Воздушные замки

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Алина Демуз.

---

 

Куртина

Два с половиной года я придумывала повод, чтобы позвонить ему. Два с половиной года! Я не знала, как он воспримет мой звонок: мы были друзьями, но судьба разбросала нас по разным берегам, и я не представляла, как он отнесется к тому, что я вновь напомню о себе. Вдруг он давно уже вычеркнул меня не только из своей жизни, но даже из памяти?

Когда-то мы жили по соседству, и часто выручали друг друга в трудную минуту. Жарили вместе картошку; ходили вдвоем на рынок за джинсами; катались иногда по городу; делились личными переживаниями: он мне про своих девушек, я ему про своего парня; иногда я писала ему рефераты, а он набирал и распечатывал мои стихи — и все!

Я никогда не записывала в дневнике о наших взаимоотношениях, ведь их-то как таковых и не было! Хотя всегда присутствовал сладкий привкус легкой недосказанности, недоговоренности, чего-то неосознанного и непонятого, но я списывала все на свое богатое воображение, и твердила себе: «Я обманываю себя. И опять строю замки…»

И я теперь не могу с уверенностью утверждать, был ли в реальности — или здесь поработала моя фантазия — тот случай, когда я сидела в кресле, он ходил по комнате, и мы весело о чем-то говорили, пока я, к слову, не упомянула о своем парне. И он вдруг оборвал меня, словно ждал этого момента:

— Бросай ты его! Ничего не будет у вас хорошего! Не нужен он тебе, не нужен!

Я от неожиданности даже не нашлась что ответить…

А как объяснить ту странную ситуацию на День святого Валентина, когда он вдруг постучал в мою дверь, шагнул через порог и протянул мне небольшую синюю коробочку? Молча.

Сердце дернулось и замерло. Но нет, так не бывает. И я, срубив на корню естественное, соответствующее данному празднику, восклицание: «Это мне?!», после секундного замешательства сухо спросила: «Что это?»

Он вздохнул и принялся объяснять, что это духи, что он хотел бы подарить их своей бывшей девушке (хотя звучало это как-то странно), только вот не был уверен, понравятся ли они ей, и решил спросить совета у меня. Конечно же, я одобрила его выбор (духи и в самом деле были неплохие), про себя пожимая плечами в недоумении: что за странная выходка? А если бы я и в самом деле воскликнула: «Это мне?!» — причем это было бы самой адекватной реакцией, — что тогда делал бы он? Сказал бы: «Извини, но это для другой…», или, напротив, ответил: «Да, это тебе! С праздником!» И, может, наконец-то поцеловал бы меня в щечку…

Потом мы виделись все реже и реже, лишь изредка болтали по телефону. В последнюю нашу встречу (но мы еще не знали, что она — последняя) мы ехали в машине, и он мне рассказывал о какой-то очень начитанной своей знакомой, что «давит» на него своим интеллектом, и он при этом чувствует себя крайне неуютно. Я ему посочувствовала; в шутку посоветовала завести блокнот и заносить в него понравившиеся выражения из прочитанных книг; затем он остановил машину на нужной мне остановке, и я зашагала к подруге, а он отправился на ночное дежурство. Одним словом, никто из нас не догадывался тогда, что мы больше не увидимся.

Иногда я расспрашивала о нем — вскользь — своих знакомых. И, может быть, давно бы уже забыла о нем, и была бы счастлива, если бы не одно неучтенное обстоятельство. Вся беда в том, что он снился мне. Часто. Я просыпалась, с сожалением опускаясь на землю и с трудом приходя в себя оттого, что во сне он был рядом… Думала, вспоминала, сопоставляла — и не находила никаких объяснений, словно раскладывала пасьянс из карт, значение которых мне неизвестно. И придумывала повод, чтобы позвонить ему. Два с половиной года… Два с половиной года я ломала голову, как найти подходящий, обтекаемый предлог для звонка, и наконец нашла.

Я набрала номер. Гудок… Он взял трубку:

— Да?

— Добрый вечер. Это я…

— Я узнал. Не так часто звонят люди, которые говорят «Добрый вечер»…

 

 

* * *

 

— Я недавно, дня два или три назад, вспоминал о том, как мы жили раньше. И очень рад, что ты позвонила!

Наверно, я обманываю себя. Он говорит совсем не то, что я слышу!.. И потом, все как прежде — он такой скользкий…

— Слушай, я случайно не одалживала тебе года три назад словарик немецкого языка? Он мне сейчас так нужен! Я не настаиваю, что он у тебя, но, может, ты все-таки просмотришь свои книги? И вообще, когда ты бываешь дома, когда можно будет тебя застать?

— Бываю иногда — ночью… — Он усмехнулся. — Но ты все равно звони. Если меня не будет, бабушка тебе скажет, нашел я словарь или нет.

— О, конечно, конечно! Как, кстати, поживает твоя бабушка? Как ее здоровье? (Да причем здесь бабушка?!! Я хочу говорить с ТОБОЙ!)

Разумеется, я не сказала этого вслух. Как и всегда. А может, он ждал этих слов? Возможно, по его мнению, это я — скользкая? Я всегда — как из сетей — выскальзываю серебряной рыбкой из ситуаций, когда нужно сделать выбор, и ухожу в глубину слов «Наверное, мне показалось…»

 

 

* * *

 

— Что ж. Была рада с тобой поговорить…

— И я был рад услышать твой голос. — Почти одновременно. И оба положили трубки.

Весь следующий день я ощущала себя человеком, который обычно не пьет, но тут вдруг выпил бокал легкого полусладкого вина. Всколыхнулось все, что тревожило раньше, словно и не было этих двух с половиной лет, и — влюбилась. Душа наполнена чем-то светлым, теплым — сказка. А он — что чувствует он? Он был рад. Но, наверно, как вновь объявившемуся старому другу. А так хочется верить, что тоже улыбается, перебирая в памяти наш разговор, и счастлив оттого, что я нашлась, что мы теперь не расстанемся… Так хочется верить. Но — не надо. Я снова обманываю себя. Снова — строю замки.

Я, как всегда, опять строю воздушные замки.

Цвингер

Я словно жена Синей Бороды, которая открыла запретную дверцу: я позвонила человеку, которому мне совсем нельзя было звонить. Хотя, впрочем, почему нельзя? Миллионы женщин выходят замуж, а многие потом разводятся и продолжают общаться с прежними друзьями и подругами. И ничего при этом не происходит. Ну почему, почему мне нельзя было позвонить своему знакомому, с которым нас ничего не связывает, кроме дружбы, взаимного уважения и готовности помочь в трудную минуту? Никакого криминала в моем звонке нет.

Другое дело, что я сама обычный разговор с человеком, которого не видела тысячу лет, в своем воображении сумела исказить и приукрасить несуществующими деталями. Этот человек мне всегда нравился, и, услышав его голос, я приняла желаемое за действительное, и не сплю нормально вот уже шесть ночей, а днем впадаю в депрессию. У нас никогда ничего не было, нет и не будет. Наши взаимные чувства — мираж. Все, что терзало меня эти дни, я или придумала, или мне приснилось. Он был всего лишь рад моему звонку. И только! Надо успокоиться. Взять себя в руки, убедить себя, что все это иллюзия и бред, и жить дальше. Воспитывать сына, писать сказку и даже позвонить ему как-нибудь еще раз, чтобы узнать, как прошли поиски моего словаря (надо же быть последовательной!).

И не нужно строить никаких планов относительно него. Не надо писать мысленные сценарии наших встреч. Достаточно ограничиться еще одним звонком и заставить себя забыть о нем. Он-то ведь не звонит, не ломает голову, как меня найти или как узнать номер моего сотового. Так что — забыть, и все будет хорошо. Заняться сыном и сказкой. И забыть.

Это неустройство моей личной жизни дает о себе знать. Стоит поговорить по телефону с интересным молодым человеком, и уже теряешь голову. Думаешь: «…а может, с ним бы моя жизнь сложилась по-другому…» Сама виновата. Он ни при чем.

Хотя в чем-то я могу ошибаться…

Барбакан

Сегодня снова позвонила ему. Говорила, едва сдерживая волнение. Он, кажется, тоже был взволнован. В нашем разговоре пару раз наступало затишье, когда я суматошно перебирала в уме все мало-мальски подходящие темы для обсуждения, и с ужасом ждала, что он скажет: «Ну, ладно, до свиданья!»

Так вот, он не прощался, а сам предлагал новый сюжет для беседы. Ему явно не хотелось прерывать разговор.

В какой-то момент он спросил:

— Как муж?

Спросил как-то так, словно нащупывая почву. Он, вероятно, после первого моего звонка думал обо мне, и, должно быть, вспомнил, что о муже-то мы не говорили. Вот и решил исправить это упущение. Я подробно объяснила, где мой бывший муж и чем занимается; он внимательно выслушал, в чем-то согласился, что-то одобрил — наверно, мы оба скользкие. Оба.

 

 

* * *

 

— Да, я вот что хотела спросить. Ты мой словарик нашел?

— Нет, к сожаленью. Все полки и ящики перерыл — нигде нет.

— И не будет. Он у меня. Я начала ремонт в доме и обнаружила его в коробке с зимними шапками. Не представляю, как он туда попал!

— О-ох! — Он засмеялся.

 

 

* * *

 

В этот раз я гораздо спокойнее. Таким теплым умиротворением наполнена душа, что я, наверно, свечусь от счастья. Только зачем, зачем мне это надо? Ведь постановлено и утверждено: ничего не было, нет и не будет. Лишь я сама все себе напридумывала. Ну, кое-что, правда, и приснилось. А ведь буду страдать, мучиться оттого, что сейчас так легко строятся замки!

P. S. Интересно, сколько времени я буду болеть после этого звонка?

Турель

На следующий день.

Не знаю, лето и жара ли на меня так действуют, или же этот вездесущий запах краски вводит меня в транс, но что-то во мне происходит. Хотя все осталось по-прежнему. Он повзрослел, стал снисходительнее, мягче, мудрее; ему пришлось многое повидать в жизни, он теперь более склонен к компромиссам. Возможно, он что-то понял и по-другому смотрит на меня и на наши отношения. Возможно. Но это ничего не меняет. И те сумасшедшие многотысячные замки, что я настроила за сегодня, так и останутся утренним облаком, нечаянно зацепившимся за верхушку тополя. Ведь знаю это, знаю, но завтра опять буду задумчивой и рассеянной, тихой и грустной. Я все еще больна им; в моем мозгу продолжают возникать прекрасные дворцы; я все еще ощущаю запахи, вижу цвета, слышу звуки — я все еще влюблена. И брежу им. И почему-то верю в свой бред.

Верю.

Гурдиция

Два дня спустя.

Мне кажется, мне надо самой определиться. Я слишком зациклена на своих комплексах. Слишком погружена в самоанализ, и отсюда все мои проблемы. Нужно быть смелее, решительней, напористей. Вот что я поняла сегодня.

Жаль, что так поздно.

Контрфорс

Вчера я позвонила ему. Спустя два месяца. Поздравила с прошедшим днем рождения. Было жаркое летнее утро; где-то в далеком городе он, не выспавшийся после вчерашней вечеринки, без особого энтузиазма ехал на работу. В машине звучала совершенно незнакомая современная мелодия, слышался гул проезжающих мимо автомобилей, и я словно перенеслась на мгновение к нему, и так ясно увидела его, что даже почувствовала запах спелых яблок, которые он обычно возит на заднем сиденье.

— Так не хочется ехать на работу.

— Я тебя понимаю. Вчера, верно, отметили?

— Да. Немного. А ты — помнишь, однако…

— Ну… — Я несколько растерялась. — Друзья не забываются. Как-нибудь созвонимся?

— Конечно. Спасибо тебе! Спасибо!

 

 

* * *

 

Я могу и заблуждаться, но что-то в нем изменилось за те годы, что мы не виделись. Когда мы разговариваем, мне кажется, что на меня обрушивается шквал тепла, нежности, доброжелательности. Он так мягок, только ли со мной, или со всеми окружающими — не знаю, но эта перемена в нем нарушает мое душевное равновесие. Я сама не своя. Шепчу его имя, и схожу с ума, и жду чуда.

Надо бы остановиться.

Но эти редкие инъекции нежности и недосказанности — дают силы жить дальше.

Бергфрид

Еще полмесяца спустя.

«Разочаровалась? Ты думала — в мире нам —

Расстаться за реквиемом лебединым?» —

жгучие слова встречаются у Пастернака.

 

 

* * *

 

Сегодня позвонила ему на работу. Я была измотанной за день. Настроение — так себе, сил поддерживать жизнерадостную беседу не было вовсе. Подталкивало меня к этому звонку лишь то, что я наверняка знала, что он дежурит; что просто благоприятно сложились обстоятельства.

Да и он, верно, был уставшим после рабочего дня, а может, и после выходного. И даже не сразу узнал меня. Но, собственно, чего я хотела?

 

 

* * *

 

Так, болтали о том, о сем. Он спросил меня про бывшего мужа, я — о его семье. Сказал, что родители, вероятно, вернутся в его город.

— Ну, тебе будет веселее!

— Очень… — с иронией.

 

 

* * *

 

А чего я хотела? Он спросил о сыне, о муже, он словно намекал — не слишком ли зачастила со звонками я, брошенная жена и мать? Но ведь и я тоже дала ему понять, что звоню по делу. Так что нечего обижаться на парня. Откуда ему знать о моих выросших замках, он ведь даже не подозревает о том, что творится в моей душе.

Мне так было грустно после нашего разговора, и еще как-то, и еще как-то, — не подберу слов. Может, все по-другому, и в самом деле мы всего лишь были измученными, поэтому усталость сквозила и в разговоре.

И что-то я такая задумчивая. И так хочется махнуть рукой на все и больше никогда не звонить.

Но подумала: выходит, первая же — даже не трудность, неувязочка, — смогла так испортить мне настроение? Надо быть настойчивей. Он еще пожалеет, что не узнал сразу мой голос. Значит — я поеду! Повидаюсь с его бабушкой, справлюсь о ее здоровье, а встречусь с ним или нет — его проблемы. Пусть потом кусает локти. В конце концов, я и добиваюсь встречи лишь для того, чтобы поговорить о прочитанных за последнее время книгах.

Не так ли?

Бастея

Еще три дня спустя.

Интересно, понимает ли он, что если я, взрослая женщина, не видевшаяся с ним несколько лет, вдруг начинаю звонить ему, говорить о всяких пустяках, невзирая на стоимость междугородних переговоров, то, значит, далеко не все гладко и солнечно в моей личной жизни? Понимает он это или нет? Ведь он далеко не глуп и умеет делать выводы, так ЧТО он видит в моих звонках: проснувшиеся вдруг после многолетней спячки дружеские чувства или что-то еще — тайное и запретное?

Потерна

Еще месяц спустя.

Все так сложно и запутанно, но постараюсь собраться с мыслями.

После нашего последнего разговора я все-таки поехала в тот город и зашла к его бабушке. Демонстративно, в полдень, чтобы и не думал, что рассчитывала его увидеть. Всего лишь зашла проведать бабушку.

Славно поговорили, выпили по чашке чая с домашними сливками, и я понемногу обо всем, меня интересующем, ее расспросила.

Родители его действительно собирались переехать, но передумали. Он работает на двух работах, очень замкнут, ничем с бабушкой не делится. Девушка у него была и вроде как бы есть, но с лета почему-то он стал все реже и реже к ней ездить. И теперь практически все вечера проводит дома. Его друзья уже давно женаты и вовсю нянчатся с наследниками, а вот он — никак…

Допили чай, вспомнили еще о множестве знакомых, перемыли косточки ближайшим родственникам, затем я поправила прическу у зеркала возле умывальника и стала прощаться.

Шла по тихой улочке с высокими тополями, сквозь редеющие ветви которых просвечивало яркое осеннее солнце; прислушивалась к звучащей где-то далеко музыке, задумчиво поддевая ботинком шуршащие желтые листья. А не мое ли незримое появление на горизонте так повлияло на его отношения с девушкой? Возможно, я льщу себе, но все так совпадает…

Я поломала голову и так, и этак, погрустила, а потом вернулась домой и в домашних заботах и хлопотах постаралась отвлечься, забыться, ибо совсем не знала, что мне делать. На него я немного сердилась за наш последний разговор; по отношению к бабушке свою миссию считала выполненной; так что, даже бывая в его городе снова и снова, ничего не предпринимала. И, вероятно, на этом можно было бы поставить точку, но он стал мне сниться. Опять.

Сначала были просто разговоры — с ним или о нем… И последний сон, отравивший мою кровь, пока я спала: словно мы с ним сидим — на скамейке в парке или на берегу реки? — и он мягко и ласково проводит пальцем по моему плечу, руке и что-то нежное говорит мне, и так хорошо мне, тепло и спокойно, что, проснувшись, я целый день ходила больная под действием этого яда. И плакать хотелось оттого, что ничего нельзя было изменить.

Это было вчера. А сегодня я, не веря в успех, позвонила ему на работу. И услышала его спокойный мягкий голос:

— Да?

— Привет! — Я даже разволновалась. — Как дела? Узнал?

— Обязательно! Все в порядке…

 

 

* * *

 

Говорили с ним как близкие родственники или старые друзья, знающие друг друга тысячу лет. Может, так и есть? Я избегала разговоров о своей семье и его не спрашивала о личной жизни. Только о том, чем занимаемся (я и он), какие планы, как здоровье его бабушки. И лишь напоследок я не удержалась: так легко шла наша беседа, что я позволила себе вольность:

— Даже не знаю, как быть. Увидеться нам с тобой никак не удается, а мне так хочется спросить тебя об одной вещи. Придется по телефону. Что ты сейчас читаешь?

Он засмеялся:

— Газету «Колеса» и еще «Из рук в руки». Ну, и инструкции по применению оргтехники. А когда читать? В восемь приезжаю домой, ныряю на час-другой в Интернет, почту проверю, и спать. А утром подъем в половине седьмого, и опять все с начала.

— Выходит, те времена, когда ты увлекался классикой и даже, помнится, перечитывал сонеты Петрарки и стихи Рембо, ушли безвозвратно?

— Да-а, не говори…

 

 

* * *

 

Зачем я это делаю? Зачем морочу голову парню и, самое главное, себе? Ну парень — ладно; неизвестно еще, что он думает по этому поводу. Но я?! Почему-то, несмотря ни на что, я не могу видеть в нем просто верного друга.

Не могу. Мучаю себя безвыходностью; мы ведь не встречались ни разу — с зимы трехлетней давности (я лишь видела его на фотографии у бабушки), и мучаю себя, мучаю. Зачем?

И он — неужели после нашего разговора продолжал спокойно смотреть очередную серию «Викингов»? Не знаю.

Зачем мне это тревожное, скрываемое от всех, пьянящее мучительное НЕЧТО? Или — НИЧТО?..

Донжон

Два дня спустя.

Обычный осенний день с мелким холодным дождем и яркими золотыми листьями на обочинах. После обеда я укладывала сынишку спать, как неожиданно зазвонил телефон. В недоумении беру трубку.

— Привет!

— Привет.

— Узнала?

И тут я действительно узнала его голос. И едва не выронила трубку.

— Да!!!

— Как дела, чем занимаешься? — Он, вероятно, улыбнулся, услышав мой радостный возглас.

— Все хорошо, спасибо! Сыну книжку собираюсь перед сном почитать.

— Понятно. Я завтра буду в твоем городе. Где мы можем с тобой встретиться?

И у меня на миг перехватило дыхание от того, что я увидела, как мои воздушные замки вдруг становятся реальностью.

 

© Алина Демуз