Кира

Женщина, зеркало, отражение, маска, робот

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Автор об авторе: «…Я живу в Украине, в городе Харькове. Тата Коссе — псевдоним, под которым я хотела бы издавать свои произведения.

Мне 42 года. Замужем. Растим с мужем дочь. Если бы у меня спросили, чем я занималась всю свою сознательную жизнь, я бы ответила — творчеством. Этому же собираюсь посвятить и оставшееся время.

Уже много лет рисую. Рисую декоративные работы и создаю картины из металлических деталей. Веду творческие занятия с детьми и со взрослыми.

Понемногу пишу. Люблю писать. Люблю писать ручкой по бумаге. Облекать мысли в слова — особое удовольствие. Интересны люди. Не восхищают, но притягивают, как магнитом, своими узорами. «Почему?» — любимый вопрос. В арсенале есть эссе, рассказы, небольшая повесть. К повести рисую иллюстрации. Мечтаю когда-нибудь издать.

Больше всего, наверное, ценю содержание, осмысленность и красоту. Чтобы в картинах не было «дыр», текст — «бежал», а во взаимоотношениях — люди видели других людей.

Хочется поучаствовать в конкурсе. Никогда нигде не участвовала и не публиковалась. Волнительно. Когда обнажаешься, всегда волнительно. Хотя опыт выставок помогает.

Как-то моя подруга спросила: «Зачем вам всем издавать книги, не пойму?» И мое привычное красноречие запнулось. И, правда, зачем? Может быть, потому что природа всего живого — семя, цвет, плод. А в «столе» — маловато для этого света».


 

Три сестры. Благополучная семья. Только папа умер рано. А Кире всего десять лет. Но она ничего не помнит: ни слез, ни сожаления, ни гнева, ни боли. Мама с бабушкой вовремя подхватили и донесли до совершеннолетия на безоблачной подушке безопасности. Так Кира и встретила невинную взрослость — в своем вымышленном, фантазийном мире, где потеря самых близких и родных не разрушает его, а наоборот, по-буддистски устраивает заново.

Девятнадцать. Защитная завеса прохудилась, поблекла, выгорела, выцвела и местами зияла большими дырами. Кира ловко обходила отверстия во внешний мир и, однажды, удачно завернувшись в еще не потерявший цвет уголок защитной ширмы, ненадолго обворожила талантливого писателя в расцвете сил и творчества. Благо, юного тела было немного – цветастого лоскутка оказалось достаточно.

Он думал, что защитный шатер у нее в наличии: и цел, и крепок, и красив. У Киры был талант: в самой неприглядной ситуации выглядеть благополучно и достойно. Эта способность и спасала, и одновременно губила ее жизнь. И писатель пошел на отношения: быстротечные, легкие — с его стороны. И настоящие, крепкие, на всю жизнь – с ее.

Он понадеялся, что она бережет свои границы так же, как он — свои. Первая беременность Киры чуть не убила его. Пришлось срочно спасаться многомесячной заграничной командировкой: донашивать очередной роман на чужих землях. У Киры же была своя опора, свой защитный шатер, свои три кита – мама, бабушка, сестры. Он считал, что имеет право на бегство. Сашку Кира родила сама. Он даже не позвонил. Бурные презентации новой книги закрутили время в поздравительных бокалах. Яркие лучи славы не давали ни единого шанса увидеть чье-либо иное рождение, кроме своего.

Он вернулся через три месяца после рождения дочки. Синеватая двухкилограммовая Сашка наела небольшие шарики щек. Шатающаяся Кира на днях перестала обнимать холодные стены. Сашка далась ей тяжело. На роддом защитного шатра не хватило. Серая, в дырках рубашка, такая же простыня между ног, и чем-то таким же обернут еле живой ее ребенок. Их ребенок. Кире было жалко и себя, и дитя: несчастнее, казалось, никого в мире не было. Об иных, счастливых, Кира старалась не думать.

— Раз такое дело, нужно пожениться, — решил запоздавший жених, — тебе же моя фамилия ни к чему?

Кира промолчала. Роспись получилась безликой и почти бесцветной. Вечером поехали знакомиться с его пожилыми родителями. Знакомство, в отличие от официального заверения отношений, оказалось разнообразным и пестрило неожиданными сюжетами. Новоявленный муж, он же сын, пока разливали шампанское, ненадолго отлучился и вернулся с пятилетним мальчиком. Раз уж Сашку показали, пришлось объявить родителям о существовании еще одного внука, первенца. Шампанское пили молча и не чокаясь, как на поминках.

 

 

* * *

 

Кира была спокойная и медлительная, похожая на питона. Сильная и мощная, она все время ползала внизу, позволяя спотыкаться о себя и невольно вытирать о себя ноги. Но Киру это не смущало: дом, в котором она жила, был достаточно грязным, со множеством давно живущих, забытых и никому не нужных вещей. Среди всего этого невостребованного хлама она чувствовала себя, как рыба в воде: особо никому не нужна, но без весомой причины никто от нее не избавится.

Принадлежать кому-то или чему-то было главной жизненной задачей Киры. Не просто задачей, а вопросом жизни и смерти. Сама по себе питониха ни для кого уже не представляла никакой ценности, а для себя самой — и подавно. Поэтому единственным способом ее существования было либо поглощение всего подряд, либо смертельное объятие, обвитие, более длительный контакт, предварительные ласки, смягчающие для ее жертвы переход в другой мир.

Питониха была всеядная и ненасытная. Подстерегая и поглощая очередную жертву, она не успокаивалась: весь мир, все, что окружало несчастного встречного, превращалось в ее добычу. Она была тихой, мягкой и очень принимающей — все без разбора. Исповедовала исключительно потребительский буддизм — результат вечного голода, неутоленного голода кричащего младенца.

 

 

* * *

 

Вторая беременность Киры предопределила следующую заграничную командировку ее мужа. Каким-то образом Кирины, растущие внутри плоды, подстегивали внутриутробной музой живущего рядом писателя. У него сразу же появлялись идеи для творчества и возможности реализовывать их на иных, более сытых берегах. Кира же перебивалась в своем отечестве, чем могла. Правда, бабушка помогала теперь исключительно из-за облаков: ежедневно посылала то теплый лучик, то хорошее настроение, то просто небо без дождя. Мама с сестрами пока еще были в физическом доступе. Но мама дряхлела, у сестер — своя жизнь, свои заботы.

Мирослава родилась покрепче и была копией свекрови. Писатель, не особо жаловавший свою маман ранее, тем не менее, что-то почувствовал и вернулся не через три, а через два месяца. К Мирославе относился подчеркнуто нежно, каждым жестом и вниманием выбрасывая нелюбимую Сашку в наследственную питоничью стаю, навсегда закрепляя в ней желание поглощать все и всех без разбора. Кире и Сашке приходилось замыкаться друг на друге, сливаясь в пестром уроборосе, уродливо менявшем замысел их маленького мира.

 

 

* * *

 

Третьего ребенка муж не хотел: писать уже не было сил. Но он собрался и уехал. Перед этим он долго объяснял жене, что двух девочек им хватит, но Кире было мало. Каким образом у него получались романы — он знал: чернила выливались бурно и стремительно из-под скрипящего пера. Как без особой страсти и смазки у него получались дети – было для него загадкой. Лишь смертельные объятия питонихи могли выдавить из сухонького, стареющего мужа жизненное семя и сок.

На этот раз это был мальчик. Писатель смягчился и приехал ровно через месяц после его рождения. К ребенку не прикасался, но из внимания не упускал. Все время делал Кире замечания и раздавал указания. Не упускал ни единой возможности выгнать их из дому на прогулку — дышать свежим воздухом. С прогулки Кира возвращалась с коляской, сыном и десятикилограммовой сумкой нехитрых продуктов: картошка, морковка, лук. Все – из дальних, бюджетных магазинчиков. Все – пешком на седьмой этаж старого дома с четырехметровыми потолками, виновниками нескончаемых ступенек.

Сын был обвит ею полностью, избавляя на время своего папу от ненасытной любовной хватки мощных жениных мышц. Писателю оставалось лишь увиливать от случайных прикосновений, втягивая от неожиданности свое нутро при помощи задержки дыхания, — исчезающее тело писателя не хотело больше творить.

 

 

* * *

 

Дети выросли. Сашка бродила от одного женатого мужчины к другому, каждый раз удачно подтверждая для себя, что никто и никогда не полюбит ее. Для свободных же мужчин она оставалась невидимкой. Мирослава жила сама — ни один из ее пылких возлюбленных не любил ее так, как любил отец. Макс жил отдельно, но питаться ходил к матери. Лучшую слугу себе он так и не нашел.

 

 

* * *

 

Она жалуется, что он не общается с ней: не разговаривает, избегает, не делает ничего в доме, критикует, игнорирует. Он – что она слишком близка: многого хочет, многое требует. Требует, чтобы он был рядом, был с ней. Просто был. Они стоят вдвоем спиной к окну, чуть вполоборота, оба – правым профилем. Он – чинит кран, она — взбивает белки с сахаром. Пара — он и она. Всю жизнь обреченные быть вместе. Его профиль отражается в окне. Красивый, глубокий, грустный взгляд.

…И, вдруг, отражение вздрогнуло, задрожало, завибрировало, ожило и почувствовало своей стеклянной душой, что его хозяин тоже очень хочет близости, прикосновений, любви. И отражению, почему-то, очень сильно захотелось отделиться от рамы, выйти за рамки, подойти к нему, обнять сзади и удерживать в крепких объятиях долго, очень долго, так долго, пока из его хозяина не выкатится слеза.

А она пусть взбивает белки с сахаром. Миксер же пока еще работает.

 

© Тата Коссе

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Кира»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

14 отзывов

  1. Открыла эту страницу – и передо мной начало вырисовываться живописное полотно, центральной частью которого стал облик «питонихи» Киры – той самой, которая позволяет «спотыкаться о себя и невольно вытирать о себя ноги». Той самой, которая давно уже не смотрит на мир через уютную защитную завесу, когда-то сотканную любящими мамой, бабушкой и сестрами, а трезво оценивает своё положение: «особо никому не нужна, но без весомой причины никто от нее не избавится».
    В этом месте хочу сразу сделать небольшое отступление. С первых строк Тата Коссе демонстрирует великолепное владение словом: она чувствует малейшие эмоциональные оттенки и очень грамотно их использует. Возьмем, например, уже процитированную мной фразу, только в полном её варианте: «Среди всего этого невостребованного хлама она чувствовала себя, как рыба в воде: особо никому не нужна, но без весомой причины никто от нее не избавится». Всего лишь несколькими словами Тата Коссе делает безысходность положения героини ещё отчаяннее, практически уравнивания женщину с хламом, да ещё невостребованным! И следует особо подчеркнуть, что у Таты Коссе во всем тексте нет ничего лишнего: каждое слово отточено, каждая фраза выверена до безупречности.
    Метаморфозы, которые произошли с Кирой, вступившей в мир — хоть и рано осиротевшей, но «на безоблачной подушке безопасности», пугают и даже отвращают. Жалость к ней быстро исчезает, сметенная картинками всеядности и потребительского поглощения всего подряд. Да и человек, который не ощущает себя личностью и «не представляет ценность даже для себя самой», вызывать ни уважения, ни жалости не может.
    Оттолкнувшись от образа питонихи, Тата Коссе настолько выразительно развивает его, включая в «питонью стаю» все действующие лица, что завершая чтение рассказа, некоторое время не можешь отогнать от себя это страшное видение бессмысленной оцепенелой жизни, породившей питонят, которые, похоже, так же бессмысленно просуществуют в этом мире, как и Кира.
    И отражение в окне, пожалевшее человека, становится самым сильным и самым трагичным мазком на полотне жизни этих людей.
    Спасибо за отличный рассказ!

    1. Спасибо, Ольга, за такой подробный отзыв. Очень ценно иметь такую обратную связь)

  2. О-о-очень хорошо, по ощущениям напомнило мне моего любимого Борхеса, не так круто закручено, конструкции предложений довольно простые, лабиринты образов не слишком сложные, но ощущение борхесности очень сильное! Образ питонохи — героини, поглощающей героя своей любовью, и самой этой любви; и вообще уробороса — бесконечности, ущербной от собственного одиночества, — роскошный. Тата, Ваш рассказ меня просто наслаждал. А каков финал — он делает героев неоднозначными. Как хорошо! Вы очень талантливы. Примите моё искреннее восхищение.

    1. Это такое счастье, когда ты пишешь из своей картины мира, а тебя понимают. Понимают, о чем ты хотел сказать. И такое облегчение, выдох и радость: вроде бы получилось. Хотя ты и надеялся на это. Но все же. Неожиданные параллели и радуют, и смущают одновременно. Спасибо, Инна))

      1. А ещё у Вас непростое, многооттеночное, своеобычное слово — большая по нынешним ширпотребным временам редкость. Ваша картина мира, Тата, и Ваше трепетное отношение к писательству — на самом деле мне очень близки. Очень рада знакомству!

  3. Напрашивается одно слово — БРАВО. Мощные образы, живые портреты, отличный язык. Из тех рассказов, который ещё некоторое время держит и мысли, и сердце.

  4. Очень хороший, грустный и зрелый рассказ, очень красивый и продуманный текст, без витиеватости, короткие, стреляющие предложения.
    Мне не хочется разбирать его на составляющие, потому что осталось очень тревожное послевкусие, я тоже где-то, наверное, питониха Кира, все как надо, все как у людей…

    1. Спасибо) Все мы — люди. И когда находимся внутри ситуации, не видим, как надо. А когда поднимаемся над ней — варианты » как надо» обрушиваются на нас. И это такая ответственность — нанизать эти бусины в правильной последовательности. Потому что, «как правильно» — это уже следующий уровень «над». А мы — все те же, просто люди)

  5. Спасибо, прочитал.
    Красивый слог.
    Заметил, что со временем, с каждым ребёнком он (муж главной героини) становился по-тихоньку всё ближе к ней, сбегая на всё меньшее время, уменьшая свои границы, пока с ней не остался насовсем и к концу истории, что-то даже вздрогнуло, как минимум в отражении окна. В то же время, по мере развития истории в нём, вместе с его вдохновением умирал писатель.

    1. Благодарю за вдумчивый отзыв. Меня радует, когда читатель размышляет и задумывается над прочитанным. Это подтверждает неоднозначность истории) Каждый видит что-то свое. Вопрос с близостью не такой очевидный, на мой взгляд. Но то, что писатель в герое умер — это да, факт бесспорный и печальный.

Добавить комментарий для Тата Коссе Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.