Пополам

Верба весной, фото, пополам, материализм, идеализм, реализм, философия, литература

Олег Чувакин
Олег Чувакин
Человек. Автор. Редактор. Пишет себе и людям

 

«Чистых» человеческих темпераментов не существует. Всегда в людях действует какая-то смесь — от холерика до меланхолика.

То же самое с идеями и материей. Нет абсолютных идеалистов, нет чистых материалистов.

В человеке может быть 50% материалиста и 50% идеалиста. Пополам! Или иное соотношение: две трети к одной или 80% к 20%. Материалист нет-нет, да срывается на идеал; идеалист нет-нет, да поступает подобно закоренелому материалисту, мыслящему физиологией и теорией эволюции.

Три в одном: писатель, редактор, литобработчик
Олег Чувакин выправит, обработает, допишет ваши рассказы, сказки, повести, романы; робкие наброски превратит в совершенный текст. 30 лет практики (с 1994). Олег разберёт ваши ошибки, промахи и недочёты, даст полезные советы и научит им следовать. Поднять слабый черновик до подлинно литературного уровня? Будет сделано!

Например, Маркс более идеалист, нежели материалист; это образно показал Бертран Рассел.

«Еврейский образец истории, прошлой и грядущей, характеризуется чертами, позволяющими ему во все времена находить могучий отклик в сердцах угнетённых и несчастных, — читаем мы в «Истории западной философии», в главе «Философия и теология св. Августина». — Св. Августин приспособил этот образец к христианству, а Маркс к социализму. Чтобы понять Маркса психологически, следует использовать следующий словарь:

 

Яхве — Диалектический материализм

Мессия — Маркс

Избранный народ — Пролетариат

Церковь — Коммунистическая партия

Второе Пришествие — Революция

Ад — Наказание для капиталистов

Тысячелетнее царство Христа — Коммунистическое общество

Author picture
Не спешите заказать редактуру. Не швыряйтесь деньгами. Сначала покажите свой рассказ или отрывок романа

Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.

 

Термины слева дают эмоциональное содержание терминов справа, и именно это эмоциональное содержание, знакомое воспитанным в христианских или еврейских традициях, делает эсхатологию Маркса заслуживающей внимания. Подобный словарь мог бы быть сделан и для нацистов, но их концепции носят больше чисто ветхозаветный и менее христианский характер, чем у Маркса, а мессия нацистов напоминает не столько Христа, сколько Маккавеев».

«Маркс провозглашал себя атеистом, но придерживался космического оптимизма, который может быть оправдан только теистически», — писал Рассел в главе, посвящённой собственно взглядам Маркса. За такое-то перемещение светоча коммунистических идей в ряды теистов глава «Карл Маркс» при первом переводе «Истории западной философии» на русский язык из книги была изъята. Публичное осмеяние веры советского общества в марксизм-ленинизм не допускалось.

Современный социолог и политический философ Фрэнсис Фукуяма в книге «Конец истории и последний человек» восхвалил западную демократию и вполне по-марксистски разделался с историей. Его грех нелепой (почти по Тертуллиану) веры, сформировавшейся в пределах академической кабинетной американской реальности, состоит в придании своей эпохе слишком великого, даже основательного, непоколебимого значения; между тем далёкие наши потомки, если они только будут, спустя пару тысяч лет ни сочинений мистера Фукуямы, ни его времени в ворохе прошлого просто не заметят.

«Конец истории» — христианский ли по Новому Завету, коммунистический ли по Марксу, нацистский ли по Гитлеру, демократический ли по Фукуяме, — всегда есть идеал; предыдущее, доидеальное время отбрасывается основателями нового культа к предыстории. Сошествие в область идеального верно таким образом для кого угодно: для марксистов, без устали твердящих о материализме, о базисе и надстройке, но уповающих на светлое будущее без государства и денег, построенное сознательным классом-могильщиком, которому для всеобщего счастья землян всего-то надо убить и закопать буржуазию; для философов, с горечью пишущих о «проклятии граждан второго сорта» и тут же превозносящих либеральную демократию как единственно верную и окончательную модель человеческого сообщества; для учёных, знающих, что наука исключительно материалистична, но параллельно допускающих существование Творца; для философов, отвергающих любой идеализм, и субъективный, и объективный, и заодно отрицающих религию, но вдруг занявшихся изображением фантастического «постиндустриального» будущего, где все люди братья, все работают по своим уютным домам через Интернет, мусорных свалок больше нет, войн тоже нет, все пьют молоко, и кругом растут с любовью посаженные деревья; для политиков, известных в качестве самых прагматичных из прагматиков, но вдруг с волнением начавших говорить об исторической справедливости, о величии СССР или ещё о чём-то таком, что очень мало совместимо с прагматизмом или вовсе ему противоречит, и даже с самой действительностью вступает в коллизию. Кто угодно — политик, философ, учёный, потрёпанный в судебных баталиях юрист, писатель, — может впасть в идеализм (или наоборот, в материализм).

Если у социологов, политологов, философов и тем паче у революционеров-теоретиков разного толка их идеалы могут быть опасны и чреваты войной, разрухой и прочим вредом, то в литературе дело обстоит относительно мирно и в какой-то степени полезно, поскольку идеализация персонажей пробуждает в читателе лучшие черты характера.

Известен случай с оценкой публикой рассказа А. П. Чехова «Душечка». Лев Толстой порекомендовал прочесть этот рассказ в кружке судебного деятеля Н. В. Давыдова. Читать выпало профессору медицинского факультета Московского университета А. Б. Фохту. Позднее тот вспоминал: «Читать поручили мне. Этот рассказ оценили вполне. Чехов думал сделать свою героиню смешной, но она вышла симпатичной, получился непосредственный женский тип, исполненный детской доброты. Талант не позволил! Талант оказался сильнее писателя, и Ключевский, присутствовавший при чтении рассказа, заметил: «Вот какова сила таланта!»

Сохранилась и оценка рассказа Толстым, высказанная в январе 1905 года: «Чехов был тупого мировоззрения, но чуткий художник; как Мопассан, он своим поэтическим чутьём уловил истину».

«Талант не позволил», «сильнее писателя» и «поэтическое чутьё» — это, безусловно, творческое проявление идеализации объекта. Атеист, реалист (и, кстати, пессимист, хоть он и не выносил этого определения) Чехов создал романтический и трогательный женский образ, вызывающий сочувствие и любовь, но отнюдь не вздорный смех.

Толстой, в котором удельный вес идеализма был куда больше, чем в Антоне Павловиче, непроста называл этот рассказ своим любимым из чеховских.

Среди других примеров, связанных с литературным идеалом, можно назвать рассказ Мопассана «Пышка». Возьмите роман «Жизнь» того же Мопассана и возьмите потом этот рассказ — и вы увидите, как материалистично, реалистично, беспощадно до безысходности, написан первый, и как идеализирована героиня второго.

Сам я давно и часто грешу идеализмом. К счастью для окружающих, моя разновидность греха не революционная, а литературная.

Каждое утро, когда я сажусь за письменный стол, меня одолевает тот идеализм, который я склонен называть романтическим.

Очередную рукопись я начинаю неизменно как материалист самого грубого толка (я таковым себя и считаю; я атеист и люблю читать серьёзные книги по теории эволюции, по антропологии, политической философии и социологии; я не верю в идеалы Толстого или Кропоткина при том, что они мне симпатичны), но заканчиваю часто как идеалист. Герои меня не слушаются, сюжет не подчиняется компьютерным клавишам, бежит от меня и развивается по собственной внутренней логике, которая становится мне (автору) доступна лишь тогда, когда я завершаю очередной абзац. Солоухин сравнивал подобное ощущение с ездой на автомобиле и светом фар на ночной дороге; однако он говорил в этом смысле только о технике создания романа, когда вперёд видно лишь страниц на двадцать, а далее тьма; я же говорю о большем — о том, что для меня рукопись выходит за рамки фрагмента социальной эволюции, запечатлённого в десятке лиц.

Грех отклонения от чистых постулатов, в действенности которых убеждён автор, пожалуй, можно высчитать и суммировать. Если проанализировать чьё-нибудь собрание сочинений, учитывая разницу между крупной и малой формой, потому как на романы или повести потрачено куда больше труда, чем на рассказы, то откроется показатель удельного веса писательского реализма[1] и идеализма. Реалистическая чаша у автора «Милого друга», «Монт-Ориоля» и «Пьера и Жана», думаю, уйдёт вниз. То же верно и для материалиста и врача Чехова. Или, скажем, для У. С. Моэма. Много сложнее будет «взвесить» наследие Толстого с его «половинами» жизни и отрицанием им самим значения всего того художественного, что он написал в первую половину. Вот тут много шансов получить «пополам».

Психологам и антропологам надо задуматься над формулой вычисления в индивидууме соотношения материалистического (реалистического) и идеалистического. Или, если хотите, прагматического и романтического. Политикам, философам, социологам, антропологам, учёным-естественникам, литераторам и другим профессионалам, мучающимся соответствующими вопросами, было бы весьма любопытно узнать своё соотношение, свою пропорцию: ответить на мудрёные тестовые вопросы и взглянуть затем на горизонтальный прямоугольник гистограммы, где одна часть представляет собою долю личной убеждённости в приоритете материи и «переживании наиболее приспособленного» (Спенсер), а другая — долю несгибаемой и необъяснимой веры в идеал.

Когда-нибудь учёные доберутся до таких вычислений и тестов. Бьюсь об заклад, их результаты удивят многих людей.

Стать писателем за два часа?

Всего один урок. С вашим текстом. Вы и писатель. Больше никого. За 120 минут вы научитесь избавляться от типичных ошибок в сюжете, композиции и стиле. Закрепив полученные навыки, вы сможете обходиться без редактора.

 

[1] Касаясь литературы, условимся говорить о реализме, подразумевающем высокую объективность и критический взгляд, а не о материализме, относящемся к сфере философии.

 

© Олег Чувакин, 10-13 сентября 2015

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Пополам»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

36 отзывов

  1. Интересно… ещё добавлю такую, косвенную мысль: писатель, в отличие от проповедника, всегда хочет изменить мир. Что, впрочем, не делает его автоматически идеалистом)))

    1. По-моему, Искандер, вашей мысли не хватает ясности. Разве проповедники не хотят изменить мир? Ещё как хотят. А как же тысячелетнее царство Христа? Это самый настоящий идеал для христианского проповедника. И почему писатель не делается идеалистом, желая переменить мир? Вполне себе делается. Чернышевский с его «Что делать?» — натуральный идеалист. И совсем другого рода идеал (этакая парадоксальная смесь прагматизма и идеализма) была положена в основу рассказа Марка Твена «Жив он или умер?»

    2. Ну, возможно, и не хватает. Только творчество не может возникнуть в состоянии вседовольства, и Марк Твен, в частности, — явно не исключение. Не хочет изменить мир тот, кому он выгоден, но ведь утилитарный подход слишком груб для «художника». Так что каждый в той или иной мере хочет, по-моему. Вопрос в том, в какой степени)))

    3. Марк Твен (американец же) сумел совместить идеальное с утилитарным. Прочтите его рассказ, если не читали. А в «Путешествии капитана Стормилда в рай» тот же Марк Твен обратился к чисто идеальному: если признание поэта на земле невозможно, то на небесах это наконец свершится. Очень любопытный рассказ атеиста.

    4. Да можно ещё конкретнее сказать: разве очищая «действительность» от шероховатости, всего того мутного, ненужного, случайного, делая, таким образом, реальный предмет более зримым, писатель не пытается сделать его лучше? И самый матёрый реалист, описывая, скажем, гору, создаёт её по канонам искусства, где нет места сору, тому, что затемняет смысл. А иначе вообще париться незачем, зря, что ли, «поларойд» придумали?)))

    5. «…мутного, ненужного, случайного…» Можно одним словом выразить: лишнего. В отсекании лишнего и использовании нужного силён был Чехов.

    6. ну да, тут я сознательно поплеоназмил))) «писатель познаётся по своим зачёркиваниям» (Достоевский)

    7. Совершенно верно, хотя я не поклонник Достоевского. Понимал ведь, а размазывал свои тексты. как кашу по тарелке. Впрочем, он осознавал, что не то делает и нещадно сам себя критиковал. Обзывал, к примеру, «Бесы» фельетоном, считал себя лентяем, и так далее.

    8. а можно ещё так сказать: из потока художник выхватывает то, что значимо, остальное обрубает. Он как Зигфрид, воюющий с драконом, уж простите за сравнение)))

  2. Меня удивила эта статья! В любом и каждом из нас так много всего намешано. Работая психологом и проведя множество тестирований, я понимаю, что, по- большому счету они не несут 100% достоверности. Личность меняется, Состояние человека меняется, настроение. И даже мировоззрение. Можно, конечно, в общих чертах сказать, что Грин — это романтика, а Чехов -критика. Но… Совсем по-разному понимаешь и ощущаешь книгу читая «Анну Каренину» или «Смерть Ивана Ильича» в 15, в 25 и в 40 лет. Это как совсем другая книга! Думаешь: как же я раньше этого не замечала, не понимала? А вот он на самом деле какой, этот….В 15 — ты думаешь, что Ассоль и Грей — вот идеал любви. И почему Вронский так невнимателен к Анне? А в 40 понимаешь, что в любви идеалов нет, а Каренина просто истеричная женщина. И так, наверное, всегда будет: с возрастом открываешь для себя что-то новое в старом писателе. В нужное время каждому ищущему человеку приходит его писатель и его книга! Поэтому невозможно измерить Толстого и Чехова!!! Это неизмеримо!!!

    1. Что ж, вам с вашим опытом видней. Однако доктор Зелигман неплохо научился измерять оптимизм и пессимизм и у взрослых, и у детей. (Я проходил его тесты в зрелом возрасте.)
      Что уж действительно нельзя измерить, так это сочинение, над которым работаешь. Даже задуманный изначально финал может превратиться в противоположный. А вот когда твоё собрание сочинений готово, критики и литературоведы вполне могут судить, каков в тебе удельный вес романтика и сколько в тебе горького реалиста. Не умей они судить об этом и не участвуй авторы в литературных школах и -измах своего времени, мы бы не ведали ни литературных традиций, ни направлений, ни эпох, ни, пожалуй, и жанров.

  3. Сохранила у себя, чтобы перечесть внимательно на более ясную голову. Олег, у меня на базе поверхностного прочтения мелькнула крамольная мысль: а ведь у самого Толстого того самого чеховского «поэтического чутья», пожалуй,и не было… Он закладывал персонажей в «схему» и рубил все лишнее. А эссе интересное, хотя мне придется поднапрячь свои мозги! Удачи!!!

    1. С Толстым сложно. По-моему, Лев Николаевич в художественном смысле был задавлен собственным авторитетом. Писатели к нему на поклон ездили, кое-кто на полпути поворачивал (от натурального страха). Кроме того, во второй половине жизни Толстой художественности предпочитал истину, и это значит, что идеал вытеснил или почти вытеснил всё прочее. Уметь «рубить» для литератора полезно, иначе все станут джойсами, прустами, томасами вулфами и фолкнерами. Вопрос лишь в том, чтобы не вырубить художественное или вовсе от него отказаться (чего яснополянский мудрец, кстати, не смог; он и в глубокой старости писал прозу), и вот тут-то с Толстым и сложно. К нему какая-то особенная мерка нужна. Однако Толстого и Чехова сближает очень многое. (Бунин неспроста обозначал одну литературную линию: Толстой, Чехов и он сам (Бунин). Позднее сюда добавился Юрий Казаков.) «После бала» и чеховские рассказы относительно близки. Это старый Толстой. «Детство», «Отрочество», «Юность» по тому же «чутью» тоже близки к Чехову. А это молодой Толстой. Да и «Каренина» тоже («…это ж он написал, что Анна видела, как её глаза блестят в темноте». Не дословно, по памяти, не помню точно, как Чехов восхищался текстом.) И это «средний», зрелый Толстой. Недаром Чехов писал о Толстом: «Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не любил так, как его; я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру. Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь, не так страшно, так как Толстой делает за всех. Его деятельность служит оправданием тех упований и чаяний, какие на литературу возлагаются. В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения. Без него бы это было беспастушное стадо или каша, в которой трудно было бы разобраться» (из письма М. О. Меньшикову, 28 января 1900 года, Ялта). С другой стороны, к примеру, Эртель критиковал Чехова, противопоставляя его повесть «Три года» толстовским сочинениям, писал, что повесть не имеет «нравственной нити» и утверждал, что «это безнадежно плохая вещь, несмотря на искры большого ума и таланта, — и, мало того, что плохая, но говорящая о какой-то внутренней, душевной импотенции автора». И сам Толстой о рассказе «Супруга» (после смерти Чехова, в 1905 г.) в «Яснополянских записках» высказался так: «Безобразный нравственно. Бывает так, но художник не должен описывать. Читает телеграмму к ней, узнает об измене. Ужасная сцена; она просит 25 рублей».

    2. Стало просто жутко осознавать в прошлое уходит эта культура, эти мысли, эти поиски, эти споры… Кто сейчас читает письма, мемуары, серию «*** в воспоминаниях современников». Может от того. что нет Толстого? Одни озлобленные самолюбия? При моей простой человеческой любви к Чехову, при моем наглом неприятии давления толстовского авторитета. А это, кстати, у меня от Ахматовой, когда-то прочла, что Анна Андреевна недолюбливала Толстого, любила находить в его сюжетах откровенно надуманные повороты, я взглянула на все это ее глазами и мне стало жаль и молодую княгиню Болконскую, и Соню-пустоцвет, и Петю Ростова. И стали раздражать оправдания неблаговидных поступков «любимых» героев некими духовными поисками. Нравственная нить «поддушивала» талант… Что я пишу… Вот это наглость! Кстати, Фолкнера обожаю, но признаю наличие повторов, длинот … Но Гений!!! Любимые вещи «Медведь» и «Свет в августе»!

    3. Для меня существует по большей части только вторая половина Толстого. Та правда, которую он писал, превращает «Каренину» в пыль. И «Войну» тоже. Толстой сам это отлично понимал. Забавно, кстати, что в «Карениной» главный герой будто и не Каренина. Она слишком пуста для главной героини. Главный там — Левин, то бишь сам Толстой, его дух. Лёвин вообще-то был задуман, не Левин. От «Лёва». Тем не менее, Толстой — это девятнадцатый век. Мы не должны быть к нему столь суровы. XX век дал куда более психологичную литературу, нежели XIX, и мы можем сравнивать и фыркать.
      «Может, от того, что нет Толстого? Одни озлобленные самолюбия?» Да, согласен. Толстого нет. Нет глыбы, горы, махины. Нет того, на кого можно было бы равняться. Сейчас и не может быть такого явления. Лит. журналы выродились, издатели мыслят только сериями, а не авторами. И людей на Земле стало слишком много. Появись новый Толстой, в «Фейсбуке» его не заметят.

    4. Даже наверное не глыбы, не горы, а совести… А Каренина могла бы стать героиней очень даже современного романа. Такого в духе перепост модернизма

    5. Кто-то из злых критиков смеялся над сюжетом романа: мол, банальный адюльтер… Вообще же, это с точки зрения оценки произведения неверно: вопрос в том, КАК написать. Хотя после «Войны и мира» роман про Анну и её Каренина с хрустящими пальцами кажется и вправду ступенькой ниже. Не знаю, годится ли для «перепостмодернизма» сюжет с адюльтером. В современной литературе как раз мораль гораздо «легче», чем у Толстого. На её страницах в койку ложатся едва ли не чаще, чем ходят в социальную сеть…

    6. Я читал (10 лет назад) «Солдатскую награду», «Сарторис», «Шум и ярость» и ещё пару небольших романов, даже не помню каких. Вроде бы «Когда я умирала» и ещё один. И несколько рассказов. Читал в хронологическом порядке (то есть позднего Фолкнера не читал вовсе) и всё через силу. Моё состояние по прочтении: шум и ярость. :)

    7. Читал где-то, что роман «Солдатская награда» в авторском варианте был втрое толще того, что люди знают в отредактированном виде. Верю в это. Странно, что не впятеро.

    8. У вас гармоничная душа, понимаю, почему не принимаете… Я, наверное, начала с правильного… «Медведь» меня сразу заколдовал… Еще одна стоящая вещь — «Осквернитель праха», правда чертовски «неполиткорректная». Я читала запоем лет в 20-25, сейчас уже давно позабыт тот восторг. А вот эти три, названные мной, вещи остаются иконой… Фолкнер, как и Толстой, создавал мифологических героев…

    9. Я просто понимаю, как делается сюжет и как его делать не надо. Не исключено, что когда-нибудь попробую почитать те вещи Фолкнера, до которых не добрался. И даже переменю о нём мнение. Не исключено.

    10. Писатель мешает вам быть читателем… А я как раз, как читатель, наслаждаюсь и прощаю все несовершенства. В этих вещах отражена та особенность характера американцев, которая и позволила создать великую страну. Как маленький человек, мальчишка-подросток, брошенная беременная девушка,работяга с лесопилки, в один день принимает на себя ответственность, идет против всех, начинает действовать в казалось бы совершенно безнадежной ситуации, и вокруг него начинает развиваться сюжет и что то меняется в этом мире, полном предрассудков. Вот за это я и люблю Фолкнера. А еще за фразу: «Я не настолько люблю деньги, чтобы ради них работать…» Всего доброго, Олег, спасибо за дружбу!

  4. Вспоминается, что раннего Толстого литературная среда пренебрежительно отторгала: «Что это за писатель, у которого одно предложение занимает целую страницу?!» Один только Тургенев его поддержал: «Мол, конечно, такая манера письма — не достоинство, но проглядывают интересные мысли, незаурядное философское начало и т. п…» Вообще же, Толстой всегда был очень своеобразной личностью, в том числе и в своем творчестве, и этим-то был интересен! Многие его суждения были весьма экстравагантны, а иные — просто-напросто наивны, но сама эта наивность обличала высоту его души! И такие диалоги, как у Левина со Стивой, дорогого стоят! (Хотя в основной своей идее он не так уж и оригинален: «кланялся» ему Руссо! (Впрочем, по степени литерат. таланта их, конечно, не сравнить!) Хотя кое в чём и наблюдались явные «проколы» — ну, напр, его вопрос к Чехову: — Почему это Ваш Войницкий так домогается чужой жены? Неужели дворни мало? (Это к его представлению об отношениях между мужчиной и женщиной!) Так что нередко «блажил граф, блажил!» Но всё это с лихвой искупает величайший его гуманизм и «больная совесть»! Потому-то он сейчас не очень современен, и даже это ему в плюс: было бы просто странно, если бы в нашу шкурную и имморальную эпоху ориентировались на таких светочей совестливости и порядочности!

    1. Замечательно сказано, Александр. А о неряшливости его стиля ещё Чехов писал: «…Форма, по-видимому, неуклюжа, но зато какая широкая свобода, какой страшный, необъятный художник чувствуется в этой неуклюжести! В одной фразе три раза «который» и два раза «видимо», фраза сделана дурно, не кистью, а точно мочалкой, но какой фонтан бьет из под этих «которых», какая прячется под ними гибкая, стройная, глубокая мысль, какая кричащая правда! Вы читаете и видите между строк, как в поднебесье парит орел и как мало он заботится о чистоте своих перьев. Мысль и красота, подобно урагану и волнам, не должны знать привычных, определенных форм. Их форма — свобода, не стесняемая никакими соображениями о «которых» и «видимо».

  5. А я в эти дни писала сценарий по Бондарчуку, «порылась» в «Войне и мире» и «Тихом Доне». Поймала себя на мысли, что мне не интересны » духовные искания» героев Толстого и сюжетная линия, уже не сказано, кажется, ничего, чего бы не знала сама, а вот села бы и перечла все, что мы пропускали в школьные годы… Политика, война … — вот где простор для размышлений и гений Толстого! Еще мы обсуждали в теме новый учебник по «обществу», как дети называют, для 8 класса. Тот еще «шедевр»!

    1. Да, слышал я про этот учебник… Мне кажется, что его авторы просто текст «на коленке» написали. Сейчас это повсеместное явление — всё делается наспех. Никто особо не вдумывается в содержание. Я знал одного доктора, который постоянно путал анализы больных и говорил всем со вздохом, что работает на трёх работах. Но продолжал так жить и дальше. И вот так многие и живут. И работают.
      «Войну и мир» я не перечитывал со школы. Наверное, уже и не перечитаю. А вот публицистику Толстого иной раз перечитываю.

  6. я бы четко возразила тому, что слог Льва Николаевича не поэтичен. Доказательство налицо: ««Где, как, когда всосала в себя из этого русского воздуха, которым она дышала, — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка».

  7. Чистый романтизм это всегда «голая правда», как мне кажется)))

  8. «Когда-нибудь учёные доберутся до таких вычислений и тестов.» Уже добрались, Олег Анатольевич. Правда, пока с точки зрения определения неопределённости (информационной) текста, что уже хорошо.

Добавить комментарий для Iskander Abdoulkhaerov Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.

Как стать писателем?
Как обойтись без редакторов и курсов?
Author picture

Возьмите у меня всего один урок. Я изучу ваш текст и выдам вам список типичных ошибок в стиле, композиции, сюжете. Вы одолеете их все при мне.

Станьте самому себе редактором!