Тихоня

Малиновка, зарянка, птичка, лес, ветка, зима

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Елена Ефименко, опытный преподаватель и переводчик. Главной ценностью каждого народа считает язык, а важнейшей задачей — его бережное сохранение и передачу будущим поколениям во всём богатстве и красоте.


 

За стеной поющий голос —

Дух незримый, но живой,

Потому что и без двери

Проникает в угол мой,

Потому что и без слова

Может мне в ночной тиши

На призыв звучать отзывом,

Быть душою для души.

Яков Полонский, 1865 г.

 

 

1

 

Анна Ивановна была тихоня. Даже имя своё она умела произнести так, что никому и в голову бы не пришло сравнивать ее с царственной тезкой. Какая уж там императрица, когда из уст её выходила скорее нелепая и скомканная «Аннаванна»… Коллеги, возможно, даже придумали бы ей какое-нибудь уничижительное прозвище, да вот незадача — большинство и представления не имели, как ее зовут. В лице и фигуре её не было ничего примечательного, яркого, пусть даже асимметричного, чересчур смелого — нет, решительно ничего незаурядного не было во внешности нашей тихой Анны Ивановны.

И все же была у нее одна удивительная особенность, никому из коллег неведомая. С самых ранних лет, которые прошли в небольшой деревне под Вологдой, у Анны Ивановны, тогда ещё прелестной девочки Аннушки с пушистыми кудряшками, был удивительный певческий голос, необычайно зрелый, богатый недетскими модуляциями. Поразительно было, как Аннушкины песни преображали односельчан, поднимая над грубоватой повседневностью. Светлые, беспричинные слезы наворачивались на глаза женщин, а мужчин охватывали неопределенно-печальные думы, похожие на романтическое томление, впрочем, этим людям простых нравов неизвестное. Сама Аннушка, с ранних лет стеснительная до полуобморока, густо краснеющая от любого внимания и не умеющая на людях произнести трех слов в ряд, изумительно менялась, стоило ей только запеть. Голос расправлял ей плечи, выпрямлял спину, взгляд её становился отрешенным и прозрачным, как солнечный луч морозным утром. Песня уносила в свой мир, укрывала от тревоги, гладила ласковой рукой.

В том далеком, полузабытом уже детстве Аннушка пела обычно скрытно, укромно: либо в семейном кругу, либо за околицей: в пестрой березовой роще или в густых зарослях на обрыве над речкой. Ей нравилось, что там можно было сидеть, как птица в зеленой кроне, свесив ноги в пустоту и оставаясь невидимой. Заслышав шаги, она обыкновенно осекалась на полуслове и сидела тихо-тихо, пережидая напасть. Лишь изредка, не в силах больше противиться уговорам, соглашалась она выйти перед малым кругом родных и соседей, устроившихся на расшитых подушках в избе или на пахнущих солнцем плотных вязанках сена за воротами. Глядя поверх голов, она становилась неожиданно прямо, приподнимала ладони и начинала петь… Если вечер был «хороший» — то есть зрители слушали тихо и внимательно, будто оседая в темную глубину своих рассеянных мыслей, она заканчивала одной и той же простенькой, но завораживающе родной, сокровенной песней:

 

Птичка-невеличка,

Милая зарянка

Спой мне песенку свою

Утром спозаранку.

 

У меня в светлице

Поселился ворон

Как тоска моя силен

И как сажа чёрен.

 

Ветер злой гуляет

По моей светлице,

Прогони же ворона,

Птичка-невеличка…

 

Когда отец внезапно и беспричинно умер, младших было решено оставить с бабками и тетками, а мать с Аннушкой, уже окончившей школу, переехали в город. Не просто в город, а в суетную, говорливую и грохочущую столицу!

Анна долго привыкала к людным улицам, опасливо жалась к фасадам, нигде не бывала, сильно тревожилась в вечерней толпе покупателей в магазинах, и каждый раз замирала, вставая на эскалатор в метро. Общественный транспорт были для нее сущей пыткой — скученность чужих людей, целая палитра душных запахов, оглушительный грохот и вечная равнодушная, бесчеловечная спешка…

Благодаря отличному аттестату и светлой голове, а еще больше — скромности своих запросов, она довольно быстро нашла работу и освоилась с обязанностями. В офисе ей было проще: там были конкретные и понятные задачи, нумерованные папки, четкие показатели, столбики статистики, выданный лично ей компьютер… Все это успокаивало предсказуемостью, линейной определенностью. Если не делать ошибок, расчеты волшебным образом складывались в стройную систему. Работа сделана, компьютер выключен, лифт бесшумно распахивается — можно тихо выскользнуть домой…

А дома Анну Ивановну ждал секрет: единственный предмет, вызывавший у нее живую, острую радость — музыкальный центр. В хорошие вечера, когда усталость и тревога не одолевали ее сразу, она позволяла себе распустить тугой узел в солнечном сплетении и мерно погрузиться в музыкальные волны. Она отдавалась этому занятию целиком, утонув в широком старомодном кресле. А в самые хорошие вечера после прослушивания любимых, особенно бередящих душу мелодий, Анна Ивановна чувствовала, что момент настал. Она выключала музыку. Вставала с кресла. Расправляла плечи. Приподнимала ладони. И заводила песню:

 

…Вешнею порою

Лес зазеленеет —

Улетим с тобою

В край, где ветры веют.

 

Летом во лесочке

Ягоды поспеют,

Ласковое солнце

Сердце мне согреет.

 

Мелодии она любила тягуче-минорные, песни по большей части печальные, жалостные. От них на сердце у Анны Ивановны становилось тихо и ладно, и казалось, что она знает что-то очень важное о жизни. Лелея в себе это тайное знание, она не страдала от одиночества и убогости своей малоинтересной жизни. Она была будто скромная свеча, укрытая от посторонних глаз в тайном алькове: теплая, живая, трепещущая чувством.

Секрет свой Анна Ивановна хранила спокойно, без восторга. Это было особенно несложно потому, что ей абсолютно некому было его выдать. Мать предпочла поселиться у дальней родственницы, на работе Анна Ивановна не обзавелась никакими знакомствами, и вне работы им неоткуда было взяться. Одиночество её втайне радовало: оставшись одна, она могла наконец отрешиться от суеты, вдохнуть побольше воздуха и выдохнуть утешительную волну прекрасных звуков! Она была по-своему счастлива.

 

 

2

 

Дни шли чередой, неотличимые друг от друга. Пока однажды, вернувшись домой, она не нашла привязанным к ручке двери букет желто-оранжевых роз. Конечно, она решила, что это ошибка! Отвязав ленточку, она заметила на ней сложенный пополам белый лист, на котором крупным шрифтом было напечатано: «Чудный голос».

В ужасе бросив розы на пол на лестничной площадке, но зачем-то сжав записку в руке, Анна Ивановна вбежала в квартиру, захлопнула дверь и прижалась лопатками к стене, будто за ней гнались. Сердце гулко стучало в ушах, руки дрожали. Она опрометью бросилась в комнату, задернула шторы и тихой мышкой сжалась в своем кресле, поджав ноги. Ощущение было такое, будто ее силой вытолкнули на сцену в чем мать родила… Она вдруг услышала, какая вокруг стоит тишина: плотная и безразличная. Анне Ивановне стало почему-то еще страшнее. Она робко попыталась порассуждать: ничего же не случилось, мало ли, кто-то услышал пение… и ему понравилось… «Ага, просто услышал — и сразу цветы тебе под дверь. Дуреха ты, жизни не знаешь!» — возразил недоверчивый внутренний голос Анны Ивановны. И записка не от руки, напечатанная! Прямо как письма с угрозами, в новостях было…

 

…Сокола степного

Берегись, зарянка:

Вострым клювом норовит

Он пронзить беглянку!..

 

Она горько проплакала до вечера, то обнимая колени, то уткнувшись в пропахший пылью подлокотник, то закрыв лицо руками и судорожно всхлипывая. Когда стрелка часов подползла к полуночи, Анна Ивановна заставила себя встать, умылась, выключила везде свет и тревожно замерла в постели, с головой завернувшись в одеяло. «Маньяк», — прорезала тяжелую дремоту последняя мысль, но додумать ее она не успела: нервы и усталость взяли свое. Ей снились тревожные сны.

На следующее утро Анна Ивановна, несколько раз внимательно поглядев в глазок, все-таки решилась выскользнуть за дверь. Сделав пару шагов, она наступила на что-то шуршащее и колючее и от неожиданности подскочила, как кошка! Перед дверью валялся брошенный накануне букет — поникший, но все такой же странный и угрожающий. Она сбежала по лестнице, вдруг испугавшись лифта, тремя прыжками одолела двор, вышла за ворота, нервно оглядываясь, и выскочила в утреннюю толпу, которая сейчас показалась ей спасением: уж на людях-то он не посмеет! Ей впервые хотелось втечь вместе с толпой в приветливо разъехавшиеся двери и замереть в плотном окружении сограждан в ярко освещённом, всегда слишком жарко натопленном вагоне, пахнущем потом, резиной и горячим металлом.

 

 

3

 

Последовала мучительная, страшная неделя. Анна Ивановна нигде не знала покоя: с опаской выбиралась из квартиры, кралась по двору, сбегала в метро, держась подальше от толпы, но все же рядом с нею. За рабочим столом, сутулясь больше обычного, рассеянно печатала цифры, никак не желавшие вставать ровными рядами. Начальник помрачнел, увидев ее отчет в конце недели, но она и не заметила, погруженная в свои мысли.

 

Осень мглой сырою

Лес и дол затянет,

Негде нам с тобою

Схорониться станет.

 

Пятница нанесла по трепещущей душе Анны Ивановны последний сокрушительный удар при помощи невинной девицы Людочки, новой сотрудницы отдела кадров, или, как она настаивала, «эйчар-специалиста». Важнейшим делом для хорошей команды (слово «коллектив» Людочка не признавала) она считала общее веселье по поводу личных праздников. По роковому стечению обстоятельств день рождения Анны Ивановны пришелся на эту несчастную пятницу. И была Анна Ивановна так испугана, так глубоко загнана в свою душевную раковину, что умудрилась совершенно про него забыть. Нетрудно представить, как поразилась она, ненавидевшая любые сюрпризы, когда над ее рабочим столом возникла Людочка в сверкающем картонном колпаке, с огромным, улыбающимся, ярко накрашенным ртом. Анна Ивановна не успела разобрать ни слова из того, что радостно восклицала девица, зато сразу увидела главное. В одной руке Людочка держала букет роз, совершенно точно таких же, какие Анна Ивановна нашла в тот страшный день висящими на ручке своей двери, а в другой… дешевую фотографическую рамочку, заполненную до поры, за неимением в ней личной фотографии, изображением крепенькой тонконогой пушистой красногрудой птички — малиновки. Зарянки…

Что-то в голове Анны Ивановны предательски накренилось и затрещало… Потом что-то обвалилось, будто с обрыва и, безвольно покачиваясь, поплыло куда-то вглубь… Ноги стали тяжелыми и непослушными, уши будто наполнились ватой, кончики пальцев онемели. Она не слышала голосов, не понимала, что происходит, но видела перед собой только эти ненавистные розы, символ ее бессилия перед загадочным несчастьем, слабости перед воображаемым жестоким охотником. И эту птичку… Как же это? Откуда? Самое сокровенное — ведь никому она этого секрета не поверяла, просто не могла… Особенно здесь… Она вдруг почувствовала такое черное отчаяние, такой беспредельный ужас, что, не помня себя, из последних сил раскинула руки и закричала глубоким, зычным голосом: «И вы! И вы с ним! Да что ж я вам сделала-то, господи!..» Голова ее закружилась, перед глазами замелькали мушки, и бедная Анна Ивановна осела в обморок на руки онемевшей от страха и изумления Людочки.

За неимением более подходящей поверхности Анна Ивановна была уложена на пол офиса в ожидании неотложки. Кто-то из сообразительных вызвал мать, найдя номер на одиноком стикере на мониторе. Врачи сделали укол, дождались, пока несчастная придет в себя, и удалились. Когда мать приехала, обессилевшую Анну Ивановну снесли в такси. Офис на пару минут замер в торжественном молчании, а потом загудел, задрожал от натиска эмоций. В последующие два часа курилки серой московской высотки жужжали, как пчелиные ульи: очумевшие от рутины сотрудники снова и снова пересказывали друг другу потрясающий случай с убогой серой мышкой, в которую при виде букета вселился бес. История обрастала подробностями, а образ бедной Анны Ивановны становился все более драматичным: намного драматичнее, чем заслуживала ее скромная персона.

Тем временем дома бедная Анна Ивановна уснула, уложенная матерью в постель. Проснувшись спустя пару часов, она некоторое время лежала, силясь ухватить какую-то важную мысль… Что-то срочное, опасное… Наконец она поняла, что в квартире кто-то есть. «Кто там?» — сдавленным голосом вскрикнула она еле слышно. Не крик — так, карканье какое-то. Анна Ивановна спустила непослушные ноги на пол и пошла к двери: надо было спасти, защитить мать. Она подумала: «Настал страшный час…»

 

 

4

 

В гостиной мать сидела за столом, подперев щеку, и с рассеянной улыбкой беседовала с незнакомцем. Гость, размещенный в любимом кресле Анны Ивановны, был невысоким, щуплым мужчиной лет пятидесяти, одетым в серый вязаный жилет, поношенные брюки и видавшие виды вельветовые тапочки. Глаза его выглядели странно, дико: веки приспущены сильнее, чем ожидаешь у бодрствующего человека, а между рядами редких ресниц — белые полоски глазных яблок. Увидев Анну в дверях, мать проворно встала и поддержала дочь под локоток, волнуясь, как бы та снова не упала. Взору Анны предстала поразительно обыденная и умиротворенная картина. Она почему-то ясно ощутила, что визитер был не опасен, просто не мог никому навредить. Мужчина поднялся с кресла, повернул голову к двери, тихим голосом представился: «Алексей» — и замер, будто не понимая, что ему делать дальше.

Мать Анны Ивановны затараторила:

— Представляешь, Аннушка, Алексей — сосед твой из третьего подъезда. Вот за этой стенкой прямо. Забеспокоился… Мол, услышал за стеной расстроенные голоса среди рабочего дня, решил узнать, все ли в порядке.

Это было так странно, что Анна Ивановна не нашлась что сказать. Мать объявила:

— А мы сейчас с Анной чаю сделаем! — И, не дожидаясь ответа, решительно вытащила дочь за локоть в коридор. Там она притянула ее голову к своим губам и прошелестела: — Аннушка, слепой он. Воспитанный такой. Но слепой, как твой крот. Бедолага.

Анна Ивановна отпрянула и посмотрела матери прямо в глаза. Она так измучилась за эту неделю, что происходящее казалось ей выдумкой, будто она проснулась в кинофильме.

— И что теперь, матушка? — спросила она невпопад.

Мать откашлялась и сказала громче:

— Я чаю сделаю, посидим-поговорим, а потом проводим гостя-то, а ты опять спать ляжешь.

Анна Ивановна послушно побрела в комнату. В голове её по-прежнему шумело, и материны указания были спасением. Посидим-поговорим… И то верно, почему нет?..

Когда она вошла, Алексей снова встал. Он взволнованно глядел куда-то вверх, немного мимо ее лица. Ориентируясь, видимо, на слух, он развернулся и встал прямо перед нею.

— Анна, — смущенно начал он. — Простите, не знаю вашего отчества. Я должен попросить прощения. Чистое ребячество, и представить стыдно, что вы подумали. Порыв… Он звучал так проникновенно! Заходил в самую душу, понимаете? Обычно я себе такого не позволяю, поверьте, но тут — будто что-то внутри разгладилось, и так это было хорошо — захотелось открыться… Выразить вам свой восторг… Простите, простите, пожалуйста.

Бедная Анна Ивановна замерла, сражаясь с почти непосильной мыслительной задачей. Медленно, будто нехотя, мысль проступила у нее в голове. «Так это был он! Букет, записка. Но зачем? Что ему нужно?»

— Что вам нужно? — выдавила она дрожащим голосом. Это было невежливо, но она не слышала себя, вспоминая, сколько горя натерпелась за эту неделю! Немыслимо! Конечно, сейчас она понимала, даже нет, чувствовала, просто знала, что ничего дурного он ей не желает, что букетом этим дурацким не хотел ее обидеть или напугать. Но как же криво все вышло!.. Вдруг вместе с облегчением на Анну накатила жаркая волна сочувствия. Она посмотрела на гостя так, как если бы только что увидела его, и снова потупилась.

Алексей нерешительно тронул себя за виски:

— Я слышу, вы расстроены. Простите! Букет был чудовищным, бестактным жестом, теперь я это понимаю. Наверное, мне лучше уйти.

Он двинулся к двери, ведя пальцами по дверцам шкафа незнакомой квартиры.

Анна Ивановна снова посмотрела на него. Наверное, впервые в жизни она смотрела на мужчину так внимательно, во все глаза, уставившись в упор, не чувствуя ни робости, ни гнева. Он был… тихий и мягкий. Странноватый. Сероватый, поношенный, если приглядеться. Но главное — он был безопасный.

Удивляясь собственной смелости, она слегка тронула его за локоть:

— Не уходите, Алексей. Я не сержусь.

Алексей застыл перед ней, сокрушенно качая головой, всем своим видом выражая, насколько он опечален своей выходкой. Он вдруг поднял голову и потрясенно произнес:

— Я только сейчас понял… Еще и записка напечатанная. Я же сам не пишу, компьютер за меня… Но боже мой, вы же могли испугаться! Букеты, странные письма, ни имени, ни объяснения.

— Ну, я и испугалась… немножко. Но ничего, вот увидела вас — и все поняла. Хорошо, что вы пришли.

— Вот я осел! — Алексей неловко шлепнул себя основанием ладони в висок. — Простите, простите меня.

Он был так искренне растерян, раздавлен этой внезапной мыслью, что Анне Ивановне стало жалко его — по-человечески, по-женски, как-то даже по-матерински…

В комнату с большим чайником и старой надбитой сахарницей, наполненной искрящимися кубиками, вошла мать.

— Сейчас принесу печенье — и будем пить чай! — объявила она.

 

 

5

 

— Ну что ты, Алеша. Зачем бередить? Ты же пришел. Теперь все хорошо.

Они сидели за столом. В углу светился приглушенными огоньками музыкальный центр, на столе горела одинокая свечка и стояли два бокала с недорогим красным вином. Аннушка перебирала шоколадные конфеты, которые, если честно, совсем не любила (с детства не было привычки), и слушала, склонив голову и медленно обводя все еще непривычным для себя долгим и внимательным взглядом бледное лицо Алексея с пустыми полумесяцами глазных яблок под устало приспущенными веками. На столе стояли начатая бутылка красного, тарелка с яблоками и скромная ваза с небольшим букетом пахучих ландышей. На розы у них был негласный, но совершенно единодушный запрет. Приближалась весна.

— Пришел, да… Аннушка, я должен объяснить. Я так привык слышать тебя, это была тихая радость, отдушина. И тут вдруг, когда я услышал за стеной причитания твоей мамы, такие жалобные… Понимаешь, я был уверен, что случилось что-то страшное. Я вдруг подумал, вообразил себе, что по какой-то причине ты уедешь. И я больше никогда…

Анна поспешно перебила его:

— Ох, ну куда же я могла уехать, Алеша? — Она суеверно боялась сказанных вслух роковых, судьбоносных мыслей, даже в виде несбывшихся предположений. — Куда же мне уезжать-то, я уж здесь угнездилась.

Она положила худые пальцы на его белую грубоватую руку, подняла глаза и нежно улыбнулась его губам.

— Подожди, Аннушка. Мне надо сказать. — Он мягко накрыл ее тонкую руку широкой ладонью. — Когда я представил, что тебя не будет здесь, за стенкой, что я никогда больше не услышу тебя, его — твой голос… я почувствовал невыносимый ледяной страх, будто свалился с обрыва в пропасть. Я просто не мог сидеть и ждать, жить с этой неизвестностью. Со страхом, что никогда больше не услышу твое чудесное пение. Поэтому я пришел.

Анна смотрела на него молча, потом подняла руку и указательным пальцем промокнула уголок глаза. Она хотела запомнить этот момент во всех подробностях, впитать его, как цветок впитывает каплю росы. Потом она положила руку на колено, расправила плечи и сказала самым ласковым, самым мягким из своих голосов:

— Вот и хорошо, Алеша. И хорошо, что пришел. Садись-ка в кресло. А я тебе спою.

 

Серый хворый филин

На суку проснется

Темной ночью сила

К филину вернется:

 

Под крылом укроет

Филин от напасти

Птичка-невеличка,

Спой-ка мне про счастье…

 

© Елена Ефименко

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Тихоня»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

25 отзывов

  1. Душой написано! Несколько архаично, но эпиграф из 19 века «обязывает» Трогательная сентиментальность вытеснила фантастику, это, пожалуй, единственное, но оправданное, нарушение правил. Мне понравилось! Тем более, что есть у меня друзья, которые слепы, они фантастически музыкальны! Удачи в конкурсе!

    1. Нет-нет, тут без нарушений. Нынче допускаются и реализм, и фантастический реализм. Нынче организатор и наблюдатели дали много свободы творцам прозы.

    2. Спасибо, Ирина! Очень рада, что вам понравился рассказ. Я тщательно вчитывалась, реализм правилами не возбранялся. Насчет незрячих друзей — видимо, интуитивно угадала, приятно, что это совпадает с вашим опытом.

  2. Спасибо за такой нежный рассказ! Героиня сама напоминает полевой колокольчик, который затерялся среди букета буйных декоративных цветов, но если присмотреться и прислушаться — он то и есть самый божественно гармоничный и тонкий, но в то же время и очень хрупкий. Поэтому Анна так бурно, до нервного срыва, отреагировала на обыкновенный букет роз от слепого соседа. Сентиментально? Да, ну а почему бы и нет? (хотя, прочитав про голос и пение, я уже представила себе развитие сюжета, где тихоня Анна Ивановна из отдела статистики превращается в новую Леди Гага, выиграв на конкурсе, но это уже другая история). А пока я рада, что Анна и Алексей нашли друг друга (и что я нашла их на этом конкурсе рассказов) — пусть прорубят стену и живут счастливо и долго в своем маленькном музыкальном раю! Удачи вам и спасибо еще раз!

    1. Ксения, спасибо, как чудесно сравнение с колокольчиком! Именно так, скромный, неяркий, незаметный, но искренний, настоящий и гармоничный, способный подарить красоту и душевный покой. Спасибо вам )

  3. Рассказ мне понравился плавным повествованием, похожим на пение.
    И, хоть мне сразу стало ясно, что именно тот, восхитившийся пением, которого Аннушка приняла за маньяка, превратит ее из мышки в мягкую кошечку, эта очевидность не помешала порадоваться за героев и их гармонию.
    Но все же, местами (для меня) общая гармония текста немного хромала: например, получается, что у Аннушки в детстве был кассетный магнитофон или CD-плеер и приличное количество записей фольклорного направления. Ведь деревенская публика, которая иногда с трудом добивалась, чтобы девочка что-нибудь исполнила, судя по всему, этих песен петь не умела. Мне хотелось узнать, откуда девочка черпала вдохновение. Должна же была у нее быть какая-то Арина Родионовна или всегда работающее радио на кухне… Или она сочиняла песни сама??? Это непонятно.
    И второй смутивший момент. В повествовании говорится, что у девушки «светлая голова» и блестящий аттестат, с компьютером она на ты, в «коллектив» попасть — тоже надо какое-никакое собеседование пройти. Думаю, эти факты странно сочетаются с ее поведением в столичном метро и обществе, а ее болезненный испуг длительностью в неделю делает из нее маньяка ничуть не хуже того, которого ей рисует воображение. Мне кажется, тут Вы немного переборщили.
    И еще вопрос, из чистого любопытства: что, как Вы предполагаете, дает читателю такая деталь как отколотая сахарница? Невнимание Аннушки к предметам быта? Привычка довольствоваться малым? Намек на бедное жилище? Что для Вас этот отколыш?
    В целом же, было приятно читать красивый мелодичный рассказ! Спасибо

    1. Спасибо вам за внимание к моему рассказу и за вопросы. Не думаю, что я так глубоко деконструировала сюжет, когда пишешь, это немного не так происходит. Магнитофон исключить нельзя, они появились довольно давно, что кассетный — совсем не факт, слушали музыку раньше и на бобинах. Хотя в деревне-то это не обязательно: там как раз люди поют (по крайней мере, раньше пели) и сами, и дома, и детям… То, что собирались ее послушать — так это потому, что голос был особенный, поэтому красиво было и «соло». Насчет сахарницы — опять же, написалось интуитивно, думаю, указывает эта деталь именно на ее скромность и нетребовательность в быту. Совершенно не соглашусь только насчет невозможности иметь светлую голову и занять должность при такой стеснительности. В жизни есть такие примеры. Переборщила ли я — ну что ж, думаю, это дело вкуса )
      Еще раз спасибо вам за внимание к моему рассказу.

      1. Дело не в стеснительности — светлые головы именно часто стеснительны. Но не пугливы! Но я Вам все простил за красивый слог))

  4. Спасибо большое! Рассказ потряс, прочла на едином дыхании, понимая, что в этом мире каждому необходимо тепло близкого человека, невзирая на то, какие особенности есть у него — каждый достоин быть счастливым… ведь не внешняя красота в любви бывает главной, а что-то такое, что трогает душу… «Если к кому-то потянулась душа… не сопротивляйтесь… она…единственная точно знает… что нам надо!»
    Эрих Мария Ремарк

    1. Спасибо, Елена, рада, что вам понравился рассказ. Я полностью согласна с этой мыслью Ремарка: душа знает, и ей надо верить.

  5. Мне очень понравилась Ваша трепетная героиня: как она сидит птицею в зелёной кроне, свесив ноги в пустоту и оставаясь невидимой, и как голос расправляет ей плечи, выпрямляет спину и делает её взгляд отрешенным и прозрачным, словно солнечный луч морозным утром.
    Она походит на певучий и прохладно утишающий лесной ручеёк (не от «утешение» или, не дай бог, «утеха», а от «тихий»).
    И «архаичная» сентиментальность Вашего рассказа — особенно его концовки — понравилась.
    А ещё: наверняка Вы об этом и не задумывались, но в истории встречи Аннушки и Алёши (хочется их называть только так) есть аллюзия на «Призрак Оперы»))
    Да, в отличие от D.St. меня не смутила Аннушкина пугливость — наоборот очаровала. И с сахарницей понятно: человек, погружённый в то трепетное, что происходит у него внутри, не обращает внимание на отколыши.
    Царапнуло меня другое… Почему Москва, а не та же чудесная (должно быть) Вологда — вот так прямо из зелёных крон родной деревеньки?! А главное, почему «матушка» побросала всех младших детей на бабок и тёток, а сама уехала со старшей в Москву, но при этом жить со своей нежной и робкой дочкой не стала, а предпочла какую-то дальнюю родственницу?! Это никак не объяснено автором.
    И ещё очень важное: сначала Аннушка пугается внимания Алёши, думая, что её преследует маньяк. Но откуда у чистой, погружённой во внутреннее девушки, любящей «немодные» песни, такие чётко сформулированные представления о преследованиях маньяков? Неужели она, и правда, смотрит новости про маньяков по «зомбиящику»? Как-то не верится. Как мне кажется, более правдоподобным был бы вариант, если бы об этом мама рассказала (а маме она привыкла доверять).
    Или Аннушка вовсе не так тиха и проста как кажется?)
    Впрочем, автор Вы — Вы и решаете.

    1. Инна, спасибо вам за интерес и за вопросы! Правда, многое можно было бы углублять. Рассказ пришлось для конкурса сократить, кое-какие ответы, наверное, остались в полной версии. Почему Москва мне как раз очевидно — что молодой специалист и стареющая мать могут заработать-то в прекрасной Вологде, чтобы содержать себя и младших (которых в деревне пришлось оставить именно потому, что содержать их там, в простоте и при огороде, все-таки дешевле)? Уезжают люди за возможностями… Мне тоже нравится Аннушка и Алеша 3-) И да, получился такой сказочный немного сюжет, и язык соответственный. Но именно про Призрак Оперы я не думала ) Ну а про маньяка — а чем же Аннушке-то заниматься одной, в пустой квартире? Ну посматривает она телевизор, конечно. И пугается, да. Но она же человек простой: все смотрят — и она смотрит… Хорошо, что мы с вами уже привыкли без него :-)

    2. Написала такой подробный комментарий.. и он почему-то не сохранился. Попробую еще раз: возможно, некоторые ответы есть в полной версии, для конкурса пришлось немного сократить. Именно в столицу уехали мать и старшая, трудоспособная дочь на заработки, потому что себя младших нужно было содержать, а содержать их в деревне, без соблазнов, при родне и огороде, безусловно, дешевле. Мать живет отдельно — ну как же, надо же взрослой дочери дать места для личной жизни. А то так «в девках и проходит» ;-) Насчет телевизора — ну Аннушка же человек простой, долгими одинокими вечерами чем еще заняться? Все смотрят — и она смотрит, куда денешься-то? Хорошо, что мы с вами уже без него привычно обходимся :-) А с именами — угадали, мне тоже нравится именно так, Аннушка и Алеша. Про аллюзию на «Призрак оперы» не думала, возможно, что-то есть. Спасибо вам за интерес и вопросы! Приятно, что вы тоже увидели ее такой серой нежной птицей — или ручейком, если и утешающим от «утешения», то я и не против: ведь она нашла того, кому утешение это было необходимо, и все у них сложится так же тихо, ладно и нежно… )

      1. А ведь я так и подумала, что эти кусочки должны были быть (но не остались из-за «драконовских» 19 тысяч символов)) И именно такие: две женщина, постарше и помладше, поехали на заработки, мать переехала к родственнице, мечтая о будущих внуках. Жаль, что пришлось убрать эти уточнения.
        Чем больше думаю о Вашей Аннушке — тем сильнее она мне нравится)

      2. Защита сработала почему-то. Ваш комментарий я отыскал и восстановил.

    3. Я всё про сахарницу — деталь всегда задевает; намек на внутренний мир, который не замечает быта, это понятно. Мне просто это показалось штампом.

  6. Рассказ из тех, которые цепляют с первого абзаца и не отпускают, пока не дочитаешь. Было приятно ловить мелодию текста, наслаждаться красивым словом. Образ героини — интроверта передан очень точно. За внешней замкнутостью, пугливостью и неумением активно контактировать с внешним миром часто кроются глубокие личности, способные на поступок и щедрые чувства к тем, кто сумел коснуться их души.
    Мне понравилось.

    1. Спасибо, Иветта! Как вы глубоко прочувствовали Аннушку… Очень тронута.

  7. Елена, рассказ прочитала два раза, впечатление несколько другое после второго прочтения. Сначала мне показалось, что Вы описали Аннушку чересчур «шарахающейся» (в широком смысле этого слова))), но потом поняла, что такой она бы и была на самом деле, если бы жила здесь рядом с нами.
    Мне понравился эпиграф, плавное повествование, которое льётся, как песня. Чётко определена форма имён главных героев, характеризующая их, — именно Аннушка и Алёша. Когда я читала рассказ, было ощущение, что я с ними знакома, наблюдаю развитие их отношений и чувств, теплоту, трепет, их любовь друг к другу. Впечатление приятное, творческих успехов Вам!

    1. Елена, спасибо вам за такое внимательное и нежное отношение к моим героям! Мне очень приятно. Имена здесь и правда очень много значат. Эпиграф нашелся совершенно случайно, и я сама удивилась, насколько точным он оказался. Рада, что порадовала вас. Спасибо!

Добавить комментарий для Елена Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.