Некоторые люди верят в то, что жизнь идёт либо хорошо, либо плохо, а середины нет. Будто бы одно плохое непременно соединяется с другим плохим, а хорошее — с другим хорошим. И получаются в жизни то чёрные полосы, то белые. А смешанных полос — ну, чтоб не очень обидно жилось на свете, — отчего-то не бывает.
Коснитесь карандашика: он живой! Олег Чувакин выправит, обработает, допишет ваши рассказы, сказки, повести, романы; робкие наброски превратит в совершенный текст. 29 лет практики (с 1994). Олег разберёт ваши ошибки и недочёты, даст полезные советы и научит им следовать. Поднять слабый черновик до подлинно литературного уровня? Будет сделано!
Понедельник представлял собою сплошную чёрную полосу. Очень чёрную. И очень широкую.
Во-первых, Павлин опоздал на урок. А почему опоздал? Потому что проспал или не мог найти учебник? Ну, здрасьте! Он опоздал потому, что у школы встретился ему третьеклашка Женька Зеленцов, сосед по дому, и попросил найти набор ручек. «Они в таком зелёном чехольчике», — сказал Женька, вцепившись в рукав Павлина и с какой-то собачьей преданностью заглядывая ему в глаза. — «Отцепись, — сказал Павлин. — Какие ещё ручки?» — «В зелёном чехольчике. Твой Мочалкин попросил у меня посмотреть — а сам как бросит их!»
Если бы не прозвучала фамилия Мочалкин, Павлин бы нипочём не стал искать какие-то ручки. И вообще нечего возиться с салагами: начнёшь с ними нянчиться, так они моментально на шею сядут. Вообразят, будто ты их друг пожизненно. Им и невдомёк, что друзей не бывает!
Шарил, шарил Павлин в траве — без толку. Чего только нет в траве: и сигаретные пачки, и этикетки от жевательных резинок, обёртка от мыла и даже чей-то носок. Нет только Женькиных ручек. А тут — звонок. Противно так прозвенел, издевательски. Если б первым уроком была не математика, а, скажем, история!.. Павлин выпрямился. «Подставляй лоб», — сказал Женьке. Тот вздохнул и послушно откинул стриженую голову. Павлин приложил ладонь к Женькиному лицу, оттянул средний палец — самый сильный — и дал Женьке чувствительного щелбана.
— Ой! — покачнувшись, вскрикнул Женька.
— Опоздал из-за тебя, мелкого!
— Нет, это потому, что ты не хотел искать!
— Да ну? Психолог выискался! И что ты ко мне привязался? Вечно путаешься под ногами! И скажи, какой дурак носит ручки в зелёном чехольчике? Каждому захочется взять и бросить их в зелёную траву!
— Я думал, ты добрый! — потирая покрасневший лоб, сказал Женька.
— Чёрта с два! — отрезал Павлин, направляясь к школьному крыльцу. — Добрых не бывает. Все вокруг злые, запомни.
— Но я же не злой… — заныл сзади Женька.
«Сколько раз говорил себе: не помогай никому — хуже будет! — думал Павлин, вбегая в школу. — Лучше о себе подумай. Мочалкин и тут сумел мне навредить!»
Ручек в зелёном чехольчике Павлин не нашёл, а вот на математику опоздал. Всего-то на минуту. Но ведь Марии Аркадьевне не объяснишь, что он искал в траве ручки. Да что — Марии Аркадьевне! Как бы хохотал над ним Мочалкин или Корыткин, начни он рассказывать про Женьку и ручки!
Павлин стоял, ощущая, как его рюкзак за спиною упирается в доску. Класс глазел на него, как бы припирая его взглядами к стене.
— Луганский, — сказала Мария Аркадьевна, — ты хотя бы осознаёшь, что за этот учебный год опоздал ровно пятьдесят раз? И сегодняшнее опоздание у тебя — юбилейное. Давай-ка сюда дневник, Павлин Луганский. Юбилейное опоздание следует отметить.
Классная никогда не звала его Пашей. Только Павлином. Полным именем.
Он скинул с плеч рюкзачок, подал молча классной дневник. И показалось ему, что Мария Аркадьевна с удовольствием пишет на дневниковой страничке. Будто она рада была его опозданию. Не опоздай он — и нечего было бы писать в дневник.
— Юбиляр! — сказал с задней парты Мочалкин.
— Помалкивай, Мочало! — Павлин нашёл на среднем ряду рожу Мочалкина. — Не то худо будет. Так худо, что вообще говорить не сможешь. Придётся азбуку немых изучать.
— Павлин, — сказала, возвращая дневник, Мария Аркадьевна, — кулаками делу не поможешь. Дисциплинированным прилежным ученикам нет нужды в кулаках и угрозах. Вот, например, Владик Спиридонов никому не угрожает. Зачем отличнику кому-то угрожать? Где у нас Владик? Ах да, Владик в больнице. Почему Спиридонов может учиться на «отлично» и не опаздывать, а ты не можешь? Или тебе это позволено, а другим — нет?
— Луганский считает, что с его именем всё позволено, — сказал с «камчатки» Мочалкин. — Мы для него — никто. Он же по происхождению дворянин. Почти что царь. Говорят, в стране скоро выборы отменят, самодержавие введут, вот некоторые дворянчики и повылезали из щелей. Надеются в цари или в какой-нибудь сенат пролезть.
— У него родословная, как у собаки! — Корыткин противно захихикал.
— Не беспокойся, — сказал ему Павлин, — твоя родословная на тебе прервётся!
— Замолчите, Мочалкин и Корыткин, — сказала Мария Аркадьевна. — А ты, Павлин Луганский, мог бы вести себя сдержаннее.
Угу, сдержаннее!.. Не очень-то Марьюшка торопилась остановить Мочалкина — кстати, далеко не отличника, сдувавшего математику у Спиридонова! Будто не знала Мария Аркадьевна, кто у кого в классе списывает! Ну конечно: Мочалкин — её племянник, ему можно! Хотя не скажешь, что у тёти и племянничка тёплые отношения. У кого вообще могут быть с Мочалкиным тёплые отношения? Да и с Марьюшкой тоже!
— Седьмой класс заканчиваете, — сказала Марьюшка, — пора бы и ума набраться.
Долго Марьюшка будет держать его у доски?.. А племянничек у него допросится! Пусть попробует ещё назвать его «юбиляром»! Он вышибет ему все зубы и нос набок своротит. Без предупреждения. И будет Мочало похож на шамкающего пенсионера-инвалида.
Коснитесь рожицы: она живая! Научитесь править свои рассказы у редактора. Обучение только на ваших текстах. Никаких теоретических лекций и курсов. Чистая практика. Уроки правки с пояснениями, указаниями и образцами. Олег Чувакин подскажет, как развить ваши задумки. Он зарядит сюжетные ружья, а вы пальнёте!
Всех бы, честное слово, избил! А Марии Аркадьевне щелбана бы влепил — как Женьке. Несправедливо выходит: она его может наказывать, он её — нет! Она его может злить, он её — нет! Откуда у неё и у других учителей такое право? Почему учителя никогда ни в чём не разбираются, а имеют на всё готовое решение? Так им удобнее? Хоп — и всё по одному сценарию. Опоздал — давай дневник. Плохо у тебя с математикой — давай дневник. А почему опоздал и почему плохо с математикой, им не интересно. И некоторым учителям, думал у доски Павлин, похоже, очень нравится, когда им подают дневники. «Девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше», — повторяла мама Павлина — откуда-то из Пушкина. Кажется, из письма Вяземскому. Любила мама девятнадцатый век. Чем хуже, тем лучше! И вот учительнице куда больше нравится исписывать дневники, чем наблюдать примерное поведение таких тихонь, как Спиридонов. Владька скучный, ни на что, кроме примера, не годится, — а с ним, с Павлином Луганским, можно такие спектакли у доски прокручивать!
И Мочалкин с его дружками Марьюшке тоже нравится, пусть она это прямо и не показывает. Павлин живо представил, как на переменке Мария Аркадьевна и троица, состоящая из Мочалкина, Корыткина и Пузырёва, шушукаются в уголке, совещаются о стратегии и тактике.
— Павлин, ты слышишь меня? Не желаешь со мной разговаривать? — донёсся до него, как сквозь вату, голос классной. — Или не желаешь мне подчиняться? Я всего лишь предложила тебе сесть.
Павлин поднял голову, посмотрел в лицо Марии Аркадьевне. Как странно, что она выше его, и ему приходится смотреть на неё снизу вверх! И как странно, что он подумал об этом! И вообще, Марии Аркадьевне бы не в школе, а в концлагере работать. Отрабатывать там на заключённых разные психологические приёмчики. Сводить их с ума, а потом, как отработанный материал, запечатывать в газовые камеры.
— Мочалкин ведь объяснил вам, — сказал Павлин, глядя не на учительницу, а на Мочалкина на «камчатке», — что мне всё позволено.
— Ах да, я забыла.
Он прошёл к своей парте — на среднем ряду, в центре класса, — сел, достал учебник, ручку, тетрадь. За партой он был один: в начале учебного года классная усадила с ним Лариску-старосту, но той не сиделось с ним, и она попросилась поближе к «камчатке», и повод сочинила — «чтобы удобнее было наблюдать за классом». К Павлину никто перебраться не захотел. Классная считала, что пустой стул по соседству «должен бы навести кое-кого на размышления кое о чём», а Павлин думал, что наплевать ему на тех, кто говорит о «кое-чём».
Марьюшка вызвала к доске Катьку Мыкалову, писать домашнюю задачу. Как всегда, хмурая, Мыкалова быстро застучала мелом.
Забыла! Ничего Марьюшка не забыла. На последнем родительском собрании (мама потом рассказала ему), в марте, Мария Аркадьевна произнесла целую речь о «чрезмерно высоком самомнении Павлина Луганского, вызванном, очевидно, укоренившимися у ребёнка понятиями о своём исключительном происхождении — возможно, ошибочно внушёнными ему дома». На родительских собраниях Марьюшка говорила умно и длинно. Может быть, за компьютером речи подготавливала. «Паша, у тебя высокое самомнение? — спросила мама, подглядывая в листочек. Она за Марьюшкой записала. — Ты считаешь себя лучше других в классе?» — «Ничего я не считаю, мама, — ответил Павлин. — Если что-то там считает Мария Аркадьевна, то это не значит, что так же считаю я. А математику она, кстати, объясняет плохо». — «Ты пытаешься оправдаться. Или перевести разговор на другую тему». — «Не пытаюсь. Не умею я врать, мама. Ты же знаешь». — «Может, уже научился». — «Ты нарочно меня злишь, мама? Почему все меня злят? Почему права всегда Мария Аркадьевна, а то, что думаю я, никому не интересно?» — «В дворянские времена…» — начинала мама. — «В дворянские времена я бы давно застрелил всех на дуэли. Или шпагой бы проткнул. Или меня бы проткнули. Тоже неплохо! Надоели мне все!»
Быть может, ничего бы этого не было, не начни Мария Аркадьевна в прошлом учебном году, первого сентября, когда Павлин пришёл в эту школу, в шестой «А», знакомиться с несколькими новичками, ведя алым ногтем по журнальному списку. Павлину она сказала с интересом: «Какое редкое имя. Наверное, у него есть своя история. Расскажи нам, Павлин, почему тебя так назвали. Я думаю, это всем будет интересно». Ему пришлось встать и рассказать о своём имени. О, это всем было очень интересно! Впервые он услышал смех Мочалкина, Корыткина и Пузырёва. И Мария Аркадьевна улыбалась и кивала — не то их смеху, не то его сбивчивому рассказу. На следующий день, когда Мочалкин на пару с Корыткиным стали его дразнить, он бросился в драку с ними обоими — прямо на школьном крыльце. Их разнял физрук. Палыч. Павлин запомнил, что сказал тогда физрук: «Драка? Вместо драки рекомендую заняться спортом. Ссориться — глупо, побеждать — умно».
«Какое редкое имя. Наверное, у него есть своя история»! Никто не спросил у Павлина, кривящегося от стеснения, рассказывающего через силу то, что знал от мамы, хочется ему рассказывать или нет. Никто!
Будь у него имя попроще, он был бы, наверное, другим человеком. Зачем мама назвала его Павлином? Не Мишей, не Колей, не Сашей, не Васькой — как кота. Нет, выбрала именно Павлина! Разве так называют сейчас детей?
Мама любила рассказывать о генеалогическом древе: прапрадед (или еще «пра»?) по её линии, граф Павлин Алексеевич, девятнадцатый век, эпоха Пушкина и Лермонтова. Русские корни нашего славного рода, сказала мама, уходят глубже, во времена Петра Первого. — «Русские?» — «Кроме русских, есть британские». — «То есть какой-то мой «прапрапра»…» — «Да, один из наших «прапра» — по линии моего папы, твоего дедушки, — британец. Он ведёт родословную от IX века, где корни её, увы, теряются в веках. Однако имеется авторитетнейшее мнение о том, что наши с тобою британские предки бывали в гостях у короля Артура, сиживали за Круглым столом — и застали и те сказочные времена, когда римские дороги ещё не износились, когда в небе летали огнедышащие драконы, в лесной траве прятались гномы, в пещерах жили великаны, а в разных мелких королевствах, о которых не знают и историки, водились волшебники, ученики великого Мерлина».
«Какие мы с тобой древние», — говорил Павлин маме. — «Я знала, ты поймёшь!» — блестя глазами, отвечала она. — «Я? Само собой». — И он уходил в свою комнату, где листал как в тумане одну из любимых книг, «Айвенго» (Вальтер Скотт был интереснее Пушкина).
Как будто эти знатные предки с их родовитостью, богатыми домами, ливрейными лакеями, роскошными обедами, петербургскими балами, гербами и каретами теперь что-то значили! Как будто что-то значили в XXI веке и рыцари Круглого стола, и те рыцари, что пировали в замках в девятом или каком-нибудь двенадцатом столетии! Всё это давно проржавело.
Вот бы ему, Павлину, сделаться знатным и всесильным графом! А то — королём!.. Да хоть бы захудалым рыцарем. У рыцарей были мечи, копья, и было право ими пользоваться. Никто бы не осудил рыцаря, зарубившего пару-тройку менее поворотливых рыцарей. Напротив: в средневековье было принято рубиться. Чем больше рыцарь зарубал других рыцарей, чем чаще участвовал в турнирах, тем прославленнее делался. Да и поединки существовали. Поводов хватало: если кто обидел даму сердца или что-то не то сказал, или жест не тот сделал. Всё: железный горшок с прорезями на голову, ноги в стремена, щит на одну руку, копьё в другую… Это теперь всякие соревнования по боксу, дзюдо, всякие там пояса по карате, судьи с дурацкими свистками, а прежде махали мечами и кололи копьями. И перенаселение планете не грозило.
Павлин представил, как он входит в класс в доспехах, в шлеме, похожем на ведро, верх которого украшен, скажем, стальным кулаком. В руке у Павлина длинный тяжёлый меч. Обоюдоострый. И в классе все тоже в латах и с мечами. Сидят за партами, дожидаются его. Есть тут и его сторонники, но в основном — противники. И вот он явился — и начинается рубка! Парты, стулья, окна, стены — всё изрублено, разбито, искрошено. Головы, уши, руки; кругом кровища, кишки, пальцы, мясные обрубки. С острия его меча капают алые капли. Кто победил — тот и прав. И никакая математика не нужна. А учительница повизгивает у окна, в уголке, кровью забрызганная. Так-то! Марии Аркадьевне радоваться нужно, если какой-то рыцарь возьмёт её в жёны. Не то останется старой девой. Не будет у неё детей, и никто любить её не будет. Он, Павлин Бесстрашный, не взял бы её в жёны.
В мечтах о рыцарстве прошла математика. А затем грянуло во-вторых. Вторая полоска из тех, что составили широченную чёрную полосу!
На уроке русского он получил двойку. За диктант.
Никогда он не получал двоек по русскому. Да что двоек — и троек! И четвёрки-то случалось получать редко — и то лишь потому, что очередное правило никак не хотело зубриться. Павлин много читал — и легко запоминал, как пишется то или иное слово. Читая старые, советские книги из маминой библиотеки, он научился разбираться и в знаках препинания. Он без сомнения ставил две «н» там, где нужно было ставить две «н», и экономно писал одну — там, где вторая оказалась бы лишней.
Если с математикой у Павлина шло не очень-то гладко, то с русским и литературой было отлично. И Жанна Фёдоровна редко называла его Павлином, чаще Пашей. Можно сказать, на уроках русского Павлин отдыхал.
Но сегодня он получил двойку.
Жанна Фёдоровна сидела за своим столом и смотрела на Павлина. Взгляд её был и озадаченный, и хмурый. И ничего хорошего не обещал. Павлин не знал, надо ему вставать или не надо. Она ведь просто смотрела.
— Паша, ты это нарочно? — наконец спросила она. — Пятьдесят ошибок.
Вставая, Павлин подумал: «И что за проклятое число — 50?»
— Опять юбилей! — сказал с «камчатки» Мочалкин.
— Мочалкин, тебя не спрашивали, — сказала Жанна Фёдоровна. — Ты у нас знаменитый филолог: «траву» через «о» пишешь.
— Я имел в виду «а», — отозвался уныло Мочалкин.
— Оценки ставятся не за то, что ты имел в виду, а за то, что написал.
Павлин сказал:
— Не может быть, Жанна Фёдоровна.
— Возьми тетрадь и посмотри. До конца урока ещё три минуты.
Он подошёл к учительскому столу, взял раскрытую тетрадь — и прямо там, у стола, стал смотреть на полторы исписанные странички.
Всё на этих страничках было почёркано красным! Диктант словно кровью был залит. Настоящее поле боя!
Тут тебе и «трава» через «о» — как у Мочалкина, — и «собака» через две «а», и в словосочетании «деревянные перила» аж пять ошибок: даже дефис зачем-то между словами втиснут.
(Конец отрывка. В полном объёме этот увлекательный роман появится на сайте позднее. Я давно решил его переписать, да всё времени не хватает. Короче говоря, наберитесь терпения.)
© Олег Чувакин, 2011
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести в книге героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
А кода будет продолжение?
Этот роман окончен в 2011 году. Сейчас я его переписываю. В этом году надеюсь закончить. Ольга, спасибо за внимание!
Читайте переписанный роман здесь. Совершенно бесплатно.