Красавица и чудовище

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Марк Котлярский.

---

 

— Ты — чудовище! — сказала она, улыбнувшись, — я никогда не думала, что когда-нибудь вообще приеду в Израиль. И как тебе удалось меня сюда вытащить?

Мы сидели на тель-авивской набережной в один из пряных апрельских дней в кафе под названием «Лондон», где можно заказать нежные шарики клубничного мороженого, которое подают вместе со сливками в хрустальных вазочках на тонких эротических ножках (по меткому слову абразивного Абрама Терца).

— Ты рад, что я приехала? — она зачерпнула мороженой ложечкой и зажмурилась от удовольствия.

 

Время близилось к пяти. Пятнистый от обрывков туч небосвод внезапно разгладился, словно сбросил себя ненастную хмарь и высвободил простор для закатного солнца.

 

— Помнишь, как у Бабеля, — сказала она, запив мороженое глотком горячего кофе, — «Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова…»?

— Солнце и в самом деле оранжевое, точно, взгляни на этот огромный шар, который опускается в море… Хотя причем тут отрубленная голова? Красивость какая-то… — я пожал плечами.

— Ты, оказывается, зануда? — спросила она ласково.

 

«Зануда…? — подумал я. — Я чудовище! Какого черта я пригласил ее в Тель-Авив? У нее и так все в полном порядке, начитана, образована, красива, умна, начальник отдела в крупном столичном банке, муж — бизнесмен, удачлива, жизнь удалась. Зачем ты ей нужен, лысый сатир, уходящая натура, фразер и босота?!»

 

Я ненароком коснулся ее руки, безо всякого намека на близость, просто, чтобы привлечь внимание:

— Я люблю бывать здесь ко времени заката. Ощущение наваждения… Чего-то нереального… Свет, перетекающий в сумерки…

— Наваждение… — задумчиво повторила она и рассмеялась, закрыв лицо руками.

Я почувствовал, как невидимая игла вошла в мое сердце, с размаху, жаля, звеня. Это был жест… моей возлюбленной, с которой мы расстались год назад; ее жест, только ее, неповторимый, ни у кого, ни до, ни после я не встречал такого жеста, Боже, как я любил ее, зачем мы расстались, зачем, зачем вообще об этом вспоминать?…

Мысли заметались, как искры тлеющего костра, но усилием воли я заставил себя не думать о прошлом.

Что прошлое? Пыль, тлен, иллюзия.

А реально то, что рядом со мной сидит красивая женщина, которая к тому же повторяет жест, жестью засевший в моей памяти.

Она что-то почувствовала.

— Что с тобой? — мягкая прохладная ладонь коснулась моего лица.

— Так, что-то вдруг вспомнилось… — я попытался улыбнуться.

— У тебя вдруг потемнели глаза. — она еще раз провела ладонью по моему лицу, и вдруг я, сам того не осознавая, прижал эту ладонь, пахнущую мороженым, к лицу и поцеловал ее несколько раз.

Странно, но она не отняла руку.

— Извини… — я очнулся.

— Не извиняйся, все хорошо… — она посмотрела на меня внимательно. — Но глаза у тебя потемнели на миг.

— Это сумерки настают. Промежуточное время между светом и тьмой. — я закурил.

Мы замолчали.

 

«Что я о ней знаю? — думал я. — Красота — страшная сила… Раневская… Да… Причем тут Раневская? Нет-нет, о чем я… Кто она? Девочка из Ставрополья, поставившая себе целью завоевать столицу? Инженю, поменявшая амплуа? Бизнес-вумен? Женщина-вамп… Не намп, не вамп… Смешно… А что не смешно? Смешно то, что мы сидим рядом, и я не знаю, что делать дальше и вообще, стоит ли что-то делать… Нет, я знаю о ней, что она любит мемуары, стихи Бродского, она счастлива, она довольна жизнью, чего не скажешь обо мне…»

 

Сумерки сгущались.

Мы сидели долго, разговаривали о чем-то незначительном, как вдруг я сказал:

— Есть в тебе что-то царственное… Может, в родословной покопаться?

— Я родословную знаю хорошо. Кровь там простая, но гордая, да. — она кивнула головой.

— Ты разная…

— Ты думаешь?

— Я знаю.

— Что ты еще знаешь?

— То, что ты любишь задавать вопросы.

— Тебе не нравится?

— Вот видишь, опять вопрос.

— Извини.

— Тебе хорошо?

— Теперь ты задаешь вопросы? Мы поменялись ролями?

— А можно поменяться сердцами?

— Можно.

Мне казалось, что наши голоса звучат глуше и глуше, я не понимал, что это — игра сознания или реальность, похожая на сон, которая может в любой момент разлететься на тысячу осколков.

 

«Мы — сами осколки, — я чувствовал, что она придвинулась ко мне поближе и лицо ее горит, — мы осколки разбитого вдребезги, что нас объединяет? Социальная сеть? Ее приезд в Тель-Авив? Желание близости, но какой? Но можно быть ли ближе? И нужно ли? Чудовище и красавица… Она чудовищно красива, и все это нереально, но что вообще есть реальность? Странная и неумная фантазия… Я, в самом деле, чудовище!»

 

© Марк Котлярский