1
Жизнь кажется счастливой до тех пор, пока у тебя есть работа и деньги. Банально, но факт. Когда остаёшься без работы и когда кончаются деньги, ты не только обнаруживаешь, что стала несчастной, но что была ею и раньше.
Работа, деньги и манхэттенское солнышко мешали тебе замечать твоё несчастье.
2
В Америке я восемь лет.
Меня зовут Светлана. Фамилия моя Портер. Прадед мой был англичанином и сто лет тому назад промышлял в Москве пивоварением. Это, наверное, забавно звучит: Светлана Портер, но я давным-давно привыкла.
Сейчас январь 2010 года, двадцать третье число.
10 января мне исполнился тридцать один год.
Я живу в квартире, доставшейся мне от Наташи. Наташе повезло: она вышла замуж за нью-йоркского таксиста, организовавшего в 2007-м маленький таксопарк. Ей тридцать пять, а ему побольше: пятьдесят. Её Роджер афроамериканец, а Наташа, как и я, — русская. Она из Москвы, по образованию социолог, по профессии — перекати-поле: то переводчица, то секретарша в совместной (русско-американско-немецкой и ещё с какой-то примесью) компании, то репетитор (бойко говорит на трёх языках, не считая английского), то экспедитор в таксопарке, то жена таксиста, собравшаяся стать матерью. Профессия жены нравится ей больше всех прочих. Знаете, почему? Потому что она и Роджер любят друг друга.
Вообще-то речь не о них, а обо мне. Я отвлеклась. Ушла в сторону. Съехала на обочину, как выразился бы муж моей подруги.
Впрочем, я ведь не писательница. Я просто веду дневник и будто разговариваю с кем-то, делюсь своей жизнью. И я делаю это так, как у меня получается. Не ждите от меня изысков Ивана Алексеевича Бунина. Или, скажем, стилистики моего русского земляка из родного Омска, одноклассника, со школы мечтавшего стать знаменитым писателем, но ставшего просто писателем:
«Тоша объявляет мне на улице, что я веду себя невозможно, а я отвечаю, что мне невозможно без неё, без Тоши, и нам надо пойти в сквер неподалёку, выпить водки и закусить зелёным луком и петрушкой, что продаёт бабуля у гастронома, а потом взяться за руки и пойти по городу. Это ведь счастье — идти вдвоём по городу, обниматься, пахнуть луком, водкой, и не важно, что идёт дождь. Тоша смотрит на меня как на тряпку.
Я гляжу Тоше вслед, пока тонкая фигурка под пёстрым зонтом не скрывается за старыми тополями…»
Нет, я не писательница; я лишь веду дневник. Умею ли я писать так, как надо уметь это писателю? Вряд ли. По крайней мере, я никогда не тянулась к литературе. Разве что как обыватель. К чему я тянулась — так это к своей жизни. Мы все тянемся к собственным жизням. Хочется жить счастливо и в любви, не так ли? И пока нет ни любви, ни счастья, мы тянемся и тянемся к ним: мы уверены, они ждут нас впереди. И хуже нет разочарования, чем не дождаться.
И дневник мы ведём большей частью потому, что «счастливого» и «любовного» в наших жизнях не хватает. Или их вовсе нет. И вот мы пишем — чтобы понять, куда они пропали и были ли они вообще. И будут ли. И бывают ли!.. Дневник — это страницы надежды. Неплохо сказано, но не мной, — Наташей.
Итак, давайте-ка подытожим. Я живу в Нью-Йорке: Манхэттен, Кэтрин-стрит, триста футов до Бруклинского моста. Живу в квартире, доставшейся мне от Наташи (я вселилась туда, потому что за свою приходилось платить 950 долларов, а у неё был rent в 700, что очень недорого для этого района Нью-Йорка и вообще для Нью-Йорка — в 2009-м цены на рент и на недвижимость упали), переехавшей к своему жениху, сделавшемуся в прошлом году её мужем. Я была у них на свадьбе. Они любят друг друга, и я люблю их. Они — единственные люди, у которых я могу попросить денег, а это самый верный признак дружбы в любом уголке земного шара, где существуют деньги. Её таксист-бизнесмен расчётлив, но никогда не задаёт щемящих душу вопросов: зачем тебе деньги, зачем тебе столько денег, когда ты их отдашь, и сможешь ли отдать, ведь теперь ты не имеешь работы, и ещё сто вопросов, вызывающих у спрашивающего восторг, у отвечающего — головокружение с обмороком. Муж Наташи спрашивает только одно, точнее, предлагает: «Сколько тебе? Сто? Двести?», а затем вздыхает и вынимает кошелёк, сладко пахнущий бензином. И можно жить дальше, и горько думать о том, когда же кончится дружба.
Квартира моя расположена на семнадцатом, последнем, этаже высотного дома (длинные широкие коридоры на этажах, старый гремящий лифт, от движения которого вибрирует посуда на столе). Bedroom (спальня) — если измерять на русский лад, а не в футах, — в 19 квадратных метров. Кроме бедрум, есть living-room (то есть гостиная, или, дословно, жизненное пространство, начинающееся прямо от двери), отдельная кухня и закуток-ванная — bath-room (вход из living-room). По русским меркам — двухкомнатная «хрущёвка». По нью-йоркским масштабам у меня маленькая квартирка. Но мне хватает. И не только мне — многим хватает. Многие иммигранты считают эти 1-бедрумные квартиры с отдельной кухней верхом блаженства — особенно прибывшие из России (из Эрэфии, как её теперь презрительно называют; раньше точно с таким же презрением говорили: Совдепия). Конечно, счастливчики, прилетевшие сюда с деньгами или на деньги, могут платить по 1250, 1500, даже по 2000 долларов рента, или купить дом за 400-500 тысяч долларов или роскошный apartment за 2-3 миллиона; но счастливчиков гораздо меньше, чем тех, кто похвастаться материальным счастьем не может. Один случайный знакомый — о нём впереди — рассказал мне о комнатках в захудалых отельчиках, которые иммигранты, уехавшие от дороговизны Нью-Йорка в заштатные городишки, снимают вчетвером, а то и вшестером, женщины вперемешку с мужчинами, платя по двести пятьдесят долларов с человека. Жизнь в этих комнатках похожа на коммунизм, отвергающий частную собственность и проповедующий общность жён. В дешёвых отелях не говорят ни об американской мечте — из уборщиц в президентки, — ни об образовании, ни о счастье. И там не ведут дневников. Там спорят о том, какой канал по телевизору смотреть, — и дерутся из-за номера канала или из-за языка канала. Или дерутся из-за того, что кто-то слишком долго занимает bath-room или потому, что из кармана пальто пропала десятка. Там, угасая день за днём, просто проходит жизнь.
Я не пробовала жизни в комнатках на четверых-шестерых. Мне ли скулить о несчастье?
Но что у меня впереди?
Я не хочу, чтобы моя молодая жизнь просто угасла. Да и кто же этого хочет? Беда в том, что жизнь отнюдь не обязательно движется ровно, словно по заранее вычерченной прямой линии. Или идёт вверх, с подъёмом, как бы в гору. Нет. Есть ещё дорога вниз, под гору, — и об этой дороге американцы, свято верующие в бога по имени Карьера, говорить не любят. Но дорога вниз существует — что для русских, что для американцев. «Объективно», — как сказала бы Наташа. И тот, кто оказался на дороге, ведущей вниз, к опусканию, к падению, к угасанию (как и ко всему прочему на свете) день за днём привыкает. И в какой-то равнодушный день уже не замечает, что от его былого горячего «не хочу» отпала отрицательная частица.
3
Так вот, я не хочу. Отрицательная частица сияет и трубит в полную силу. Как труба… тромбон… не знаю, как называется та длинная сияющая медная штука: в неё трубят парни с выпученными глазами и надутыми румяными щеками.
И я пишу в дневник о том, чего я не хочу.
И, понятно, о том, чего мне хочется.
Теперь — всё по порядку.
Дальше я буду, наверное, писать спокойнее. Наташа объяснила мне, что первые записи в дневнике получаются нервными. Это нормально, сказала Наташа. Нужно время, чтобы привыкнуть к дневнику. Ну да: дело привычки.
Сегодня двадцать девятое января, и я понемногу привыкаю.
Наташа, пожалуй, говорит мне кое-что нарочно. Чтобы успокоить меня. Я нервничаю вовсе не из-за дневника. Подумаешь, дневник, бумага! Я уже написала, из-за чего мы все нервничаем. Это то же самое, чего мы ждём и на что надеемся. Это у нас у всех одинаковое. Это не зависит от того, в России, Америке или Африке ты живёшь, и говоришь ли ты на русском, английском или суахили. Поэтому мне и кажется, что я, записывая в свой дневник, говорю с кем-то. Я говорю со всем земным шаром. Мне кажется, меня все понимают.
(Конец отрывка.)
© Олег Чувакин, 2010
Скачать бесплатно сентиментальный роман «Американские тетради» в форматах PDF и FB2 и посмотреть другие романы Олега Чувакина: ссылка.