День Конституции

Фантастический памфлет

I

Потолок думского зала заседаний вспучился, стены дрогнули, попятились. И. вцепилась в плечо В., всадила в мужской пиджак лакированные ногти. Зажмурилась. Когда открыла глаза, потолок и стены вернулись на место, обретя хрустальную прозрачность. За ними, презрев законы физики, раздался целый амфитеатр. Сидя под открытым небом, на депутатов глазели люди в шуршащих куртках, пальто и шляпах, незатейливостью фасонов напоминавших советские.

Рот И. открылся и произнёс:

— Господи!

— Боиш-ш-шься? — прошипел возле уха сосед.

— Что?.. — Подпрыгнув в кресле, она отдёрнула руку от чужого плеча. — У меня с глазами что-то. И голова заболела.

«Такого не бывает, чтоб стены таяли, а в воздухе возникала толпа, — сказала себе И. — Галлюцинации? Что я ела на обед?»

— Бояться — это правильно… Только бояться не их надо…

Голос соседа по ряду, В., напугал её. Трескучий, хриплый стариковский голос. За последний год В. состарился, как-то съёжился: побелел, посерел, приобрёл неуверенный вид, ссутулился, похудел. Раньше много шумел, заявлял, что намерен идти в президенты на ближайших выборах, что раскидает всех кандидатов, что нынешний хозяин Кремля ему в подмётки не годится, а теперь отмалчивается. Думские заседания частенько прогуливает. По больничным листам. И. не сомневалась: этот созыв думы для него финальный. Не пойдёт он далее ни в депутаты, ни в президенты.

«А ведь мне скоро полсотни стукнет, — подумала она. — Ничего, с муженьком-старичишкой своим разведусь на днях, найду мальчика помоложе! Лет сорока, а то тридцати пяти! Омоложусь! Мальчика с пухлыми щёчками, с белыми зубками, мускулистого, задастого! Чтоб было за что подержаться! — Она представила себя на кровати снизу, а мальчика этого сверху; вообразила, как держится за напряжённые, каменные ягодицы. Голова заболела сильнее. — Чёрт!»

Достала из сумочки пластмассовый пузырёк, капнула в глаза. Пошуршала в сумочке, нашла коробочку с таблетками, сунула в рот малиновую капсулу экспресс-нурофена.

Посидела минутку с закрытыми глазами, уговаривая себя, как уговаривают клиентов пустомели-риэлторы: «Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…»

Открыла глаза. Амфитеатр никуда не делся. Неизвестные лица, возникшие из ниоткуда, устроившиеся за едва видимыми стенами в креслах, колышущиеся в мареве, нечёткие, уставились на депутатов Государственной думы. Вон тот парень, в кепке, лет двадцати пяти, таращится на неё. Держит термос, отхлёбывает из крышки-чашки что-то. Чай? С рядов докатывается приглушённый гул. Детей среди зрителей нет, только взрослые.

«Зрителей? — спросила она себя. — Я подумала: зрителей?»

Возле её уха раздался хрипловатый шёпот В.

— Голова болит? Это воздействуют поля физические… вроде магнитных. Одно поле надвигается на второе, и возникает боль. У тебя голова пройдёт, когда видеть их перестанешь.

— Вы тоже их видите?

— Сейчас нет, но ты-то видишь.

— Откуда вы знаете? Видели их раньше?

— В прошлом году видел. Мы все, один за другим, их видим. Или не все, а избранные, точно не поймёшь. Спектакль хитро устроен! Те, с той стороны, могут нам себя показывать, могут и не показывать, а могут только тому показывать, кому хотят. И когда хотят. Вот как тебе сейчас.

— Запуталась! — И. оглядела наполовину пустой зал. Кресла рядом с ней и В. тоже пустовали. Похоже, кроме неё, никто из депутатов потусторонних зрителей и вправду не видел. Иные сыто зевали после обеда, двое дремали, группка на задних рядах бурно спорила о чём-то. Ждали докладчика: он опаздывал.

— Зато они видят нас в любом случае. Каждый день, каждую ночь, когда желают. Нам, депутатам, вернее, кое-кому из нас, они показывают себя перед седьмым октября. Рассядутся по кругу, в амфитеатре таком, в цирке без крыши, и показывают. Накануне Дня Конституции. Брежневской. Для них она не брежневская, Брежнева в их истории не существовало, и месяц называется не октябрём, а каким-то хрустящим словом, но содержание конституции кое в чём походит на то, что было при нашем Леониде Ильиче. Походит бесплатной медициной, бесплатным образованием, бесплатным жильём и чем-то ещё бесплатным и всеобщим… Это не стариковские бредни, мне товарищ оттуда объяснил. Оттуда! — хрипло выговорил В. — В прошлом году седьмого октября бородатый товарищ соткался из воздуха у меня дома. Так-то! Тут, в думе, они показываются в канун потому, что 7-е число в их мире государственный праздник и выходной день. Вкруговую, как на зрелищах в Древнем Риме, рассаживаются и показываются. Единственный раз в году. Нарочно показываются. Сегодня видишь их ты — значит, нынче картина для тебя! Чтоб ты знала: они подглядывают за нами из своего мира совершенно свободно. Могут видеть нас со своих улиц, из домов, откуда угодно. А мы за ними смотреть не можем! — сказал он с горечью.

— Шестого октября прошлого года вы видели то, что сейчас вижу я?

Глаза старого В. тускло блеснули.

— Видел! Отлично запомнил! Такое хрен забудешь! Зрители, граждане советского такого типа, одетые просто… Но от советских людей отличаются улыбками, смехом. Расселись вокруг, смотрят, словно в театр или цирк явились. Сквозь дымку такую глядят… Некоторые так и сверлят тебя взглядом!

Она кивнула.

Депутаты в зале вели себя как ни в чём ни бывало. Заседающие не удивлялись, не показывали пальцами на толпу неведомых зрителей, рассевшихся кольцом вокруг зала. К трибуне прошёл опоздавший Д., человек из комитета по безопасности и противодействию коррупции, откашлялся, стал перебирать листы доклада в папке.

— Если всё спланировано как со мной, ты ещё кое-что увидишь, — прошептал В. — И услышишь. К тебе придут. Завтра. Корреспондент придёт.

— Корреспондент?

— Я думал над этим, целый год думал… Он приходит к нам, чтобы рассказать, почему мы умрём. Им, по ту сторону, это смешно.

— Умрём?

Докладчик призвал к тишине. В. отстранился от соседки. В водянистых глазах старого думца она уловила глубочайшую, чеховскую тоску.

— Седьмое октября — символичная дата, — пробормотал тот. — Старый День Конституции — и день рождения президента. И хмурая осень, пора умирания!

II

Словно желая подчеркнуть похоронное настроение В., докладчик хорошо поставленным, но слегка дрожащим голосом заговорил о закате России. Художественное это словосочетание («закат России») невесть как проникло в канцелярский документ. Впрочем, вряд ли сочинение Д. относилось к канцелярским документам. Д. словно рассказ читал — столько в его интонациях было личного, проникновенного! И. никогда его таким не видела. Она глянула на ряды амфитеатра и вздрогнула: зрители, мужчина и женщина, подняли за палки транспарант. На белом поле краснело единственное слово: «Самоубийцы». И уж совсем непереносимым было то, что двое под транспарантом улыбались. Лыбились глупо, будто дети, сотворившие что-то, представляющееся им забавным. Чему они радуются? Какую мысль хотят донести своим нелепым транспарантом? И. не знала ни одного депутата, который покончил бы самоубийством. Напротив, депутаты борются с пропагандой суицидов.

— Не громкого слова ради я сказал о закате России. — Докладчик заглянул в бумаги. — Впору говорить о вымирании народа. Нет, речь не о смертности населения… Предупреждаю: доклад комитета служебный, с грифом «ДСП», в прессу не пойдёт. Особо попрошу некоторых умников не сливать журналистам информацию. Не люблю этого жаргонного глагола, но именно так это сейчас называется, и все меня прекрасно поняли. А теперь перейдём к показателям. Материал большой, и я написал к нему резюме. Не то заснёте. — Губы его беззвучно произнесли что-то. И. показалось, что губы послали обитателей зала на три буквы.

Заявления депутата поразили её. Сначала уныние в глазах жизнерадостного В., а теперь вот едкие речи Д., который всегда чурался любой внутренней критики.

— За последние три года в стране закрылось около миллиона малых предприятий, включая индивидуальных предпринимателей, — сказал докладчик. — По текущему году полные данные будут позднее. Из приведённого числа меньше 10% предпринимателей либо трудоустроились, либо завели новый бизнес. Что остальные? Точнее, где они? О многих из них ни органам статистики, ни Пенсионному фонду, ни Фонду социального страхования, ни ФОМС не удаётся собрать сведений. В службы занятости бывшие бизнесмены не обращались и не обращаются. По крайней мере, роста заявок там не отмечают. Напротив, зафиксирован существенный спад: около 17% по сравнению с прошлым годом. Данные тоже пока неполные.

В Минфине считают, что в стране приблизительно пятнадцать миллионов тех, кто работает вне налогообложения, то есть в тени. С государственной точки зрения они вроде как тунеядцы. Смешное определение, не правда ли? Тот, кто работает, но не желает делиться доходом с государством, признаётся лодырем!.. Попрошу не шуметь в зале!.. Какие же меры против «тунеядцев» мы принимаем? Выявленный теневой класс мы готовимся обложить так называемым налогом на тунеядство. Но вот незадача: с численностью теневого сегмента у органов возникли нешуточные затруднения! Если в Минфине насчитали около пятнадцати миллионов человек, то в Минэкономразвития собрали альтернативные данные, согласно которым «теневиков» в стране не наберётся и трёх миллионов. Вопрос: куда делись ещё двенадцать?

Идём дальше. В России снизилась собираемость налогов. Падение критичное. По предварительным данным, за три квартала нынешнего года собираемость прямых налогов упала на 22 процента, косвенных — на 18%, социальных взносов — на 27%. Причиной резкого снижения поступлений стало отнюдь не массовое уклонение физических и юридических лиц от уплаты установленных налогов, сборов, взносов и пошлин. Налогоплательщики пропали! И продолжают пропадать! Налоговики с ног сбились, разыскивая исчезнувших. Не уплачиваются налоги с недвижимости, с автомобилей, налоги на доходы, бухгалтерии фирм не отвечают на звонки и письма. Буксует система «Платон». Кстати, ГИБДД докладывает о росте количества брошенных автомобилей. Люди бросают не старьё, не металлолом. У дорог и во дворах ржавеют новенькие авто. Владельцев найти невозможно!

Бьёт тревогу торговля. По данным Минэкономразвития, за девять месяцев спад в торговле составил 42% по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года. Господа депутаты, отрицательный показатель невиданный, чудовищный! Такой спад не может быть вызван исключительно финансовым кризисом. Надо полагать, что в России, где в последнюю четверть века развивалась почти исключительно торговля, никакой кризис не в состоянии угробить эту отрасль за год-другой.

Ситуацию в стране, в том числе экономические аномалии, изучают опытные аналитики Федеральной службы безопасности. В среде силовиков бытует мнение, что в России промышляют скрытые враги народа, прибывшие с Запада и внедрившие секретную стратегию, направленную на уничтожение России. Правда, ни единой убедительной гипотезы, хоть как-то объясняющей эту конспирологическую версию, эксперты не выдвинули. И ни единого врага следствию не предъявили, если не считать задержанных блоггеров, подозреваемых в так называемом экстремизме.

Как вы знаете, недавно по всей стране проводились учения Министерства по чрезвычайным ситуациям — от Дальнего Востока до Крыма. Планировалось охватить почти сорок миллионов граждан. Выяснилось, что реально было задействовано только четыре миллиона. Остальные будто испарились! Новости и отчёты, как у нас принято, состояли из сплошных приписок. По масштабу приписок мы обошли даже СССР! Господа, мы живём в огромной потёмкинской деревне!

Несколько лет назад в стране проводилась всеобщая перепись населения. Принято считать, что в Российской Федерации, к которой после референдума присоединился Крым, сейчас живёт сто сорок шесть с половиной миллионов человек. Но так ли это? Основой данных является перепись 2010 года. Но доверять полученным в той переписи числам ни в коем случае нельзя! Известно, что уже тогда в бумаги были заложены мёртвые души. Кто-то уклонился от переписи, кто-то внёс в переписные листы неверные данные, что-то умельцы-бюрократы подтасовали ради докладов о стопроцентном или близком к нему учёте граждан.

Именно поэтому государство намерено провести новую перепись, придерживаясь более строгих правил. Мы заранее напугали граждан штрафами: они обрушатся на тех, кто попытается уклониться от переписи. И что, кому-то стало страшно?

Человек у трибуны обвёл воспалёнными глазами зал. И. показалось, что Д. провёл бессонную ночь или пил накануне.

— Господа, будем честными хотя бы перед собой: кого мы хотим напугать? Тех, кого нет? Тех, кого не существует?

В зале поднялся громкий ропот.

Докладчик поднял руку.

— Наш комитет кое-что проанализировал, в том числе статистику МВД, а также сообщения в прессе. Мы облазили весь российский сектор Интернета с помощью программ, чьи алгоритмы реагируют на ключевые слова в запросах. И вот вывод, в который трудно поверить. Люди в России пропадают! Соседи жалуются на пустующие квартиры. Хозяева их не продали. Хозяева просто ушли, покинули жилища. Оставленных квартир всё больше, появились пустые многоэтажки. Тенденция в большей степени характерна для регионов, в меньшей — для столицы. Точно так же люди бросают и машины, и любое имущество.

Кошмар с исчезновениями не обошёл и Госдуму. Четверых депутатов ищут по линии ФСБ. На этой сессии они не появлялись на заседаниях. Я лично поговорил с родственниками всех четверых. Те теряются в догадках. Наши коллеги как в воду канули. Банковские их счета остались нетронутыми.

И вот ещё что…

Д. поёжился за трибуной, повёл плечами. Собрал листки доклада, свернул их в руке в плотную трубку. Стоял за трибуной, молчал. Глядел куда-то в зал. Такой взгляд в книгах называют «невидящим». И. взглянула на парня в первых рядах амфитеатра. Рука его навинчивала крышку на термос.

— Это личное, — сказал печальным голосом Д. Листки полетели на пол. — У меня на той неделе пропала сестра. Вместе со своим мужем. Дверь квартиры — нараспашку. Почти все вещи на месте, кроме тряпья и обуви. Почему я уверен насчёт тряпья? Шкаф платяной был открыт, в комоде порылись… Нет, не ограбление. Ценности на месте. Полиция занимается поисками, но никаких следов. Будто исчезли. Я с сестрой не дружил. Мы с детства были противоположностями. Лупили друг дружку чем попало, и кулаками, и самосвалами игрушечными. Я головы её куклам отрывал. Прошли годы. Мы так и остались разными. Ни капли сходства. Нас, депутатов, моя сестра называет подлецами, ворюгами и мракобесами. Прекратите шум в зале, там, в левой фракции!.. А недавно, когда я переизбрался, она плюнула мне в лицо. Простите, я чересчур многословен… Последние ночи не сплю. Мне кажется, она и её муж, они там же, среди тех, кто сгинул…

— Выпейте воды. — Стараясь смотреть на стакан с водой, на свои слегка побелевшие пальцы, обнявшие стакан, И. дала докладчику напиться. Пока тот глотал пузырящуюся «Боржоми», она подобрала с пола листы доклада. А что, если ей подойти к амфитеатру, к «советским гражданам» на рядах? Она попросила у Д.: — Могу я до завтра взять доклад домой?

Тот махнул рукой, разрешая.

— Надеюсь, полиция найдёт вашу сестру. И её мужа.

— Уже и ФСБ ищет. Ноль результата.

— Не теряйте мужества.

— Мать с ума сходит. Жалею, что дрался с сестрёнкой в детстве…

— Все мы о чём-то жалеем. — И. подумала почему-то о сыне, о последнем с ним споре, когда он заявил громко: «Ты всё прекрасно понимаешь, но предпочитаешь делать наоборот! Это потому, что сегодня тебе это выгодно! Думала ли ты, что будет завтра?»

В перерыв И. подошла к стене, остановилась в нескольких метрах от широких дверей зала. И створки дверей, и толстые стены, и потолок, и люстры, и кресла обрели натуральную прозрачность горного хрусталя. Пол казался сделанным из тёмного стекла, под ним будто чернела толща земли. И только люди в зале остались непроницаемыми для неизвестной потусторонней энергии. За стенами, за дверями и окнами — повсюду сидели, расположившись кругом, зрители. Делая вид, что поглощена чтением доклада, И. украдкой коснулась стены. Обыкновенная стена, твёрдая, холодная на ощупь. Однако сквозь неё всё видно. С пятого ряда амфитеатра на неё смотрел тот парень с термосом. Смотрели и другие. Многие по ту сторону ею интересовались. Группа людей, чьи лица смазывал муар, жестикулировала и оживлённо что-то обсуждала, показывая на неё. Наверное, они знают, что я одна в зале вижу их, сообразила И. Спектакль для меня! Если, конечно, В. не ошибается и не врёт. Да зачем ему врать? С чеховской тоской в глазах не врут!

Отвернувшись от стены, И. не спеша, стараясь не привлекать внимания депутатов, окинула взором ряды амфитеатра. Вдруг она поняла, что её взволновало и разозлило. Зрители, наблюдающие за залом заседаний, выглядели счастливыми! Они выглядели иначе, нежели хмурые толпы на московских улицах, проспектах и площадях. Одни смеялись, со странной радостью указывая на кого-то в зале и будто испытывая восторг от того, что не они там торчат, другие с улыбками листали какие-то брошюры (программки «спектакля»?), третьи с увлечённым видом направляли в зал короткие, не длиннее шариковой ручки, серебристые трубочки (для уловления и усиления звука? для записи?), четвёртые, по-видимому, просто потешались над депутатами, кривя губы и прыская в ладошки, — но даже лица последних, искажённые ироническими гримасами, не казались злыми. Все эти люди словно несли на себе отпечаток иной, прекрасной, жизни и от души радовались тому, что они находятся по ту, а не по эту сторону.

(Конец фрагмента.)