Алексей Маликов. В здешних краях, или Как жить душа в душу и умереть в один день

 

Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 16.03.2017 г.

Об авторе. Алексей Маликов. «Вьетнамист. Строитель. Бородат. Жил в Москве, живу в деревне».

Примечание организатора. Автор почти на 15% превысил максимальный объём текста, заданный правилами (10.000 знаков с пробелами). Однако рассказ на конкурс принят. Смотрите примечание здесь.

 

---

 

В здешних краях, или Как жить душа в душу и умереть в один день

 

— А я тебе говорю, он псих, — сказала Мама шёпотом и потащила с Саяпова одеяло.

— Мама, он не псих, он писатель, — застонал Саяпов и попытался лягнуть Маму ногой.

Мама увернулась и с подозрением оглядела ту часть Саяпова, которая ещё пряталась под одеялом.

— Кто тебе сказал?

— Он сам и сказал. Сказал, что прилетел сюда в творческую командировку, сказал, что он писатель, сказал, что собирает материал для своего нового лирического романа.

— Романа? — переспросила Мама.

— Романа, — подтвердил Саяпов, потихоньку подтягивая одеяло к себе. — У них роман тоже называют романом. Книжка про любовь.

Мама и не думала выпускать из рук инициативу и одеяло.

— Про какую это любовь? Это про вашу с Синичкиной любовь? Какая уж там у вас любовь! Грош цена ей в базарный день. Я бы ни за что ради такой ерунды не стала в такую даль переться. Говорю же, он псих.

— Вы уже припёрлись, — напомнил Саяпов и дёрнул одеяло понастойчивее. — как только мы стали жить вместе, вы тут же и припёрлись.

— Как только у тебя язык повернулся такие слова матери говорить! — возмутилась Мама и взялась за одеяло решительнее.

Саяпов, даже после того, как они стали жить с Синичкиной вместе, был гораздо слабее Мамы в физическом плане. И они все это тоже знали: и Саяпов, и Мама, и Писатель-псих. Синичкина вообще не сочла нужным проявляться.

— Какой он к чёрту писатель, ежели он ничего не пишет? — сварливо сказала Мама и убрала одеяло в комод.

— С чего вы, Мама, взяли, что он ничего не пишет? — спросил Саяпов, поднимаясь с кровати.

— Как же ему писать, ежели у него рук нету?

Они оба посмотрели на стену, за которой находилась гостевая комната, где квартировал Писатель.

— Разве вы, Мама, не знаете, что в Центре Галактики, откуда он к нам прилетел, рук вообще ни у кого нет? — спросил Саяпов. — Они там даже не гуманоиды.

— Зато вы с Синичкиной очень даже гуманоиды, — ответила Мама. — У вас-то руки есть. А посуду вы за собой не моете.

Саяпов горестно вздохнул и посмотрел на часы. Идти на работу было ещё рано, но уже очень хотелось.

— Какого же рожна он вдруг писатель? — Мама никак не могла угомониться. — Сидит круглые сутки на заднице, ни черта не пишет, только попкорн жрёт.

— Нет у него никакого попкорна, — вздохнул Саяпов. — Это не попкорн, это сушёные термиты.

Мама насторожилась.

— Насекомые?

— Может, и насекомые. А может и нет. Другая часть Галактики, там всё не так, как у людей.

Дверь под часами приотворилась, и к ним заглянул Писатель. Был он, как всегда, весел, спокоен и доволен существованием.

— Доброе утро, — сказал он, — как спалось? Мне снился сон, представляете? Такой красивый сон, такой же красивый, как ваши свидания, Саяпов и Синичкина. Романтичный, лиричный, впору писать симфонию, а не простой роман, но я писатель, я не умею писать симфонии, зря я не пригласил с собой кузена, тот очень хороший композитор, в его портфолио есть двенадцать симфоний, не считая шести ораторий, двадцати трёх сонат и бесчисленного количества песен, мой кузен бы вам точно понравился, Мама, Саяпов и Синичкина, в следующий раз я непременно захвачу его с собой, у него точно получится потрясающая симфония о вашей любви, Мама, Саяпов и Синичкина.

— Стучать вообще-то надо, — сказала Мама обиженно. — У нас тут не Центр Галактики, конечно, но у нас тут принято вообще-то стучать в дверь.

Писатель уже окончательно просочился в комнату.

— Чем же мне стучать в двери, Мама, ежели у меня ручек нету? — умиротворённо сказал он. — Вы только не сердитесь на меня, я недолго вас буду ещё стеснять, хотя комната, которую вы мне столь любезно предоставили, чрезвычайно хороша, в ней такой вид на ваши отношения, что любо-дорого смотреть, у меня и слов из вашего языка не найдётся, чтобы передать, насколько ваш роман подходит для моего романа, я его непременно скоро напишу и отправлю на конкурс лирического романа, и мой роман там непременно победит, и я получу главный приз и смогу, наконец, позволить себе жить вместе с моей любимой, имени которой, к моему величайшему сожалению, я не умею произнести на вашем языке, хотя он тоже очень и очень поэтичный, этот ваш язык.

Мама погрозила Писателю пальцем.

— Стучать в дверь не умеете, так хотя бы кашляйте. Кашлять-то вы умеете, я слыхала.

— Лунный свет, — мечтательно сказал Писатель, перемещаясь к окну и отдёргивая занавески.

— В каком смысле? — спросил Саяпов.

— Лунный свет, — повторил Писатель. — Примерно так можно передать на вашем языке имя моей любимой. Только у вас всего две луны, а на нашей планете их семь.

— Псих, — сказала Мама и пошла на кухню.

— Это не кашель, Мама, — сказал Писатель в закрывшуюся за ней дверь. — Так у нас выводят из организма шлаки.

Саяпов поморщился.

— В таком случае входите без стука, — разрешил он. — И не кашляйте.

— Спасибо, — сказал Писатель. — Вы не обращайте, пожалуйста, на меня внимания, я всего-навсего писатель в творческой командировке, я не принесу вам вреда и забот, я просто прилетел к вам, чтобы собрать материал для лирического романа, чтобы участвовать в конкурсе лирических романов, в этом конкурсе ощутимые денежные призы, почти семь пятьдесят за первое место и три шестьдесят две за второе, а это такая сумма, на которую мы с любимой сможем начать жить вместе и прожить безбедно до того дня, когда мой роман издадут, и он станет продаваться, сначала на нашей планете, потом на соседних, ну а затем на прочих, прочих, других планетах, и наверняка доберётся и сюда, вы не переживайте, Саяпов и Синичкина, и Маме скажите, чтобы не переживала, я непременно стану отчислять вам персонажные, у нас это называют персонажные, хотя, если следовать логике, это скорее прототипные, но уж так повелось, давно придумано, придумано не нами, не нам и менять, согласны?

— Вы уже говорили, — заметил Саяпов в нетерпении. Ему хотелось в туалет, а Синичкиной в душ.

— Я помню, — улыбнулся Писатель и переместился поближе. — Я помню, что уже говорил, но я подумал, вдруг Синичкина не слышала, вдруг она спала тогда или отвлеклась на другие важные дела, я понимаю, вокруг меня белый свет клином не сошёлся, вот и решил повторить.

— Она всегда слышит то же самое, что и я, — терпеливо пояснил Саяпов. — Она знает вашу историю, Писатель. Мы живём вместе, значит, слышим и видим вместе. К примеру, сейчас Синичкина там, внутри нас, потому что сейчас я глава семьи. А потом, когда она станет главой семьи, вы сможете видеть только её, и уже я буду внутри нас. Мы говорим: «жить душа в душу». У вас разве не так?

Писатель окутался выражением грусти и заструился вокруг Саяпова.

— У нас совсем не так, — пожаловался он. — У нас, когда мы решаем жить вместе, не получается так, как у вас, поэтому я выбрал вашу планету, хотя всего две луны, вы должны согласиться, это совсем не то же самое, что семь, но я решил отправиться в творческую командировку, решил твердо, любимая даже не стала меня отговаривать, будь у нас так, как у вас, мне и не нужно было бы куда-то улетать, согласитесь.

Саяпов согласился, но словами выразить согласие не успел.

— Творческая командировка нужна, чтобы собрать материалы для романа, — сказал Писатель, и Саяпов вздохнул, закрывая глаза. — У нас все так делают, никого это не удивляет, тоже мне новость, далеко, конечно, но овчинки выделки стоит, такие сильные тут у вас любови случаются, а мне позарез нужен сильный лирический роман, я обещал любимой — её зовут Лунный свет по-вашему, ну или почти Лунный свет — что непременно выиграю в этом конкурсе, и мы сможем начать с ней жить вместе, вы же знаете, Саяпов, как финансово непросто жить вместе, особенно на нашей планете, в Здешних Краях вдвое дешевле, согласитесь, ну пусть не вдвое, но процентов на сорок пять точно, вы, кстати, подсчитывали точно?

Саяпов услышал вопросительную интонацию и попытался успеть, но не успел.

— Поверьте, мне очень хочется написать роман и победить в конкурсе, пусть даже не победить, а занять второе место, три шестьдесят две тоже очень недурные деньги, так что не сердитесь, и Маме передайте, чтобы не сердилась, Здешние Края от нас далеко, конечно, но позвольте мне ещё немного времени просто сидеть, наблюдать, записывать, такая у вас красивая любовь, меня ведь даже кормить не нужно, мы у себя питаемся термитами, но лишь для удовольствия, как у вас попкорн, тем более здесь такой воздух, сам по себе удовольствие, можно долго без еды находиться.

Саяпов решительно протянул к Писателю руки и придержал его.

— Сидите и наблюдайте, конечно, — сказал он. — Живите сколько надо. И не сердитесь на Маму, она прекрасно к вам относится. Просто ворчит порой. Если проголодаетесь, на кухне есть холодильник — помните, я вам показывал? Если не сумеете открыть дверь, зовите меня или Синичкину, смотря кто у нас в этот момент глава семьи, мы непременно поможем в этом. — Вот напасть, подумал Саяпов, кажется, я стал говорить так же, как и Писатель. — А сейчас прошу меня простить. Мне очень нужно в туалет, а Синичкиной в душ. Увидимся вечером, хорошо?

Писатель всем телом показал, что не скажет более ни слова. Саяпов благодарно кивнул и пошёл в туалет.

— А мы в туалет ходим совершенно по-другому, — сказал за спиной Писатель.

— Удачи вам с романом, — сказал Саяпов не поворачиваясь обратно.

— А душа у нас вообще нет, — сказал Писатель.

Кажется, он расстроился, подумал Саяпов и вышел из комнаты.

Как только Саяпов с Синичкиной стали жить вместе, ещё до приезда Мамы, они строго-настрого поделили между собой поступки. К примеру, ходить в туалет относилось к обязанностям Саяпова, а принимать душ — к Синичкиной. Вот и сегодня, как только Саяпов поднялся с унитаза, Синичкина заняла место главы семьи и в душевую кабинку забралась уже в своём теле. Иногда она даже испытывала неловкость по отношению к Саяпову за то, что присвоила себе такие замечательные ощущения, как потоки горячей свежей воды, омывающие тело. Когда живёшь вместе и душа в душу, слышать и видеть происходящее могут оба, но вот испытывать тактильные ощущения может только тот, кто в данный момент является главой семьи.

Эволюция в этом вопросе точно недоработала, думала Синичкина, втирая шампунь в свои густые шелковистые волосы. Хотя, с другой стороны, посмотри на Писателя. Такое впечатление, что в их Центре Галактики эволюция вовсе не появлялась. Хотя, с третьей стороны, Писатель очень и очень приятный человек. Хотя и вовсе никакой не человек и даже не гуманоид. Саяпов, пока я глава семьи, мои мысли слышать не может, а может слышать лишь произнесённое вслух. Значит, надо поменьше думать и побольше говорить.

— Саяпов, душа моя! — позвала она, высунувши лицо из-под душа. — Как ты думаешь, Любимая писателя красивая? Красивее меня?

Саяпов внутри них с Синичкиной сделал знак, что готов проявиться.

— Прости, — сказала Синичкина, — давай я сначала домоюсь.

— С кем ты там разговариваешь? — крикнула из-за стенки Мама. — Каждый божий день заберётся в душ и сама с собой разговаривает. Говорю же, все тут психи. И Синичкина, и Саяпов этот, и Писатель. Дурдом! Я знаю, я шесть лет в психиатричке отработала. Старшей сестрой, кстати сказать. Завтракать идите. И Писателя вашего зовите, пускай подышит с нами, чай, не чужой.

Синичкина, напевая, смыла с себя мыльную пену, выключила воду и вышла из душевой кабины. От её тела шёл пар, и зеркало сразу же запотело. Саяпов внутри них огорчился.

— Ох, подожди секундочку, Саяпов, подожди, — зашептала Синичкина и быстренько протёрла зеркало. — Смотри на меня, любимый, смотри!

— Как эти кобели к ней в душ просачиваются, ума не приложу, — сказала Мама из кухни.

За другой стеной Писатель азартно захрустел сушёными термитами.

Внутри них Саяпов смотрел на Синичкину во все глаза.

 

© Алексей Маликов, 2017