Любовь с чужой историей. Рассказ-конструктор

Лабиринт, нарисованный, рука, ручка, скомканная бумага, писатель

 

Как бы хотелось перевести всё на русский язык, чтобы Тит понял.

Письмо Льва к Софье. 13 апреля 1887 г.

 

Здесь критический разбор одного предложения из рассказа Инны Ким «Возвращение», а также самой манеры повествования рассказчицы.

 

 

I

 

Один из самых читаемых и комментируемых текстов на нынешнем конкурсе «История любви» — рассказ Инны Ким «Возвращение».

Инна — постоянная участница конкурсов на «Счастье слова». Именно потому я выкроил время, вырезал из своей жизни кусочек и посвятил его новому тексту товарища Ким.

Текст того достоин. Это лучший рассказ из всех, что я читал у Инны за несколько конкурсных лет, а потому скажу: я вижу творческий прогресс. Автор усовершенствовался настолько, что впору говорить если не о собственном стиле, то об узнаваемой манере письма. Рассказ «Возвращение» не спутаешь с каким-либо другим рассказом на нынешнем конкурсе (я уж не говорю о типичных произведениях «писателей из Интернета»). И только за это «Возвращение» следует выводить в число лучших рассказов сезона, в шорт-лист, а Инну Ким не считать более начинающим автором (М. П.).

Беда упомянутых начинающих авторов состоит в том, что почти все они пишут как один человек. Бедный лексикон при узком словарном диапазоне, яд канцелярита, неумение описать вид предмета и состояние человека, однообразные диалоги, примитивное содержание, похожее скорее на школьное изложение, нежели на литературное произведение, рыхлая форма — не то дневник, не то эссе, не то рассказ… Такого добра навалом в сочинениях многочисленных обладателей клавиатур и модемов. Точно такого же добра полно в телевизоре. Это регресс. Это торжество ленивой бездарности, глупости, косности. Коллективное торжество дилетантов, чьи сочинения и сценарии служат уже эталоном, ибо количество даёт качество.

Инна в эту толпу новейшего времени не вписывается. Она как роза посреди репьёв. Она красная.

Кое в чём Инна схожа со мной. (Дочитайте абзац, недоброжелатели.) Не бородой, не косолапостью. И я говорю не о таланте, ибо я не в силах его измерить. Я говорю о труде.

Инна такая же трудяжка, как я. Я переписываю свои рассказы по пять и десять, и даже тридцать раз. Есть тексты, которые я не могу закончить с начала века. Инна набросала «Возвращение» за часок-другой? Накатала текстик в свободное от журналистики время? Развлечения, игры ради? Не поверю! Прогресс — овеществлённый труд, запечатлённое время.

Вместе с тем творчество Инны от моего литературного идеала отличается разительно. По этой причине о присутствующем на конкурсе рассказе Инны Ким я отзываться, пожалуй, не вправе. Есть литературные тексты, идущие мне прямо в душу и поселяющиеся там. О них я пишу о них с лёгкостью сердечной, ощущая себя посреди героев, о которых повествует автор. Такой способ передачи художественного слова выразил Толстой (см. эпиграф). «После бала» — вот незабываемая история любви в форме рассказа.

Инна идёт не за Толстым.

Манера Инны мне не близка. Не близка и история, чьё содержание укладывается в форму параллелей и сложено именно из тех эпизодов, что служат точками для прочерчивания параллельно идущих линий. Я не переживаю за героев, остаюсь к ним равнодушным. Содержание не укладывается в моей голове целиком, не даёт полной зримой картины, а потому и персонажи не трогают. Отвлекаясь на форму, я теряю из виду содержание. Объяснить недостаток душевного воздействия просто: повествование усложнено, включает чересчур много отвлекающих факторов. Беллетристика же призвана увлекать. Чтение суть погружение.

Вот поэтому-то разбирать текст Инны я не вправе. Я и не буду разбирать. Для этого нужен другой читатель и критик. Человек с иным устроением души и с иными литературными пристрастиями; быть может, человек, который не разделяет толстовского убеждения и находит его частным случаем.

 

 

II

 

Итак, я не стану разбирать сочинение в целом, рассматривать идею, воплощение, характеры героев. Остановлюсь только на стиле, каковой, ежели верить Розенталю, есть собственно язык автора.

Я рассмотрю всего одно предложение. Точнее, второй абзац рассказа, состоящий из единственного повествовательного предложения.

И мир, ощущаемый как гигантская рыхлая теплота нагретой солнцем зелёно-жёлтой сердцевины ромашки, в которой мои зажмуренные органы чувств беспечно барахтались счастливыми муравьями, взорвался миллионом лепестков.

Рыхлая теплота? Гигантская?

Длинными предложениями, предложениями с обилием определений, а ещё фразами, перемежающимися скобками, любил писать Набоков. Надо добавить: умел писать.

Здесь нет иронии. «Умел» означает создание образа. Того, что читателю отчётливо видно. Того, что зримо. Создание точного образа, зримого образа есть решение важнейшей художественной задачи.

Цитирую Набокова: «Облачным, но светлым днём, в исходе четвёртого часа, первого апреля 192… года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие например, начинаются с даты, только русские авторы — в силу оригинальной честности нашей литературы — не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон, очень длинный и очень жёлтый, запряжённый жёлтым же трактором с гипертрофией задних колёс и более чем откровенной анатомией. На лбу у фургона виднелась звезда вентилятора, а по всему его боку шло название перевозчичьей фирмы синими аршинными литерами, каждая из коих (включая и квадратную точку) была слева оттенена чёрной краской: недобросовестная попытка пролезть в следующее по классу измерение».

Образ? О да. Видно всё: от крохотных задних колёс до внутренностей трактора и до фальшиво трёхмерных букв на его боку.

Трудно читать? Нет. Если способен читать медленно. (Хотел бы я посмотреть на того, кто назвал бы роман «Дар» глотательным чтивом.)

Теперь снова Инна Ким. Да, рядом с Набоковым: «И мир, ощущаемый как гигантская рыхлая теплота нагретой солнцем зелёно-жёлтой сердцевины ромашки, в которой мои зажмуренные органы чувств беспечно барахтались счастливыми муравьями, взорвался миллионом лепестков».

Образ? О нет! Набор определений. И определений тёмных! Читатель не скользит, но спотыкается и падает.

У Набокова прилагательные просты, они зримо, ясно определяют: цвета жёлтый, синий и чёрный, а колёса — задние. День облачный, но всё равно светлый. Предельная ясность. Картинная.

У Инны раз за разом перечитываешь одно-единственное предложение, чтобы кое-как уложить в сознание теплоту, которая «гигантская», да ещё «рыхлая», а потом впустить в себя муравьёв, которые «барахтались», но были «счастливыми».

И автор настаивает, повторяет ниже: «И меня кольнуло кассандровское видение: как эту истончившуюся жизнь отрывает от рыхлой теплоты нагретой солнцем сердцевины цветка, подхватывает и несёт в незнаемые небеса»; «Мои органы чувств будто барахтались беспечными счастливыми муравьями в сахарной вате тёплой тишины и одиночества; рядом на траве лежала раскрытая «Одиссея»; «И спокойная невиноватая улыбка жены накрыла меня с головою оглушительной волной теплоты…»

Такой-то камнепад характеристик вызывает у меня ощущение Ионыча, слушающего рояльную игру Екатерины Ивановны.

Возможно, Инна находит себя ученицей Борхеса (я его читать не могу), но, думается мне, куда большему она научилась у Горького (которого я тоже читать не могу).

Вот критика Чеховым языка Горького: «Ещё совет: читая корректуру, вычёркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: «человек сел на траву»; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зелёную, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду» (письмо от 03.09.1899 г.; Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем в 30 томах. Письма в 12 томах. Т. 8. М.: Наука, 1980. С. 258-259).

Имеет ли автор право на камнепад, на сотворение нагромождений? Или следует принять за истину категоричное суждение Чехова?

Автор имеет право. Не тварь он дрожащая. И тот же Набоков за секунду в мозгу ну никак не укладывается.

Однако существует золотая середина. Граница, за которую прозаику выскакивать ни к чему. За границей он встретит не читателя, но критика.

Задача прозаика, задача беллетриста — рассказать историю. В имеющемся конкурсном случае — создать художественными средствами рассказ. Короткий рассказ. Дать одним или несколькими штрихами точные образы, выстроить ясный сюжет, занимающий читающую публику, вывести портреты героев. Здорово, если в героях мы увидим типические черты, будем узнавать их по репликам и увлечённо следить за их приключениями и линиями судеб. Здесь мастерство.

Прилагательных-определений может быть много и они могут тесниться в длинных предложениях, но уместность их поверяется: а) художественной необходимостью; б) точностью подобранного слова. Произвол не допускается! Пропуска за границу автору не выдают. Когда автор самовольно границу пересекает, он становится нарушителем. Клацает затвор…

Обозначенные Инной Ким размеры и свойства теплоты («гигантская» и «рыхлая») вообразить нельзя. Образа нет, предложение превращается в словесный профицит, в литэксперимент, вызывающий желание убрать лишние слова в накопительную кубышку.

Это не жёлтый мебельный фургон с жёлтым же трактором, у которого просматривается анатомическое устроение. Это не Набоков и даже не Горький.

Рыхлой в тексте следует признать не только авторскую фразу. Сам сюжет с его схематическими параллелями представляет собой не ручеёк истории, с журчаньем втекающий прямо в душу, но потёмки и кружные пути головоломки; кажется, что главный герой сам озадачен тем, что вокруг него и с ним происходит (с ним и вокруг него происходящим, воспользуюсь языком Инны Ким). Это проза скорее не реализма, а символизма. Это не собственно история, но набор вех-символов. Перед читателем ставится задача пройти лабиринт авторского замысла: при помощи горшка с асфоделью добраться от пьяной мамаши и абортов до умершего бытия Агамемнона, Клитемнестры и Ифигении. Читатель получает не рассказ, а ребус. Осмелюсь заявить, что это другой вид творчества и другой вид развлечения. Не исключаю, что создатель рассказа, где вычурные вариации на тему определений и «Одиссеи» запросто соседствуют и смешиваются с журналистским стилем («явно не соответствовал печали момента», «заселили без проблем», «я не вылезал из командировок»), преуспеет в составлении кроссвордов и шарад. Берлинский житель Набоков, кстати, в этом занятии потренировался немало. А потом написал «Защиту Лужина» и «Дар».

Вместо того чтобы рассказывать, автор «Возвращения» собирает конструкцию, модель, привинчивает одну планку к другой, прикладывает дырочку к дырочке, затягивает гаечки, сообразуясь с начерченной схемой. Прилаживает элементы аккуратно и точно, не срывая резьбы, страхуя контргайками. Вероятно, свою творческую удачу автор видит именно в достижении максимального соответствия схеме. Совпало! Сошлось! Деталей хватило! Ура! Наталкиваясь затем на читательское неприятие или неполное понимание, автор терпеливо разъясняет в комментариях, почему он собрал детали конструктора именно так, а не иначе.

Но работа автора заканчивается там, где заканчивается рассказ.

 

© Олег Чувакин, 13, 18-20, 26-30 октября 2019

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Любовь с чужой историей. Рассказ-конструктор»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

20 отзывов

    1. Словно Инна, как автор, почувствовала свою силу, но совладать с нею пока не в силах… Обозначила для себя свой путь, но ей трудно освободиться от того, что не стоит брать с собою. Инне предстоят еще «боренья», и, прежде всего, с самой собой… Но у нее получится! Инна талантлива!

  1. Спасибо, Олег, за Ваши труд и неравнодушие! Это очень ценно.
    И вот же странное чувство: я с Вами и согласна, и нет. Причём во всём. Начать с ромашки: если её увеличить до гигантского размера, а самому уменьшиться, то будет и рыхло, и тепло. Как мне кажется. Ну то есть для меня это очень зримый, вещественный образ. А для Вас — Ирины Бирюковой, Натальи Баранниковой и ещё многих-многих — нет. Ну что тут поделаешь.
    И всё-таки я понимаю: о чём Вы, Ирина, Наталья настойчиво и с искренним участием мне телеграфируете. И думаю об этом. Раньше, когда я редактировала свои тексты, я слышала только собственный голос, а теперь — и чужие голоса. Не в смысле, что я сошла с ума: просто пытаюсь глядеть на себя глазами других.
    Наверное, и правда, надо разгружать свои истории: а то и рыхлая теплота, и муравьи, и счастливое барахтанье, и зелёно-жёлтый, и лепестки, и мир, и… и… Слишком насыщенно. Так ведь и умереть от обжорства образами можно. Такое себе и нежно уважаемые мною Набоков и Борхес не позволяли.
    Кстати, между ними гораздо больше общего, чем Вы полагаете (а может, и не полагаете). Если уж говорить об ученичестве, то в равной степени меня восхищают оба. И всё-таки я думаю, чувствую, выражаю — иначе. Хотя Набоков и Борхес, и Фаулз меня завораживают.
    Да и продолжу я в том же духе: думать, чувствовать, выражать (как я). Но насчёт ромашек и муравьёв глубоко задумаюсь (на самом деле уже задумалась).
    Я даже, кажется, поняла, чего боюсь, почему так усложняю… Но это уже совсем другая история (как говорится). Спасибо, Олег! Спасибо, Ирина!

    1. Я читала именно так: сначала нас, микроскопических, погружают в мягкую, желтую, ромашковую, безмятежную (о, эти прилагательные!) сердцевину, где мы копошимся маленькими, забавными муравьями, а потом исторгают оттуда в новый мир, который мы должны как-то осознать и прожить. Это миф о зачатии и рождении (и об умирании). Это Алиса в стране чудес, где через родовой проход (пардон всем, кто покривился) кроличьей норы мы попадаем в иную реальность. Это сага-миф о путешествии души. «Это» (автор) выносит нас за грани понятного, в сторону непонятого и недоговоренного, подальше от прекрасно выписанного мебельного фургона Набокова, упомянутого выше. Можете пройти мимо, a можете застрять на живописной и довольно бесполезной картине желтого фургона, на котором мастер оттачивал свое мастерство. Но ведь если долго вглядываться в фургон, фургон начнет вглядываться и в нас… (ну, может, не фургон, а фаэтон с лошадьми — это уж Ницще наверняка знает на своем опыте). По мне, лучше желтая сердцевина ромашки, чем какой-то мебельный фургон, который заскучавший писатель запечатлел, потому ну так хотелось писать, а проклятый фургон застопорил всю Танненбергер штрассе и «наделал много шума», как говорят по-английски и в Одессе. :-)

      1. Ксения, я ошарашена! Насколько точно Вы поняли message, который я попыталась этим рассказом транслировать.
        Несколько месяцев назад я познакомилась с художником, который умирает от рака (описание речной поймы, деревни, качелей в моём рассказе — это описание его картин). Гуляла с собакой — по цветущей весне, спелому лету — и всё думала, думала. О смерти и жизни. Что остаётся после нас. Зачем любовь.
        Недалеко от моего дома есть большая заросшая яблоневая аллея — мы любим там гулять. И этот смешанный огромный образ — изобильного сада природы, солнца, настойчивых мыслей об умирании человека — совершенно меня измучил.
        Я должна была обо всём этом рассказать.
        Чтобы Вы прочли.
        Спасибо.

  2. Отзыв простого читателя.
    Когда рассказ написан автором-женщиной от лица героя-мужчины, это сразу чувствуется. Как и в рассказе «Возвращении», хоть и не везде, но во многих местах. Потому что, как ни старайся, психологию пола никуда не денешь. В придачу к этому, в рассказе, на мой взгляд, постоянно присутствует некоторая слащавость и приторность изложения.
    Конечно, Инна Ким одарена писательским талантом, но не особым, иначе она не стала бы загромождать рассказ тяжеловесными, труднопереваримыми описаниями, за которые ее здесь совершенно правильно критикуют — «огромная, рыхлая, теплая масса….» и т.п. Чувство меры и вкуса не позволили бы ей этого, а не как тут («Миры Инны Ким») относят на свое особое видение, свой особый стиль. Высот в художественной прозе она добилась больше огромным усердным трудом и горячим желанием добиться на этой стезе высокого мастерства. Конечно, мой отзыв чересчур прямолинеен и, наверное, покажется автору (рассказа «Возвращение) где-то обидным, но как я этот рассказ почувствовала, так и написала (с другими ее произведениями не знакома).
    С критикой Олега Чувакина согласна целиком и полностью.
    Если отзыв не пройдет модерацию, не обижусь.

    1. Здравствуйте, Ольга! Модерации на сайте нет. Всё публикуется. За исключением того, что содержит нецензурщину и неприятно Роскомнадзору.

    2. Ольга, неужели осилили «Возвращение»? Браво. И, конечно, меня не обижает Ваш отзыв)) Скорее — забавляет. В отличие от критики Олега, который свою точку зрения аргументирует. Да, с собственной позиции — и с позиции «собственноручно» созданных миров. И это-то интересно — как минимум. Я получила искреннее удовольствие, читая. А главное — я ведь не скрываю, что продолжаю учиться. И пользуюсь для этого любой возможностью. А вот прочитав Ваш отзыв, я только и подумала (о себе и своём рассказе): «Малыш, да ты просто здорово пишешь!» Какая уж тут учёба? Сплошное самовосхищение!)

      1. Инна, в своем отзыве я сделала Вам комплименты, причем искренние, чтобы сгладить его резкость. Аргументировать после обзора Олега Чувакина нет смысла – он все разложил по полочкам. Ни добавить, ни прибавить. В первых Ваших строках — ирония по отношению ко мне: «Неужели осилили «Возвращение»? Браво», да и вот отзыв мой Вас тоже забавляет. Значит обиделись. Я Вас понимаю, я бы тоже обиделась, потому и намекнула, если отзыв не пройдет модерацию, мне будет легче.
        Вы, конечно, не могли, как автор, просто так отмолчаться. Все правильно. Хорошо, что считаете себя ученицей, а то ведь мы, простые читатели, без обзора Олега Чувакина посчитали бы Ваш рассказ за эталон)). Может, мы несколько топорно выражаем свои мысли, но ведь мы — простые читатели.
        На мой взгляд, в произведении каждое слово должно быть написано не просто так, а обязательно служить раскрытию главной мысли, созданию образа рассказа, а не отвлекать от них. Мне вот интересно, Вы пишете для себя самой, для собственного самовыражения или пытаетесь найти своего читателя? Такое ощущение, что первое. Вы вот написали «Малыш, да ты просто здорово пишешь!» Какая уж тут учёба? Сплошное самовосхищение!) – фраза явно с иронией, а ведь, если внимательно присмотреться, самовосхищение в Вашем рассказе постоянно проскальзывает. Да нет, не проскальзывает, а прямо нависает над нами, как крупные гроздья винограда по всей длине забора (забор – здесь фраза).
        Я читаю Ваш рассказ построчно, и отзыв сочиняется сам собой. Идем дальше. Пытаетесь найти красивые метафоры, сравнения с многочисленными прилагательными – а в итоге получаются какие-то ляпы. «Сердце влажно трепыхнулось пойманной задыхающейся рыбиной»: (ну это еще куда ни шло), или вот «в невероятной глубине серебрился пульсирующий косяк рыб, безымянно оплывающий нацеленную стрелу мыса».
        Мне кажется, писатель не должен думать, как бы красивее изобразить мысль героя — так, как ни у кого еще не было. Нет, должен, конечно, но не нарочито, как получается у Вас.
        Более живо и жизненно описаны существование семьи: от рождения дочери и дальше до конца рассказа. Мне понравилось. В отношении с Евгенией мне нарисовался отнюдь не романтичный герой, а которому — «бес в ребро», выглядит он отталкивающе, несколько похотливым, чуть ли не соблазнителем молоденькой девушки, почти ровесницы его дочери.
        Вот опять. «Теперь эти старые качели…………вздыхали под тёплой тяжестью моего одиночества». Какое-то сравнение аляповатое. Мне сразу представился толстый теплый мужик с животом и в белой майке, тяжесть которого качели еле выдерживают.
        Далее, в следующем отрывке, считаю, что мужчине не могут прийти в голову такие мысли и чувства, сплошная женская экзальтация. Или у этого мужчины женская душа.
        «И всё-таки я знал, что нужен этому миру: чтобы в него вглядеться. Пожалеть. Понять. Ощутить, благодарно принимая, его сиротство. Как стоят пугливые стада деревьев. Как перекатываются мягкие волны травы. Как сонно переливается круглое зеркальце воды (такие появляются на месте упавших бомб). Как облака закрывают небо, будто детские руки, закрывающие глаза маме, чтобы та улыбнулась. И всё это дыхание и глубина, и робкая теплота ждущей жизни, которые открывали моё сердце».
        Последняя часть рассказа повторяет первую, некоторые даже абзацы скопированы. Вьются те же пчелы, зудят те же мухи, снова влажно трепыхается сердце. Не считаю, что это особо усиливает рассказ и его восприятие, акцентирует главную мысль, которая понятна – возвращение на круги своя, развитие по спирали, а спираль, как известно, модель жизненного цикла.
        Очень сложный рассказ, в лучших традициях символистов в литературе. Да, наверное, у него будет свой читатель. Но от всех вышенаписанных мною критических замечаний я не отказываюсь.
        Вот, осилила)
        Пишите, Инна. Мы, конечно, будем ждать Ваших новых рассказов)).

        1. Спасибо, Ольга! Ну вот видите, какая Вы молодец: объяснили свою точку зрения. И времени не пожалели, что приятно вдвойне. А на мою иронию не обижайтесь. Ирония — очень интересная обоюдоострая штука. Я подсмеиваюсь над Вами — и подсмеиваюсь над собой (это я «малыша» имею в виду). Как говорят мои друзья-художники: Чистого Вам Потока!

  3. Это великолепно! Кроме того, что текст умный и завораживающий как лекция талантливого профессора…
    Но я не об этом. У меня возникла такая ассоциация: разговор со взрослым ребенком. Иногда тебе не близко его творчество. Ты критикуешь его, предельно точно подбирая слова, зная, как важно ему твое мнение. Но ты не можешь сдержаться, эмоция захлестывает. Ты знаешь, что он талантлив, веришь в его талант, но ты должен заставить его работать, нет, умолять его продолжать работать. Ты его не хвалишь. Но очень любишь.
    Я серьезно. Такое искреннее сочетание довольно жесткой критики и теплой (гигантской и рыхлой) любви я никогда не встречала.

    1. Полностью согласна!
      Хотя если бы не «особое мнение» Ксении Кумм, мои внутренние качели после изящной Олеговой «порки» качнули бы меня в глухую тоску, а я там и так ещё с детства свой человек))
      И это не от обиды какой-то, прошу понять! Просто я очень неуверенный в себе писатель. Вот мне сказали, что это плохо: я так и думаю. Особенно если сказали талантливо и умно.
      Я ведь уже несколько раз в жизни «навсегда» бросала писать. Но времени — со временем — становится катастрофически мало. Надо писать, а не тосковать)) Чего и всем от души желаю!

      1. Спасибо, Инна, что Вы меня великодушно простили и не обижаетесь, просто от сердца отлегло. Правда, правда. Так что, Вы уж еще раз меня извините за ту резкость. Меня уже за этот отзыв частично забанили на сайте «Счастье слова» — очередную рассылку с новостями не прислали, а именно с объявлением победителей. Зашла сама и узнала.
        Хотела бы Вас поздравить с победой и пожелать Вам творческого вдохновения, чтобы желание писать никогда у Вас не пропадало. Ваш творческий мир интересный, тонкий, своеобразный.Так что, пишите, Инна, ни в коем случае не бросайте.

        1. Не забанили. Пожалуйста, не надо этой страшной конспирологии. :)

          Был небольшой сбой на почтовом сервере. Рассылку вчера не получил никто. Закон подлости: сбой именно в день подведения конкурсных итогов, именно в нужный час! Сегодня рассылка с новостями пришла как положено.

        2. Ольга, ну какие обиды? Что Вы!
          «Малышу» уже давно не пятнадцать:) Это в пятнадцать я обижалась до тошноты.
          Кстати, мне тоже новости пришли с опозданием. Но я сама постоянно захожу, общаюсь. Так привыкла уже))

      2. Инна! я очень верю в тебя! ведь ты смотришь в глубину ромашки, ловишь отсветы чешуи проплывающего косяка…
        Слава поэтам!

  4. Пока я добралась до окошка комментариев, всё самое ценное Инне уже написали. Мне остаётся лишь в очередной раз восхититься Олегом. Его критика — сплошной восторг!

    Отдельной строкой преклоняюсь перед его силой подвижника!

    Похоже, мы все увязли в той рыхлой ромашке в рассказе Инны. Если не принимать во внимание легко читающуюся метафоричность, то этот кусок текста, вопреки стараниям автора, не пленит читателя силой слова. Мы как бы умом доходим, что фраза претендует на восхищение. Но ни физиологичности ощущений, ни разлива эмоционального тепла внутри не происходит. Красивость — не самая полезная вещь в писательском хозяйстве. К тому же, пока читала рассказ, в мозгу неотступно звучал Исаак Бабель: «Два прилагательных к одному существительному может позволить себе только гений… Если нет точного сравнения, то лучше не брать никакого».

    Потрясающее определение Инне дала Ирина Бирюкова: Инна почувствовала свою силу, но совладать с ней пока не в силах.

    Эту силу почувствовали и те, кто решил отдать Инне победу в номинации «Фаворит». Лично я чувствую силу автора в упорстве, в желании работать и расти в писательском деле. Это и есть самое важное: на одном таланте далеко не уедешь. Чтобы это понять, достаточно увидеть черновики Пушкина или Высоцкого.

    Инна, я искренне поздравляю вас с заслуженной наградой! Принимайте критику с благодарностью. Цените отвагу авторов таких отзывов, как Ольга (отзыв простого читателя).

    Лев Толстой говорил молодому писателю: «Если можете не писать, не пишите». Это точно не про вас, потому что понятно, что не писать вы не сможете. И это лучший показатель, главный залог будущих побед!

    Пишите! И будьте счастливы! И удачливы тоже будьте!

    1. Спасибо, Иветта!
      Критику принимаю с благодарностью, отвагу Ольги ценю.
      Тех, кто увяз в моей ромашке, отлично понимаю.
      Но всё-таки, дорогая Иветта, не «все увязли в той рыхлой ромашке», а кого-то, о ужас, она даже «пленила»)
      И это здорово.
      Мы все разные. Вот я, например, не люблю Бабеля: вообще не моё.
      Но Бабель-то хорош! Ведь правда?
      А Чехов, в общем-то друживший с Толстым, неоднозначно относился к творчеству своего великого друга: «Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир». Читаешь с таким любопытством и с таким наивным удивлением, как будто раньше не читал. Замечательно хорошо. Только не люблю тех мест, где Наполеон. Как Наполеон, так сейчас и натяжка и всякие фокусы, чтобы доказать, что он глупее, чем был на самом деле».
      Ну а сам Толстой, по словам друга-Чехова, считал всех прочих писателей совершенно за ничто: «Вот он иногда хвалит Мопассана, Куприна, Семенова, меня… Отчего хвалит? Оттого, что он смотрит на нас, как на детей. Наши повести, рассказы, романы для него детские игры, и поэтому он, в сущности, одними глазами глядит и на Мопассана и на Семенова. Вот Шекспир — другое дело. Это уже взрослый и раздражает его, что пишет не по-толстовски».
      И к чему я это всё?
      Я очень благодарна Олегу за его отзыв, на который он потратил кусочек своей драгоценной жизни.
      И, конечно за то, что он создал такую замечательную литературную площадку, собравшую столько удивительных людей, любящих слово (читать, писать).
      Как Вы, Иветта!
      Я искренне рада нашему знакомству.
      И возможности, благодаря всем сказанным в мой адрес словам, — согласна я с ними или нет, — гранить и шлифовать свой скромный талант.
      Он есть, но он действительно скромный.
      Только мал золотник да дорог.
      Потому что — мой.
      Это честно.

  5. 3 ноября на «Счастье слова» включена премодерация всех комментариев. К сожалению, публикации комментариев в реальном времени больше не будет. Придётся ждать, пока набранный комментарий появится на страничке. Разумеется, задержка не означает, что отзыв «пропал». Я должен прочитать его и вручную одобрить.

Добавить комментарий для Ольга Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.