Мы были, любимый, мы были…

Мой любимый, звёзды, любовь, мы были

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Ольга Карпова. Окончила Рязанский педагогический институт. Работала в районной газете города Ряжска Рязанской области. Потом преподавала русский язык и литературу в ПУ-36.


Шел 1920 год. Гражданская война практически закончилась, но по всей стране полыхали народные волнения: крестьяне, доведенные до отчаяния продразверсткой, брались за оружие. В Верхнереченской губернии восстание приняло такой размах, что власти бросили на его подавление воинские части. В состав одной из них входил эскадрон под командованием девятнадцатилетнего Николая Басаргина, прозванного, несмотря на молодость, «железным комэском». Эскадрон расположился в бывшей усадьбе князей Головановых.

Этот текст победил в конкурсе. Поинтересуйтесь.

…Командир разведчиков Федор Еремеев ворвался в комнату, как огненный вихрь:

— Опять этот чертов поручик отличился! Парамоновскую разведку вчера заманил в Малиновую балку под пулеметы и всех почитай положил! Василий-то Парамонов, говорят, напился и орал, что на куски порежет и самого Голованова и всю его бандитскую свору.

Николай отложил в сторону только что вычищенный маузер и задумался. Грозить-то легко, его сперва поймать надо. За Сергеем Головановым, командиром повстанческого Кирсановского полка, они гонялись уже не один месяц. И все без толку. Был этот княжеский отпрыск отважен, умен и на военные хитрости горазд.

Федор тоже молчал, размышляя, потом решительно тряхнул головой:

— Ну, ничего. Дай срок. Доберемся мы до него.

Через несколько дней он вернулся из уездного города и с таинственным видом потянул Николая в парк:

— Пойдем-ка, погутарим без лишних ушей.

Сели на скамейку. Глаза у Федора возбужденно блестели:

— Ну, Кольша, молись нашему революционному богу. Кажись, нашли мы и для Голованова крючок, да такой, что не сорвется. Сообщил мне тайный человечек: здесь, в Васильевске, сестра его младшая обретается, Мария. Она, вишь, заболела. Он и привез ее к ихней бывшей экономке Евдокии Демьяновой. Там же и дочка этой Демьяновой, Анна, горничная Марии. Эта Анна, кстати, тоже девица непростая. У Голованова порученец есть Захар Мельников. Они вместе выросли, дружили с детства. Такой же отчаянный, как и сам поручик. Так вот, эта самая Анна — его невеста. А Евдокия Сергею и Марии заменила мать (та умерла при родах). Так что, Голованов за них жизнь отдаст. Поэтому и надо нам всех трех к себе забирать. Голову даю на отруб: попытается поручик их вызволить.

…Перед рассветом дом окружили. Они вдвоем поднялись на крыльцо. Федор бухнул в дверь кулаком так, что та загудела. Высокой, темноволосой женщине, открывшей им, сказал сурово:

— В вашем доме находится сестра бандитского атамана Сергея Голованова. Она будет арестована как заложница. И вы тоже собирайтесь.

В больших выразительных глазах плеснулся ужас, Евдокия хотела что-то сказать, но только молча перекрестилась и ушла в дом. Через некоторое время туда же прошли и Николай с Федором. В комнате царил полумрак. Мария лежала на кровати уже подготовленная к отъезду, укутанная одеялами. На голове — теплая шаль, почти скрывающая лицо. Глаза закрыты, на щеках лихорадочный румянец.

Николай какое-то время постоял в задумчивости, потом осторожно поднял больную вместе с постелью и вышел на крыльцо. Утро стояло солнечное. Он приостановился, ослепленный ярким светом, посмотрел на девушку и… обомлел. Девичье лицо было таким трогательно-нежным, беззащитным и таким неотразимо прекрасным, что у него перехватило дыхание…

…Ночь и дорога, бесконечная дорога. Она несется по ней в бешено мчащейся тачанке. А по обеим сторонам — стена огня до небес. Кони уже страшно хрипят, глаза их налились кровью. Но остановиться нельзя: за ней гонится огнедышащее чудовище. Языки пламени из его пасти уже касаются задних колес тачанки. Маша с ужасом чувствует, как вожжи выпадают из ослабевших рук. Но тут над ее головой раздается шум крыльев: с неба спускается крылатый белый конь с рыцарем в серебряных доспехах. Вот он преградил дорогу жуткому дракону. Взмах сверкающего меча — и чудовище повержено.

Сразу исчез огонь, ночь превратилась в яркое солнечное утро. Повеял свежий ветерок, напоенный запахами трав, молодых листьев, влажной земли. Где-то журчала вода, весело звенела капель.

Маша легко вздохнула и открыла глаза…

…И вдруг она открыла глаза и посмотрела на него внимательным изучающим взглядом: так обычно дети смотрят на незнакомых людей. А потом неожиданно улыбнулась:

— Я знаю, кто ты. Ты смелый и благородный рыцарь. Ты спас меня от страшного огнедышащего дракона.

Глаза ее снова закрылись, и она задремала с улыбкой на губах. А он так и продолжал стоять в каком-то оцепенении.

Подошла Анна, поправила на Маше шаль, глянула враждебно:

— Неси уж, что ли. Чего застыл-то? Пялится тут еще.

Маша вновь очнулась, когда они уже расположились в отведенной для них комнате. Осмотрелась вокруг и узнала свою спальню в Головановке. Увидела Анну, сидевшую возле кровати, тихо спросила:

— А он где?

— Кто? — не поняла подруга.

— Ну, тот рыцарь, который меня спас. Пусть придет.

Анна только руками всплеснула:

— Да уж хорош рыцарь! На погибель нас привез!

Но Маша упрямо повторила:

— Пусть придет.

И тихо добавила:

— Если он будет рядом, я не умру. Он защитит.

Анна посмотрела на нее, всхлипнула и вышла из комнаты.

Так и повелось: Николай приходил теперь каждый день, сидел рядом. Иногда они разговаривали, иногда она просто дремала, взяв его за руку. Он смотрел на эту хрупкую белую ручку, терявшуюся в его ладони, на длинные темные ресницы, и сердце тоскливо сжималось: «Барышня, как есть барышня. И красота-то господская. Пальчики тонкие. Небось, на пианинах играла, книжки читала. А тут ты, босота фабричная».

И в который раз давал себе слово, что бросит «глупые думки». Вот только сердце никак не хотело слушаться приказа. Просто контрреволюция какая-то внутри завелась!

Маша между тем быстро выздоравливала. Вскоре она уже выходила на улицу, подолгу сидела на веранде, радуясь солнышку, теплу, весенней зелени. Евдокия и Анна здесь же тихонько разговаривали, читали или шили. О том, что с ними будет дальше, старались не думать.

А на белом свете давно уже царил май-чародей. Колдовал, насылал сладкий морок, завораживал соловьиным пением, дурманил ароматом сирени. Всё вокруг радовалось, любило, славило жизнь. Только люди в своем извечном безумии ненавидели и убивали друг друга.

Вскоре Мария окрепла настолько, что они с Николаем стали совершать долгие прогулки по парку. Тогда-то он и рассказал ей о своей жизни. Как 9-го января, во время того самого мирного шествия, погибли его родители. До сих пор стоит перед глазами мать, неподвижно лежащая на грязном истоптанном снегу. Нарядная шаль, надеваемая только по праздникам, сползла, пушистые светло-русые волосы почернели и слиплись от крови. А рядом отец, в последнем предсмертном порыве протянувший руку к своей Настеньке. И он, четырехлетний, ползает рядом и даже не плачет, а только скулит, как потерявшийся кутенок.

Его взяла вдовая тетка, сестра отца, у которой своих детей было четверо, а рук только две. Вот в семь лет и отдала его на обучение сапожнику. Всю дорогу пока шли — плакала, а прощаясь, поцеловала, сказала виновато: «Хоть кусок хлеба дадут».

Маша слушала молча, только иногда смотрела долгим взглядом, значения которого он не понимал.

Однажды во время такой прогулки, когда они забрели довольно далеко от дома, их застиг дождь. Они едва успели добежать до сарая, в котором хранилось еще прошлогоднее сено.

— Вот ведь незадача, — встревожился Николай. — Ты и так-то после болезни не совсем оправилась. А теперь еще зазябнешь, да, не дай бог, снова захвораешь. Ну-ка, погоди.

Он быстро снял кожанку, бережно укутал девушку. И почувствовал аромат ее волос. Аромат цветущей сирени и весеннего дождя. Неудержимо, до головокружения потянуло к ней. Обнять, прижать к себе, найти губы. Он убрал руки с ее плеч и мысленно выругал себя за бесхарактерность.

Она, кажется, ничего не заметила, смотрела на него, улыбаясь:

— Смешной ты какой! Мокрый, взъерошенный, как воробей.

Вынула платочек и протянула руку, чтобы вытереть ему лицо. Но Николай резко перехватил тонкую кисть, глухо проговорил :

— Ты, милая барышня, со мной не играй. Я тебе не комнатная собачка.

Синие глаза сверкнули, как сабля, взметнувшаяся для смертельного удара.

Только она не испугалась:

— Я не играю. И перестань называть меня барышней.

А потом тихо добавила:

— Мне тоже страшно. Но я люблю тебя.

И в ту же секунду задохнулась от его поцелуя…

…Сухое душистое разнотравье стало им брачной постелью. Соловьиные трели — свадебной музыкой. И даже луна скрылась за облаками, чтобы не навлечь беду на влюбленных, чтобы не увидели их чужие недобрые глаза.

Налетел ветер, стряхнул с берез дождевые капли, зашумел, зашелестел кустами сиреней. Ветер тоже их союзник. Пусть никто не слышит, что они шепчут друг другу в эту чудесную ночь.

* * *

— Неужели так бы и не признался, если б я сама не сказала?

Он только вздыхает, гладит ее по голове, перебирает шелковистые пряди:

— Глупенькая ты. Думаешь, легко признаться, что, как дурачок, за звездой в небе потянулся.

Она улыбается:

— Вот фантазер! Никакая я не звезда в небе, а самая обыкновенная девушка.

Но он непреклонен:

— Разве у обыкновенных девушек лицо светится?

— Когда это у меня лицо светилось? — удивляется она.

— А вот когда я тебя из дома выносил, глянул, а у тебя личико такое нежное-нежное и светится изнутри.

Она скептически фыркает:

— Ну уж, не знаю. Я каждый день в зеркало смотрю и что-то никакого свечения не вижу. А вижу только круглые розовые щеки. Наверное, на твоем кулеше наела.

Они тихонько смеются, вспомнив, как она однажды, соблазненная аппетитным запахом солдатского варева, попросила и ей принести. Этот кулеш, приготовленный на костре, напомнил ей детство и поездки в ночное вместе с братом.

Потом она задумчиво произносит:

— Интересно, дождусь я все-таки или нет?

— Чего дождешься? — не понимает он.

— Когда ты мне скажешь, что любишь.

Задыхаясь от нежности, он покрывает поцелуями ее лицо, шепчет горячо и бессвязно:

— Люблю, люблю, звездочка моя ясная, горлинка моя белая! Как первый раз увидел, так и пропал.

И крепко обнимает, чтобы еще раз убедиться, что она здесь, рядом. Его безнадежная, как ему казалось, любовь, его несбыточная мечта. А она взяла да и сбылась. Сама шагнула к нему из дальнего далека и подарила такое счастье, которое и в сердце-то не помещается.

…Так на выжженной земле сквозь кровавый пепел пробился зеленый росток любви и надежды.

В дом они вернулись уже на рассвете. Николаю пришлось отвлекать часового под предлогом проверки караулов. Маша проскользнула в дверь, взлетела по лестнице, вошла в свою комнату и… замерла на пороге: у окна на маленьком диванчике сидела Евдокия. Девушка сначала смутилась, а потом даже обрадовалась: чувства так переполняли ее, что хотелось поделиться с близким, родным человеком.

Она подошла, села рядом и, как в детстве, положила голову на грудь. Евдокия обняла ее, погладила по волосам:

— Что ж ты наделала, малышка моя!

Маша посмотрела на свою «мамушку», как она ее всегда называла, сияющими глазами:

— Я не малышка. Я люблю его. И он меня любит. И я счастлива, очень счастлива!

— Но ведь он враг, Машенька! Он и такие, как он, разрушили нашу жизнь, уничтожили все, что нам было дорого. Сережа воюет с ними.

Маша освободилась от ее объятий, села прямо:

— Между прочим, он и такие, как он, — это тот самый народ, над судьбой которого столько лет плакала наша интеллигенция и в стихах, и в прозе. Помнишь, ты еще в детстве читала нам Некрасова:

Вынес достаточно русский народ,

Вынес и эту дорогу железную,

Вынесет все, что Господь ни пошлет.

Вынесет все, и широкую, ясную

Грудью дорогу проложит себе…

Она на минуту запнулась, а потом тихо закончила:

Жаль только, жить в эту пору прекрасную

Уж не придется ни мне, ни тебе.

— И мы теперь должны или помочь ему строить эту дорогу в светлое будущее, или отойти в сторону и не путаться под ногами. Иначе нас просто сметут в придорожную канаву. И будут правы.

Евдокия только головой качала в безмолвном отрицании, неодобрении.

— Да он же тебе не пара! Ну сама подумай: кто ты и кто он!

Маша строптиво вскинулась:

— Не пара?

И медленно, многозначительно произнесла:

— А я-то думала, что именно ты меня поймешь.

Повисла гнетущая тишина. Маша улыбнулась, ласково погладила Евдокию по щеке:

— Прости, что заговорила об этом. Но я уже взрослая, все понимаю. Особенно теперь. Ты ведь любила папу. Я знаю, что Анечка — моя и Сережина сестра. И я счастлива, что это так, что вы у меня есть. Я вас очень люблю.

Евдокия неотрывно смотрела в ее лицо, сердце сжималось от тревоги за эту родную, невыразимо дорогую девочку. Его дочь!

— Господи, как же ты на него похожа! — с болью прошептала она.

И порывисто обняла, прижала к себе, словно стараясь укрыть, защитить от всех бед этого недоброго мира:

— Только будь счастлива, девочка моя! Будь счастлива! Да охранит тебя Матушка Пресвятая Богородица!

* * *

Днем Николай жил в нестерпимом горячечном ожидании. Но вот наконец-то опускался вечер, и они вдвоем уходили по парковым аллеям в волшебную страну, в которой не было ни войн, ни ненависти, ни крови. А была любовь. Любовь и бесконечная нежность, заставлявшая забывать обо всем.

…Любопытная луна заглядывает в маленькое окошко под крышей сарая. В ее свете лицо девушки кажется неземным, сказочным.

Он осторожно проводит пальцем по бровям, губам. Нерешительно спрашивает:

— Почему ты меня полюбила?

Она открывает глаза, улыбается:

— Потому что ты — благородный рыцарь. Ты путешествуешь по свету и защищаешь слабых и обиженных. Ты и меня спас. Ты мечтатель и романтик. И ты борешься за правое дело.

Последние слова она говорит уже серьезно и внимательно смотрит на него: понял ли?

Он понимает и поэтому не может удержаться от вопроса:

— А как же твой брат? Он за какое дело борется?

И тут же сам пугается того, что натворил: вот сейчас отстранится холодно и высокомерно. Но она не отстраняется. Видимо, давно уже назрела потребность поговорить о том, о чем они так долго молчали.

— Видишь ли, мне кажется, что это тот самый случай, когда есть две правды, — задумчиво произносит она. — Ты, может быть, думаешь, что Сережа воюет за свой сладкий кусок? Но это не так. Он еще до революции решил, что все свои деньги использует на нужды народа. Он ведь тоже человек с обостренным чувством справедливости. И в этом вы с ним очень похожи. Именно поэтому он, дворянин, участвует в крестьянском восстании. Ведь согласись, что допущена чудовищная несправедливость. Я о продразверстке. Хотя сам по себе этот план, возможно, и оправдан суровой необходимостью, но как он выполнялся! У крестьян отбирали все до последнего зернышка, обрекая их с семьями на голодную смерть. А все потому, что часто безграничная власть оказывалась в руках людей глупых, недальновидных, а то и просто психически ненормальных. Ты ведь знаешь, что произошло в Никольском? Туда приехали городские «товарищи», собрали всех на площади и предложили назвать самых уважаемых сельчан, чтобы из них сформировать местную власть. Когда ничего не подозревавшие жители назвали самых достойных, то этих достойных тут же и расстреляли. Народ поначалу оцепенел от ужаса, а потом обезумевшая толпа набросилась на приезжих и буквально растерзала их. И оружие не помогло.

Николай задумчиво кивает:

— Да, сейчас такая кровавая круговерть, что и не разберешься сразу, кто прав, кто виноват. Только и ты пойми: рождается новый мир, а любое рождение — это кровь и страдания. Но мы все это преодолеем. Все изменится. Люди станут жить по справедливости. Не будет больше ни войн, ни ненависти, ни голода. Я в это верю. Поверь и ты!

Она смотрит на него с ласковой улыбкой, потом тихо спрашивает:

— Как ты думаешь, Сережу могут простить?

Его голос звучит уверенно:

— Думаю, что да. Видишь, что происходит: военные действия прекратили, ведут переговоры. Есть слух, что объявят всеобщую амнистию. Твой брат, конечно, воевал. Но он солдат, а не палач. И рук своих подлостью не замарал. Мы знаем, что он никогда не расстреливал пленных, оказывал помощь и отпускал.

— Он ведь такой же благородный рыцарь, как и ты. — Маша улыбается. И вдруг страстно обнимает и, глядя в глаза, говорит так, словно произносит заклинание: — Хочу, чтобы закончился этот кошмар. Чтобы мы были вместе. Чтобы я родила тебе детей. Они вырастут уже в том прекрасном справедливом мире, за который ты воюешь, мой любимый рыцарь!

И Николай понимает, что никогда, никогда ни самыми нежными словами, ни самыми жаркими объятьями он не сможет в полной мере выразить любовь, переполняющую его сердце. Взволнованный, он склоняется к любимой и шепчет:

— Так и будет, родная моя, так и будет.

…Им еще не суждено знать, что уже истекают последние минуты недолгого счастья, подаренного им судьбой.

* * *

Еще до рассвета Федор с обозом отправился в Верхнереченск: предстояло получить боезапас и провиант. Вернуться рассчитывал дня через два, а то и через три. Спешить некуда — перемирие.

— Там же сейчас седьмая кавбригада стоит. А в ней половина бойцов — мои земляки. Эх, попьем самогоночки. Повспоминаем всяко-разно. Да и с женским населением, думаю, у них там полное взаимопонимание, — мечтал он перед отъездом.

И вполне серьезно подытожил:

— Так что раньше трех дней и не ждите. А-то, глядикось, и четвертый прихвачу.

Но уже после обеда того же дня по двору раскатился бешеный конский топот. Удивленный Николай выглянул в окно и увидел Федора. Тот передал поводья подбежавшему коноводу, махнул другу рукой и направился в сторону парка.

Чтобы не терять времени, Николай выбрался через окно. Сердце сжималось от дурного предчувствия.

Федор сидел на скамейке, старательно сворачивая самокрутку. На командира не посмотрел. Тот опустился рядом, коротко приказал:

— Говори.

Федор поднял голову, и у Николая мороз прошел по коже: такого лица он у друга не видел никогда, а уж в каких только переделках им побывать ни довелось.

— Беда, Кольша, — глухо сказал Федор, — большая беда. Новым председателем губчека назначен Агеев. Я его хорошо знаю: он у нас в 7-ой кавбригаде комиссаром был. Редкостная мразь, палач и садист. Обожал сам пленных пытать, причем не просто так, а с выдумкой, с изворотом. Так вот, ему уже доложила какая-то сука, что у нас в заложницах — сестра того самого Голованова. И он велел перевести ее в Верхнереченск.

Темная пелена встала перед глазами, зазвенело в ушах. Голос Федора доносился откуда-то издалека:

— Бежать ей надо. И бежать прямо сегодня. Завтра может быть уже и поздно.

Спросил непослушными губами:

— Как бежать? Куда?

Федор глянул жестко, прищурился, тряхнул за плечо:

— Да очнись, командир. Нельзя сейчас сопли распускать. Спасать надо девку-то.

И отведя глаза, уже тише добавил:

— Поручику надо сообщить. Только он и сможет ее от чекистов укрыть.

Николай потряс головой, прогоняя дурноту, взял себя в руки:

— Как же мы ему сообщим? У тебя что, есть кто-то, связь какая-то?

Федор усмехнулся:

— Я думаю, связь эта совсем рядом с нами. С Евдокией посоветоваться надо.

И, увидев потрясение на лице Николая, добавил:

— Точно тебе говорю.

… Евдокия выслушала их молча и направилась к двери, бросив на ходу:

— Вон тот стул захватите.

Они прошли в пустую комнату с балконом, выходившим на луг, полого спускающийся к реке. На противоположном берегу сидел парнишка с удочками. Николай вдруг вспомнил, что видел его каждый день на одном и том же месте.

Евдокия взяла стул, прошла в угол балкона и стала что-то разглядывать, опустив голову. Федор локтем подтолкнул Николая:

— Смотри!

Николай пригляделся и увидел на каменном полу небольшие выемки. Евдокия поставила ножки стула точно в них, села, устроилась поудобнее. Губы ее зашевелились, но Николай, стоявший в двух шагах, не слышал ни слова. Зато парнишка на другом берегу поднял голову и застыл в напряженном внимании.

Евдокия встала со стула. В тот же миг паренек сорвался с места и, бросив удочки, со всех ног помчался по тропинке.

— Ну, вот и все. Ответ будет через час.

И усмехнулась, глядя на их удивленные лица:

— Старые архитекторы знали много таких премудростей. Голос разносится на большое расстояние, но только из одного строго определенного места в другое. Несколько сантиметров в сторону — и чуда не произойдет. А еще можно было встать в бальной зале лицом к стене и говорить. И тогда другой человек, знающий тайное место, тебя услышит. Только он, и больше никто *.

Евдокия помолчала и обратилась к Николаю:

— Иди сам ей скажи. Попрощайтесь.

И едва слышно добавила:

— Бедная моя девочка.

— …Нет! Нет! Нет! — рыдала она у него на груди. — Я никуда не поеду! Я не могу без тебя, я просто умру.

И поднимала на него заплаканные, по-детски беззащитные глаза:

— Ну почему они не могут оставить нас в покое? Что я сделала? За что?

А он стоял, окаменев, и только страшная боль, казалось, разрывала тело на части.

Маша на минуту затихла, потом снова взглянула на него:

— А может, ничего и не будет? Может, меня просто допросят и отпустят? Их ведь наверняка интересует Сергей. Ну, спросят меня, не знаю ли я, где брат. А я ведь и правда ничего не знаю.

Он больше не мог это выдержать. Взял за плечи, легонько встряхнул:

— Ты уедешь, и сегодня же. Я никогда, слышишь, никогда не допущу, чтобы тебе грозила хоть малейшая опасность. И… ты должна жить. Пусть далеко, пусть без меня. Но мне необходимо знать, что ты живешь на этом свете, что ты есть. Поняла?!

Она молча кивнула. Потом подошла к двери и задвинула засов.

…Она приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо. Вид у нее был, как у человека, собирающегося прыгнуть в ледяную воду: отчаянный и решительный.

— Давай уедем вместе! Поедем со мной! Во Францию. Или еще куда-нибудь, куда захочешь. Деньги у нас есть, папа оставил. Будем учиться, работать. И все будет так, как мы мечтали: наша любовь, дом, дети.

Он замер. На секунду мелькнула безумная мысль: а может, и правда уехать?

Но он покачал головой:

— Не могу, родная, не могу. Здесь мои друзья. Они защищают нашу революцию, наши надежды на лучшую жизнь. Они гибнут, истекают кровью, но не сдаются, не отступают. А я что же? Сбегу? Брошу их?

И извечный женский вопрос:

— А как же я? А как же наша любовь?

Еще немного, и «железный комэск» Николай Басаргин просто разрыдался бы. Но все-таки смог справиться с этой болью.

— Ты же сама говорила, что я благородный рыцарь. Разве благородные рыцари становятся предателями?

Она откинулась на подушку и некоторое время лежала молча, глядя в потолок. Потом снова заговорила. Голос звучал спокойно и как-то отрешенно:

— Я знала, что так ответишь. Да, я на свою беду полюбила благородного рыцаря. И все-таки я верю, что мы будем вместе. С той самой минуты, когда я увидела тебя впервые, меня не покидало чувство, что мы уже знали друг друга. И не просто знали — любили. А теперь только вспомнили свою любовь. Поэтому я знаю — мы снова встретимся. Не важно, где, когда, но ты найдешь меня.

Стиснув зубы так, что резко обозначились желваки, он крепко обнял ее, прижал к груди:

— Найду, любимая, обязательно найду.

…Незадолго до полуночи три тени выскользнули из дома, прошли парком и спустились к мосткам. Там уже ждала лодка. Из нее поднялся человек, пошел им навстречу. Николай понял, что это сам Голованов. Сергей подошел, обнял сестру, Евдокию, Анну и стал их поторапливать:

— До рассвета нам надо дойти до Волошина. Там уже мы в безопасности.

Маша тихо сказала:

— Садитесь в лодку, я сейчас.

Брат подошел к Николаю вместе с ней. Ночь была безлунной, но звездной и безоблачной. Некоторое время они всматривались в лица друг друга. Потом Голованов первый протянул руку:

— Спасибо.

И пошел к лодке.

Они остались вдвоем. Он притянул ее к себе, обнял. «Последний раз, последний раз», — жгла душу мысль.

Маша подняла голову:

— В нашей комнате на столе — пакет. Посмотришь… потом. Ты сам все поймешь. А теперь — прощай.

Ее голос прервался. Она резко отпрянула и пошла по мосткам. И уже из темноты донеслось тихое:

— Прощай, любимый!

Налетел легкий порыв ветра и принес знакомый аромат. Это был аромат ее волос. Или ему просто так показалось?

Скрип уключин давно уже смолк, а он все стоял на берегу, словно надеялся, что она сейчас вернется. Но она не вернется никогда. Никогда он ее больше не увидит. Никогда, сколько бы лет он ни прожил. Никогда больше не будет ее глаз, ее милой ласковой улыбки, ее губ. Никогда он не поговорит с ней, не услышит ее голос. И как ему жить?

Вдруг пришла простая мысль: а зачем жить? Ведь все можно решить так просто.

Рука скользнула к кобуре. Представил, как при известии о его смерти боевые друзья будут молча отводить глаза. А кто-то и не промолчит, презрительно плюнет, назовет предателем и слабаком.

Он крепко потер лицо. Ну что ж, если его жизнь не нужна ему — тем лучше. Легче будет отдать ее за светлое будущее. Впереди еще немало битв, в них на счету каждый боец.

Он повернулся и пошел к дому. И с каждым шагом походка его становилась все уверенней.

В комнате он нашел пакет. Там была ее фотография в овальной рамке и лист бумаги.

Мы были, любимый, мы были.

Не важно, где и когда,

Встретились и полюбили,

Так свершилась судьба.

В каком-то ином столетье,

В ином, чудесном краю,

Не на другой ли планете,

А может, просто в раю?

Судьба — не добрая фея,

Но любящих ей не сломить,

Ведь жизнью готовы своею

Они за любовь платить.

Сияет веронское лето,

Пьянят ароматом цветы,

Тогда я звалась Джульетта,

Моим Ромео был ты.

Отчаянье очи застит,

«Любимый!» — зову с тоской,

Я Евпраксией Рязанской

На башне стою городской.

Рука в молитве взметнулась,

Но он не придет, не зови,

И белой птицей рванулась

В последнем порыве любви.

Промчались тысячелетья,

И вот мы встретились вновь.

Все умирает на свете,

Но вечно живет любовь.

Я сразу тебя узнала,

Я снова тебя нашла,

И так же луна сияла,

И так же сирень цвела.

Веруя в мудрость Бога,

Смерти я не боюсь,

У рокового порога,

Лишь об одном помолюсь:

Чтоб там, за призрачным кругом,

В начале иного пути,

Не разминуться друг с другом,

Мимо нам не пройти.

И внизу приписка: «Мы еще встретимся. Я в это верю, верь и ты».

* * *

В мае 1986 года Анри Пленель, представитель солидной французской юридической фирмы, специализирующейся на наследственных делах, прилетел в Москву. Устроившись в гостинице, он сделал один телефонный звонок, потом заказал такси и вскоре поднимался по широкой лестнице так называемого «сталинского» дома. Дойдя до нужной квартиры, француз позвонил и приготовился терпеливо ждать: он знал, что хозяину квартиры хорошо за восемьдесят, а у домработницы сегодня выходной. Но дверь открыли почти сразу. Перед Анри стоял высокий, статный мужчина, с прямой спиной и широким разворотом плеч. Синие глаза молодо блестели. И даже седина не портила его, а лишь придавала шарма.

«О-ля-ля, — удивился француз, — хотел бы я так выглядеть в свои 85. Впрочем, — тут же «успокоил» он себя, — я до таких лет просто не доживу».

Они прошли в кабинет, и французский юрист стал рассказывать о деле, которое привело его в Москву.

— Полгода назад в Монпелье скончалась некая Полин Бланкар, богатая и уважаемая клиентка нашей фирмы. В девичестве — Полина Мельникова. А ее мать звали Анной Демьяновой. Вам говорят что-нибудь эти имена?

— Говорят, — слегка помедлив, ответил хозяин.

Он казался спокойным, но юрист заметил, что руки его напряглись.

— Так вот, продолжаю. В своем завещании, помимо прочих указаний, Полин Бланкар дает поручение доставить в Россию письмо ее матери, адресованное Николаю Басаргину. А если к тому времени его уже не будет в живых, то письмо следует передать его потомкам.

Анри сделал небольшую паузу.

— Но вы, к счастью, живы. Вот это письмо.

Француз достал из элегантного портфеля дорогую кожаную папку, пояснив, что Полин очень бережно хранила этот документ, и передал ее своему собеседнику. Затем начал прощаться, понимая, что хозяину не терпится прочитать письмо. Но уже в прихожей вдруг остановился и смущенно взглянул на Николая:

— Я понимаю, что веду себя бестактно. Но я всего лишь человек. Видите ли, мы с Полин много лет дружили. И я не раз слышал от нее рассказ о необыкновенной любви дворянки и красного командира. К тому же она хорошо знала Марию, ведь Полин родилась в 1923 году. Полин говорила, что Мария всю жизнь любила только одного мужчину. Вас. Она так и не вышла замуж, хотя желающих было… как это по-русски? А, да, «хоть отбавляй». Еще раз простите меня, но… как сложилась ваша личная жизнь? Есть ли у вас жена, дети?

Лицо хозяина окаменело, но он все-таки ответил:

— У меня есть приемный сын, внуки, правнуки. Женат я никогда не был.

И вдруг сдержанность покинула его, губы дрогнули, глаза блеснули как-то уж слишком ярко. Он тихо добавил:

— Я тоже всю жизнь любил только одну женщину.

Анри постоял и вышел, забыв попрощаться.

А Николай прошел в кабинет, открыл папку и достал два конверта. На одном было написано: «Письмо Анны. Прочитать первым».

«Не знаю, кто будет читать это письмо, но хочу надеяться, что оно все-таки дойдет до тебя, Николай. Наш побег тогда, в двадцатом году, закончился удачно. Мы перебрались сначала в Югославию, а потом во Францию. Деньги у нас были: отец Сергея и Марии оставил на их имя вклады во французских и швейцарских банках. Я вышла замуж за Захара, и Сергей купил нам ферму в Монпелье, где мы и прожили всю жизнь. Маша с Сергеем остались в Париже. Она все-таки стала врачом, как и мечтала когда-то. Сергей получил диплом инженера.

Мама уехала с нами. Но в 1939 году она умерла. А ведь ей всего-то было 59. Она очень тосковала по России. Я думаю, что это и свело ее в могилу.

А теперь расскажу о самом тяжелом и страшном. Во время войны Маша и Сергей стали участниками Сопротивления. В 1943 году, после разгрома под Сталинградом, гитлеровцы просто лютовали. Хватали всех подряд по малейшему подозрению. Некоторые подпольщики говорили, что надо пока приостановить борьбу, затаиться, поберечь людей. Но Маша и Сергей занимались спасением еврейских семей. Как можно было с этим повременить? Спасая свою жизнь, обречь на гибель других людей, детей?

Конечно, ни Маша, ни Сергей никогда бы так не поступили.

Их арестовало гестапо. Там они и погибли.

После войны мне удалось найти женщину, которая чудом спаслась из гестаповского ада. Она некоторое время была с Машей в одной камере. И вот однажды, в минуту отчаяния и ужаса (а я думаю, что там все минуты были такими) эта женщина сказала, что человечество — сборище гнусных тварей, которые так и будут уничтожать друг друга, пока не уничтожат окончательно. И вдруг она увидела на Машином лице слабую улыбку:

— Нет, вы не правы. Я верю, что люди рано или поздно создадут справедливый счастливый мир, в котором не будет ни войн, ни ненависти, ни голода. Меня убеждал в этом один благородный рыцарь, и я ему верю.

Та женщина считала, что у Маши помутился рассудок. Но я-то сразу все поняла. Я ведь помню, кого она называла благородным рыцарем.

И еще одно, последнее. Во время обыска и ареста погибли все Машины бумаги: ее письма, дневники, фотографии. Уцелел только этот листок. Он как-то вылетел на лестницу, и его сберегла соседская девочка. Она мне его после войны и передала. Если это письмо все-таки дойдет до тебя, значит, судьба так распорядилась, чтобы ты его прочитал. Прощай».

Дрожащими руками он открыл второй конверт.

Любовь моя — счастливый краткий сон,

Наивно ждать, что сон всю жизнь продлится.

Года прошли, пусть не забылся он,

Но в жизни никогда не повторится.

Не прилечу я на твое окно

Ни легкой птицей, ни листком осенним.

Тот мальчик с девочкой… их нет уже давно,

И в парке над рекой растаяли их тени.

И лестница, ведущая к реке,

Не заскрипит под нашими ногами,

Мою ладонь ты не сожмешь в своей руке

И не коснешься теплыми губами

Моей щеки, волос моих и глаз.

И старой нет скамьи, что средь сиреней

Надежно спрятав, приютила нас

Той звездной ночью празднично-весенней.

Но, память, отчего же ты жива?

Зачем мне снова душу взволновала?

И заставляешь вспоминать слова

Той песни, что давно уж отзвучала.

Насмешливо качаешь головой —

Напрасно… Я его не позабыла

Напев той песни, древний и простой,

Его сама когда-то я сложила.

Его слагает каждый для себя,

Но песня эта вечно новой будет,

Кто сердцем пел ее, страдая и любя,

Тот никогда ее не позабудет.

Он достал из ящика стола фотографию в овальной рамке. Маша, его Маша, смотрела на него, как и много лет назад: с ласковой, нежной улыбкой. Он осторожно погладил ее по щеке: «Мы встретимся, любимая, непременно встретимся. Теперь уже скоро».

© Ольга Карпова

* Это не выдумка автора, а исторический факт. В некоторых русских усадьбах такой эффект можно было наблюдать даже в XX веке.

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Мы были, любимый, мы были…»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

7 отзывов

  1. Серьёзная история, больше напоминающая очерк. Написано ровно и грамотно, уверенной рукой автора. Вызывает уважение обилие по сути исторических информаций, над чем надо было немало потрудиться. А близость к газетному очерковому материалу видна в самом тексте: несколько суховатом, словно бы изначально настроенном прежде всего на правильном изложении фактов.
    А так хотелось бы чувствовать живой, лирический всплеск любви. Этот живой всплеск вроде как и проявился… в стихах, но стихи не слились с прозой. Да ещё и длинные. Рядом с такими, по сути документальными фактами и невыразительно штампованными фразами. К сожалению, у меня не возникло ни чувства естественности, ни ощущения нежной любви. Нам всем стоит почаще обращаться к произведениям классиков: счастливые — они до сих пор способны вызвать неподдельное волнение!
    Творческих удач и вам, дорогой автор!

  2. Меня до косточек проняло огнем звездным. Вроде бы так просто написано, день за днем, ночь за ночью, шаг за шагом, взгляд за поцелуем, вечность за десятилетиями… Но за всем этим стоит непростое слово: талант.

    1. Оксана, большое спасибо за отзыв. Вы не указали свою фамилию. Это не ваш рассказ «Хранительница любви»? Он мне очень понравился. Перечитала два раза и выделила в числе лучших.

      1. Это вам спасибо, Ольга! Нет, это не мой рассказ. Я не пишу. Я читаю. Я случайно попала на ваш рассказ. Я читаю Олега. Прихожу на сайт, когда есть время. У меня есть бумажная книга Олега. Это было весной 2012 года. Он ходил по городу, т.е. по Тюмени, и раздавал свои книги. Даром. Я случайно оказалась в Тюмени (живу за 120 км оттуда) и случайно же с Олегом пересеклась. Потом нашла его страницу на Самиздате, а потом он создал авторский сайт. И это отдушина для меня. Все, больше писать не могу, к восьми на работу. Ваш рассказ очень-очень хороший, Ольга! Желаю вам успеха на конкурсе!

        1. Понимаю, что эта страница не предназначена для переписки, но не могу не ответить. Оксан, наверное, ничего случайного в нашей жизни все-таки не бывает. Не случайной была и ваша встреча с Олегом . Я непреклонная противница всякой мистики, но, видимо, что-то все-таки есть.
          А вам самой надо попробовать писать.
          Если после работы зайдете на сайт, прочитайте рассказ «… и зоопарк». Я смеялась и плакала.

      2. » Хранительница любви»- мой рассказ. Ой,Ольга,какая у Вас интересная история. Прочла с удовольствием.

  3. Ольга, замечательное произведение! В нем всё хорошо! Добавить нечего! Восторг! Это была заслуженная победа!

Добавить комментарий для Оксана Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.