все прощали. Но нет, он снова ошибся.… Все-таки это была не она. Понимание пришло как-то само собой. Душу его заполнила холодная, колючая пустота. Он должен исправить ошибку. И он ее исправит.
* * *
Мутная пелена, поплывшая перед ее глазами, рассеялась. Что-то изменилось. Не было больше вокруг ни уличного кафе, ни вечно спешащего огромного города, даже время суток стало другим: послеобеденный час сменился глубокой ночью. Она стояла в каком-то темном узком переулке, состоявшем из ветхих обшарпанных домов. Пахло сыростью и гнилью. В нескольких шагах впереди что-то копошилось. Когда зрение понемногу стало привыкать к окружающей темноте, она разглядела, что копошилось не что-то, а кто-то. Мужчина в старом, нелепом плаще и шляпе, склонившись над чем-то, укладывал нечто в саквояж.
* * *
Спиной он почувствовал чей-то взгляд. Кто-то смотрел на него, пока он как всегда неспешно и педантично укладывал в саквояж инструменты. Он обернулся. В двух метрах от него стояла серая и при этом почти прозрачная женская фигура. Что-то властно потянуло его к ней.
* * *
Мужчина медленно обернулся и двинулся в ее сторону. Тут только она заметила на нем большой кожаный передник залитый кровью. Ей хотелось закричать, но голоса не было, она зажмурилась. «Сейчас он меня убьёт…» — пронеслось у нее в голове.
* * *
« Всё закончилось. Тебе больше никогда не нужно будет этого делать. Никогда, никогда.… И писать больше ничего никогда не нужно…» — произнес в голове незнакомый, но приятный и успокаивающий женский голос. И долгожданный, почти уже забытый покой воцарился в его душе. «Всё закончилось, а я так устал», — произнес он и счастливо улыбнулся. Он попытался, протянув руку прикоснуться к призрачной фигуре, но рука его скользнула в пустоту.
* * *
Когда она открыла глаза, то увидела, что вокруг ничего не изменилось. Тот же столик в уличном кафе, та же недопитая чашечка кофе. Она встает и уходит. Вечерним поездом она уезжает из города.
* * *
Он умер через двадцать лет в психиатрической лечебнице. После его смерти лечащий врач сказал коллегам, что не имел более тихого, спокойного и … счастливого пациента.
* * *
— Кажется, я уже видел этот предмет…— продавец в антикварной лавке задумчиво почесывает свою лысину, глядя на невзрачный чернильный прибор, — сколько же вы за него хотите?
— Недорого, каких-нибудь пару фунтов…
© Александр Хохлов, 2017
