Я еду в автобусе. Мне двадцать лет. Я некрасивая: лицо блином, доброе (это нынче не модно), губы толстые, какие-то приплюснутые, будто в детстве кто-то ладонью припечатал, да так и осталось, на брови лишь намёк, нос чересчур широкий, мужской, руки-ноги как спички, а телом я плоская. Мать-природа с моей фигурой напутала. Мужчины, которых принято считать приличными, меня почти не замечают. Зато ко мне радостно цепляются разные отморозки и хулиганы, таящиеся в гулких арках и подворотнях и требующие у запоздалых прохожих закурить. Как ни странно, они принимают меня за свою, хотя их-то рожи добрыми не назовёшь. Может быть, они думают, что при скрещивании со мною у них получится среднее арифметическое, годящееся для счастливой жизни. Однако я должна их разочаровать.
Я вздыхаю от счастья: меня полюбил очень умный философ, аспирант Махлеев.
Он говорит, что я замечательная философская девушка.
И часто повторяет, что я добрая.
Да, правда. Я добра к Махлееву, я предана ему как собака. Если на него нападут хулиганы из подворотен, я буду до смерти защищать моего Махлеева. Я страшно добрая!
Коснитесь карандашика: он живой! Олег Чувакин выправит, обработает, допишет ваши рассказы, сказки, повести, романы; робкие наброски превратит в совершенный текст. 29 лет практики (с 1994). Олег разберёт ваши ошибки и недочёты, даст полезные советы и научит им следовать. Поднять слабый черновик до подлинно литературного уровня? Будет сделано!
Ещё мой милый говорит, что я гордая. Мне нравится, как он это говорит, и нравится быть гордой. Я не переношу унижения. Там, где начинается унижение, доброта заканчивается.
Итак, я еду в автобусе. В помятом вонючем ЛиАЗе года выпуска семьдесят какого-то. Его пора списать на металлолом. Днище ухает, стенки дребезжат, люки сверху лязгают, дверцы смыкаются лишь наполовину. Почерневшие сиденья исписаны и изрезаны Васями, Сёмами и Элеонорами. Обожаю автобусы!
В автобусах прессуется воедино жизнь разных людей. Наблюдать её интересно и поучительно. Управляют спрессованной жизнью двое: шофёр и кондуктор. Около трёх лет тому назад Гайдар объявил в России свободную рыночную экономику. За эти годы шофёр и кондуктор стали от рынка злые. А злость — чувство, каким тянет поделиться.
Мой философ Махлеев построил теорию: будто источник всех человеческих бед, страхов, злодеяний, конфликтов и кризисов — недоверие. Недоверие сплачивает людей, сплачивает на особой, извращённой основе, и вместо созидания люди рвутся разрушать.
Уничтожено доверие — и миром правит ложь. Человек боится жить. Боится человека. Прикрывается пачками беспрестанно размножаемых бумаг: законами, актами, договорами, инструкциями, нанимает армию ловкачей-юристов. Страхуется от обмана многими способами и постоянно изобретает способы новые. Не важны человеческие свершения, а важны документы с датами и печатями. Человек докатился до того, что бумагами подтверждает собственное существование. Унизительно, когда тебя проверяют, когда заставляют предъявить паспорт, билет или принести справку. Значит, тебе не доверяют. Тебе, в сущности, объявляют, что ты неблагонадежен, что у тебя дырявая совесть, что ты способен обмануть и подвести. Взаимное недоверие исключает уважение и порождает страшное унижение. (Эпитет «страшное» философ позаимствовал у меня.) Стоит убрать от людей недоверие и его следствие — унижение, и жизнь наладится. Убрать целиком не выйдет, но надо сменить установку.
— Между людьми не станет бумажных границ, — говорит Махлеев. — Люди будут интересоваться друг другом, станут жить духовно, а не доказывать своё существование справками. Девять десятых чиновников сократится. Эти девять десятых работают ради недоверия и привыкли унижать; унижение просителей они вменили себе в обязанность. Надо отменить юристов. Отказаться от договоров, расписок, справок, удостоверений, билетов в кино, кассовых чеков. Представь: ты купила сапоги, чек потеряла, а у сапога отлетел каблук. Ты приходишь в магазин, продавец требует чек. И жестоко улыбается: «Без чека претензии не принимаются. Мы не уверены, что товар наш». Продавец унижает тебя вдвойне. Во-первых, по его оскорбительным словам выходит, что ты лгунья. Ты беззащитна перед нахалом: его способ жизни защищает неправедный закон. Во-вторых, не ты обманываешь, а продавец тебе лжёт: всучил худой товар и отказывается от соблюдения гарантии. Так вот, — подытоживает Махлеев, — надо сменить установку: не должно быть чеков, квитанций, автобусных билетов, а должно царить доверие и уважение…
— Автобусных билетов? — перебиваю его я. Не знаю, почему меня задевают именно автобусные билеты.
И вот я на сиденье, смотрю в забрызганное окно. Думаю о доверии.
Доверие — чувство хрупкое, нежное. Его надо оберегать, защищать. Я спрашивала у моего философа, как быть с теми, кому нельзя доверять, кто обманывает и унижает. Он печально сказал, что там, где нет доверия, непременно случается беда. Унижающих надо наказывать. Обязательно наказывать. Чтобы не были примером, ведь зло ужасно заразительно. Оно вроде гриппа. Пришёл на службу один гриппозный — и отправил на больничный лист сорок бывших здоровых (больничные листы, кстати, тоже надо отменить). Обманщиков мало, но они правят бал, потому что презирают совесть, бьют ниже пояса. Наказание — часть пути на смену установки.
Махлеев — смельчак и бунтарь. Он сам не догадывается, какая мощная сила сидит в его живительной теории. Да, мой философ не Лев Толстой.
— Остановка «Школа»! Следующая «Мебельный магазин»! — звонко объявляет за моей спиной кондукторша. Ох, эти остановки в микрорайонах! Что там дальше? Больница? Детский сад? Гастроном? Сберкасса?
— Кто не обилетился, оплатим за проезд, — говорит кондукторша специфическим языком, далёким от норм родной речи. — На линии контроль. Девушка! — Кондукторша стучит кулаком по моему плечу. Это обидно — кулаком. Как по столу! — У вас уплочено?
Я поворачиваюсь к кондукторше, смахиваю кулак с куртки:
— У меня проездной.
— Так предъявляйте! Ишь какая!
— Зачем?
— Затем, что он для того и существует, чтоб предъявлять!
— А как же доверие? — говорю я. — Я, например, вам верю. Не прошу показывать какое-нибудь кондукторское удостоверение.
— Я рассусоливать тут с вами не собираюсь! — кричит кондукторша. — Автобус сейчас остановим, и сойдёте! Платить нечем — значит, пешочком, ножками! Какие мы умные, оказывается! А я-то сволочь какая! Недоверие-то какое к людям! Оказывается, надо просто спросить — есть билет, да? — и хорошо, и гуляй, Матрёна! Кругом все честные и порядочные! А ты, душка, самая порядочная, самая правильная! У тебя все в школе списывали, да? Отличница круглая была?
— У меня проездной. — Я чувствую, что краснею, будто провинилась. На нас с кондукторшей смотрят: сбоку — мой сосед по диванчику, сидящий с края серо-седой мужчина в сером пальто, с серыми усами (мужчину хочется раскрасить), и спереди — держащийся за поручень парень: невысокий, ражий, с тяжёлой кубической фигурой, словно придавленный. Страшноватый парень. Вот такие парни на меня и таращатся. Глядят как на собственность.
— И не стыдно? По-твоему, не нужно билет предъявлять? — Кондукторша ухмыляется. Видимо, от созерцания моих щёк. Щёки мои горячи и наверняка покраснели.
— Главное, чтобы он был. — Пальцы мои холодеют. Пальцы холодные, щёки горячие — вот такая я.
— Выпендриваешься? Думаешь, управы на тебя нет? Все показывают, а она не показывает! Проездной ей лень достать! Да нет его у тебя! Проскользной!
Я молчу. Мои пальцы совсем холодные.
— Ну хорошо!.. — бормочет в нос кондукторша. — А ну, посторонись! Посторонись! — Толкнув ражего парня, кондукторша протискивается к кабине водителя. — Паша! Паша! — перекрикивает она рокочущий и стучащий двигатель. — Тормози давай! Безбилетников будем высаживать! Зайцы у нас!
— Зайцам не место в автобусе, ведомом ударником капиталистического труда, чей труд неоднократно отмечен высокими и низкими стаканами! — выдыхает в микрофон шофёр.
Автобус съезжает на обочину. Стоящие пассажиры откатываются вправо, кренятся, валятся на сидящих. Голос водителя трещит в динамике:
Коснитесь рожицы: она живая! Научитесь править свои рассказы у редактора. Обучение только на ваших текстах. Никаких теоретических лекций и курсов. Чистая практика. Уроки правки с пояснениями, указаниями и образцами. Олег Чувакин подскажет, как развить ваши задумки. Он зарядит сюжетные ружья, а вы пальнёте!
— Покуда зайцы не заплатят, не поеду. Армейский принцип: все за одного!
Он глушит двигатель.
— Ты давай в игрушки не играй, — говорит мне седой сосед. — Разболталась молодёжь! Плюёте на окружающих!
Повернув голову градусов на десять, я объясняю седому, что плюю не я, плюёт шофёр. Не я остановила автобус, а он. Шофёр унижает вас, развлекается издевательством. Вы боитесь его, как боятся тех, от кого зависят. (Мой голос твердеет, обретает звучность. Так и должно быть: я ведь не политик и не экономист Гайдар, я верю в то, что говорю.) Вы унижаетесь, потакая шоферу. А я — мишень для трусов.
— Почему мы должны показывать билет, а ты не должна? — растерянно спрашивает седой. Своих слов у него нет, он повторяет за кондукторшей.
— И вы не должны! — почти кричу я, косясь на седого, но следя за ражим парнем. — Очнитесь! Никто не обязан унижаться! Заплатили — так пусть вас везут! Вы же люди, не материал!
Ражий расталкивает пассажиров. Он не пробивает путь боком, не говорит «извините, простите», а взламывает человеческую массу широкой грудью. Я представляю, как в лесу он застрял бы меж сосен. Сосны приходят мне в голову потому, что лицо у ражего цвета (да и вида) сосновой коры. Я смотрю в его маленькие глаза, посаженные тесно, к самой переносице: они в красных прожилках и слезятся.
Кулак ражего пахнет вялеными чебаками. Я нюхаю кулак, а смотрю в красные глаза. Пассажиры молчат. «Зло заразительно, как грипп, — говорит мой философ. — Наказывать, обязательно наказывать».
Кулак ражего медленно разжимается, и я вижу, как на сгибах ладони, словно в протоках, скопился грязный подвижный пот. Другая ладонь появляется не сразу: ражий отдаёт кому-то бутылку с пивом.
— Ну, подружка, мне самому достать твой проездной? — Харя наклоняется, придвигается к моему лицу. — Слышь, а ты девочка ничего!
Я же говорю, что нравлюсь хулиганам. Но только мне до них никакого дела нет.
— Штраф и пиво — с меня, — заявляет этот квадратный тип. — Столкуемся?
— Иди с шофёром столкуйся, — отвечаю я.
— Ах!.. — по-бабьи вскрикивает ражий и выпрямляется, как от удара.
— Тебе следовало бы доверять мне, — говорю я, ногтями вцепившись в сумочку. — Слышал про философа Махлеева? Умнейший человек. Он знает всё про автобусные билеты. И о твоём будущем знает. Мы сегодня говорили о тебе.
— Н-ну ты, л-лиса бур-рая! — рычит ражий. Он медленно тянет ко мне руки, кажется, размышляя, куда бы их применить. Скорее всего, он тупой, и мучительно соображает, как со мной расправиться. Вырабатывает сценарий.
Глядя в его красные глаза, я достаю из сумочки маленький, матово-чёрный, с виду не настоящий револьвер Р-92.
Мне нравится игрушечность, детскость оружия. В оружии уже заложен элемент недоверия. А в револьвере, похожем на детский, в руках девушки с добрым некрасивым лицом, содержится двойной запас недоверия. Прав Махлеев: где недоверие, там беда.
Ражий смеётся. Короткий чёрный ствол упирается в его живот.
— Предупреждаю: не шучу, — говорю я. — Убью.
У револьвера нет затвора. Он — внезапное оружие, оружие гордых. Не важно, что в барабане Р-92 всего пять патронов. Мёртвые патронов не считают.
Мокрая, солоноватая ладонь ражего залепляет мне рот. Вторая ладонь давит на грудь. Седой даже и не думает вступиться. Может быть, на моей груди ражий будет искать проездной билет. Не будет.
Спусковой крючок идёт под холодным пальцем туго. Выстрел в автобусе глохнет, вязнет как-то. Ражий, придавленный ко мне телами других пассажиров, дёргается всем корпусом. На лице его написано удивление. Кажется, он удивляется не выстрелу, а перемене, происходящей в его организме. Я понимаю: он не верит в то, что случилось. Не верит в выстрел и в смерть. Он умирает от недоверия.
Шофёр покидает кабину автобуса, сбегает. Двери салона закрыты, но дюжина протянувшихся рук, как в фильмах про живых мертвецов, раздвигает их секции. Седой в давке падает, на нём топчутся, раскрашивая серое пальто чёрно-коричневой грязью, украшая жухлыми берёзовыми листьями с подошв ботинок. Я стреляю в люк. Автобус пустеет в считанные секунды. Я перешагиваю через седого, выскальзываю боком через прижатую дверную секцию, удерживаю её рукой с револьвером, подаю седому свободную руку.
— Шофёр подавил ваш дух, — говорю я. — Вы могли бы добиться правды, но вы предпочли унизиться.
Седой уселся на кромку асфальта, спиной к дороге. Перед ним — небольшое поле, окраина микрорайонов. По овсяной стерне, оскальзываясь и увязая во влажной осенней земле, бегут бывшие пассажиры, женщины взмахивают руками. Мне на ум приходит кухня ночью: электрический свет и разбегающиеся тараканы.
— Сумасшедшая! — шепчет седой.
— Нет-нет, — отвечаю я. — Вы — ничтожества. Соглашатели. Коллаборационисты. Оппортунисты. Вы предаёте самих себя. Вы типовые. В вас размножился шофёр.
Я останавливаю такси и помогаю седому подняться. Усаживаю его в машину. Седой кряхтит и кусает губу: может, трусливые паникёры сломали ему ребро или отдавили почки. Неприятно быть раздавленным ничтожествами.
Потом я останавливаю машину себе.
Я еду и думаю, что люди приучены к унижению и не готовы к доверию. Значит, надо людей подготовить. Мой философ и я — мы подготовим. Мы не станем ждать, не станем надеяться. Надежда — это горькая страсть униженных. А мы будем действовать. Будем появляться в разных местах, давать образец и подготавливать.
Пойдут слухи. О нас будут рассказывать, сначала шёпотом, потом громко. Мы прославимся. Но мы сделаем так, чтобы люди не рассчитывали на нас, а действовали сами. Люди должны осознать себя.
Нас начнут искать. Специальные агенты будут наступать нам на пятки. Доверие будет преследоваться по закону. Про нас скажут, что мы замешаны в доверии.
— Здравствуй, философ Махлеев, — говорю я. И почему-то плачу.
Я просыпаюсь.
Я часто плачу во сне.
Как можно плакать во сне?
На мокрой васильковой подушке, под просолившейся щекой, лежит в прозрачной пластиковой корке проездной билет. Откуда он взялся? В автобусе я шарила в сумочке, в карманах куртки и джинсов, старательно обыскивала сама себя — пропал билет. Но он был: войдя в автобус, я послушно показала его кондукторше. «Упомнишь вас всех! — странно сказала кондукторша на конечной остановке. — Коли был, значит, есть. Не был, значит, врёшь». И меня оштрафовал притаившийся на передней площадке старый, однорукий, похожий на разбитое молнией дерево, контролёр. Он кричал торжествующе: «Ага!», кричал так, чтобы я застыдилась пассажиров, и вытягивал единственную руку, загораживая выход. Изумлённая, обиженная, я напрасно лепетала про потерянный проездной. Свирепый однорукий контролёр!
Я сажусь на диване, откидываю с опухшего лица тяжёлые волосы.
Мой милый Махлеев! Так ты сон? Ты мне приснился?
Я падаю лицом в васильковую подушку.
И уже не плачу, а рыдаю.
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести в книге героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
Спасибо. Высшей пробы письмо. Смеюсь и плачу.
Yuri Borman, вам спасибо за внимание!
Симпатичный рассказ. Прочитала с удовольствием.
Mila Finney, большое авторское спасибо!
А я еще и пошэрила.)))
с первых строк увлекает.
Mila Finney, а я заметил. И комментарий прочёл. Спасибо! Будем дружить. :)
Михаил Громов, большое спасибо! Смею надеяться, последние строки тоже были увлекательны.
Как это толстые губы не модные?:) а зачем тогда все московские дамочки их силиконом накачивают?
Ольга Трушкина, как насчёт после накачки приплюснуть? :)
Оля, речь-то внутренняя, субъективная — героини. Девушка знает о своей некрасивости. Какая мода? Она вся — напряженная душа. Разве только ваш пост как разбавить патетику понимать? Вывести на невесомый абстрактный уровень, чтоб упрятать боль от себя. Или себя — от боли
Можно было написать, что губы тонкие, тогда достовернее читалось бы. А так сразу противоречие возникает.
Или вы рассказ не читали?
А если приплюснуть то взорвутся.
Юрий читала. Хороший рассказ. Тут наверное положено дифирамбы писать, так я не по этой части. Пишу то что думаю.
Уважаемые читатели, не ссорьтесь. :) Ольга высказала своё мнение, и я его взял на заметку. Тем более, это женский взгляд. Мужчине иногда не вредно послушать женщину.
Приплюснутые толстые губы действительно некрасивы.
OK. Я тоже пишу то, что думаю.) Мы оба — конгруэнтные люди.))
Олег Чувакин, особенно если пишет от имени главной героини женщины. А толстые губы в любом виде некрасивы, но ведь мода такая!
Ольга Трушкина, дифирамбов не надо. Я сам не мастак на дифирамбы. Мне интересно найти читателей. И критиков тоже.
Советы давать тоже не по моей части, просто удивилась и написала, никого обидеть не хотела. Больше писать ничего не буду, раз такая реакция со стороны поклонников.
Ольга Трушкина, кстати, о моде. Была ли такая мода в то время, о котором идёт речь в рассказе? Цитирую: «Около трёх лет тому назад Гайдар объявил в России свободную рыночную экономику…»
Начало 90? Думаю была только среди самых богатых и продвинутых москвичек.
Ольга Трушкина, вы никого не обидели. Пожалуйста, не теряйтесь.
Мне понравился рассказ! Спасибо, Олег! А фраза «Я страшно добрая!» теперь в моей копилке))
Марина Зеленцова, я страшно рад. :) Угодить такой требовательной и внимательной читательнице, как вы, очень непросто.
Вот такие они, философские девы… Хуже гопников.
Мой милый Чувакин! После прочтения рассказа мне хочется обратиться к вам именно так! Не сочтите за фамильярность. Очень понравилось. Сохраню и перечту. А знаете, в рассказе все таки уже больше оптимизма, нежели у Галича: «И вдруг она заплакала, И весь вагон затих…» … Если помните:»Я люблю вас, люди, будьте доверчивы». Спасибо!!!
Ирина Бирюкова, милый не сочтёт. :) Я делаюсь счастливым человеком, когда кто-то не просто внимательно прочтёт мой рассказ (что в наши дни уже достижение), а ещё и пожелает перечитать. Большое вам спасибо за внимание!
Прочла начало и восхитилась глубиной самоиронии повествователя. Слог хороший, манера рассказа вкусная. В общем, получила удовольствие. Спасибо. Возьму на заметку.
Marija Tinus, большое сибирское спасибо! :)
Завидую новеньким. )))
Хороший рассказ.)))
Очень хороший. :)
Спасибо. С удовольствием прочитала. Сдержанно и емко. Без пафоса. Трогательно. Хороший стиль. Я не критик, я читатель. Поэтому от души.
Мила, большое спасибо за внимание! Критиков хватает, а вот читателей нынче дефицит. Особенный дефицит на таких читателей, которые не поленятся автору строчку-другую отзыва черкнуть.
Вот после прочтения именно этого рассказа у Олега появилась новая поклонница, то есть — я…
Да. Я помню тот прекрасный день.
Да, жизнь, она такая штука. Плачь, не плачь, а счастье можно получить, только если все взять в свои руки. Тогда и философ Махеев появится, и любить будет, и доверие само собой появится.
Счастье, которое ты не взял в свои руки, непременно возьмёт кто-то другой. :)
Точно подмечено!
Метафоры увлекают
Спасибо. У этого текста долгая история.
Это уже биографическое!) обязательно прочтем,смакуя: что может быть лучше огромных потных мужских кулаков?)
Ирина, текст тебе понравится. Даю гарантию.
Понравился! не в бровь, а в глаз! Человек человеку волк!
Ирина, спасибо большое. Это, как мне думается, один из лучших моих рассказов.
Не охватила пока! Но этот прекрасен!
Спешить не надо. Во-первых, не надо объедаться. Во-вторых, я пишу для тех, кто умеет читать медленно.
…причем по горизонтали…
Точно!
https://www.youtube.com/watch?v=OzlUYxv5u4A
Спасибо, Олег! Можно говорить — большой Олег. Читается на одном дыхании.
Философия рассказа — наболевший результат всех революций, основой провала которых было именно недоверие, как принцип, возведённый в главенствующий фискальный ранг.
Сажали за колоски с поля и мешок картошки, забыв о принципе, провозглашённом революцией — каждому по потребности, от каждого — по труду…
И провозглашали никчёмность человека так, что слова Горького: «человек — это звучит гордо» стали пониматься как искажённая гордыня униженных…
И стали все долбать друг друга почём зря, просто из злости, из за этой самой гордыни…
Евгений, большое спасибо! Замечательный отзыв. Вижу в вас внимательного читателя. И это здорово! Всегда считал, что лучше и не читать текст, чем пробегать через строчку, а то и через абзац.
Кстати, в оригинале «от каждого по способностям». К примеру, в Конституции СССР 1977 года говорилось: «В соответствии с принципом социализма «От каждого — по способностям, каждому — по труду» государство осуществляет контроль за мерой труда и потребления». «По потребностям» есть уже коммунистический идеал. Вы просто оговорились.
Мощно под дых! Человек человеку волк!
Спасибо!
Хороший рассказ. Помню его.
Спасибо, Евгений! По публикации в каком-нибудь журнале помнишь?
Кажется, в группе «Новая литература»
Да, верно, я ставил там ссылку. Давно уже. Оказывается, ты давно меня читаешь. :)
Смотрю: лицо удалое, щетинистое… Начало текста вроде складное… Отчего, думаю, не почитать?))
Этот бородач ловко орудует колуном. :)
Бунты против скотского обращения завершается привыканием к скотскому образу жизни
Увы, часто так и бывает.
Рассказ Олега пока ещё не прочла, но Ваш коммент нравится. Очень интересное высказывание.
Спасибо! Не мое к сожалению!)))
Ну, Олег! Это что-то с чем-то! Здорово!!!!
Спасибо большое, Андрей!
В обществе с рыночной экономикой не может быть доверия. Это человеческое качество может быть редким явлением, исключительным, но не системой, особенно в большом Городе.Автор создаёт почву для Полемики.
Тема доверия меня давно занимает. С юности. Сейчас заканчиваю фантастическую повесть «Кинотеатр». Центральная её тема — как раз доверие.
Доверие, мне кажется, больше относится к сугубо личностной характеристике человека, поэтому доверие оправдано по отношению к другому человеку, более близкому, знакомому, так и незнакомому, это интимное чувство. И не оправдано доверие к другим категориям,как общественность, социальные сферы,исторические и т.п.
Мне очень любопытно знать: ражев- это имя , фамилие, прозвище.Я знаю , что Ражев- это фамилие. Не понимаю, почему с маленькой буквы. Но предвосхищаю Ваш ответ. Это не собственное имя, а нарицательное — поэтому с маленькой буквы. Это Ваше отрицательное отношение к Герою. Так или нет?
В моём рассказе нет Ражева. Есть ражий. Ражий — примерно то же, что детина, здоровяк, амбал, бугай, орясина. Мужик ражий, да язык-то вражий. Отрицательного отношения в этом определении нет.
А мы не будем в волков обращаться! Да, Олег?
Я, может, и хотел бы. Да не сумею…
Да, если в тебя тычут стволом, да еще женщина, надо верить, что это по настоящему. У женщин нет тормозов, убивают не моргнув. У них на подкорке записано, что она всегда правильная и хорошая и ей ничего не будет. Надо было ее вырубать пока ствол из сумки тащила. А то видишь как, какой то аспирантишка идейку вымучивал для диссера, а влюбленная в него дура человека убила, на почве своего комплекса неполноценности. А у того дети могли быть.
Зря, Олег, вы убрали выражение «страшно добрая» — мне оно очень нравилось и придавало какой-то шарм самому началу рассказа! Верните его))
Как убрал? Почему убрал? Марина, не убирал! Как было, так и есть: «Да, правда. Я добра к Махлееву, я предана ему как собака. Если на него нападут хулиганы из подворотен, я буду до смерти защищать моего Махлеева. Я страшно добрая!»
Я помню вашу любовь к страшной доброте, да. :)
Ой, извините меня, Олег! Это я проглядела)) Да, а выражение это — просто Ваша шедевральная находка))
Я поправил текст только по мелочам. Знаете, так бывает: читаешь вслух (я начитывал на диктофон), и сам у себя «блошек» вылавливаешь. Когда читаешь вслух, очень хорошо ощущаешь то, что надо поправить. Раньше, когда я жил в городе, я часто читал свои рассказы на публике. В библиотеках, в Доме писателей. Это здорово помогало мне в правке. А теперь вот помогает читка на диктофон. Обещаю вам никогда не убирать из рассказа выражение «страшно добрая». Ни-ког-да!
Спасибо, Олег! ;-))
Голос у автора приятный :), с интересными интонациями. Картинка очень к реальности текста подходит. Нина Иванова здорово заметила, что начинаешь размышлять после прочтения, но мне текст понравился, как фантастика постапокалиптическая :).
Саша, спасибо большое! Снимок сделан несколько лет тому назад в Тюмени. Диалог на трубе, н-да…
Очень мне нравится этот рассказ Олега! Всем очень советую его прочитать!
Прислушайтесь к совету Марины, друзья! :)
В принципе моя профессиональная практика и опыт общения и наблюдения за людьми в различных ситуациях показывает, что философ Махлеев прав по поводу недоверия
минус философия
….похоже больше на место боевых действий…
….дома и лица прохожих исполнены в одном стиле… как и везде в таких местах… А сколько Пушкиных и Чувакиных произведёт это безликое оБолдино?…
Одного-то Чувакина произвело. :)
…:) Как исключение, подтверждающее линейность подобных мест повсеместно
Вот если бы Вы, Олег, не обратили моё внимание на «страшно добрая», я бы этих слов и не заметила. Меня куда больше впечатлило «Он умирает от недоверия», особенно в той ситуации, которая была описана. Философия, однако. Тотально всем доверять глупо. Равно как и абсолютно всем не доверять тоже. Тут нужна какая-то внутренняя чуйка, которая определит кому, сколько и когда доверять, и определит, когда хватит — ведь всё хорошо в меру.
Но дойдя до последних строк, я поняла — дело не в доверии/недоверии, а в одиночестве и беззащитности. «Мой милый Махлеев! Так ты сон?» Как же всё таки тяжко студентке, забывшей свой проездной, выдержать посрамление кондукторши и однорукого контроллёра. И дело не в том, что ей никто не верит, или не доверяет — дело в том, что её никто не защитит. В реальности. Поэтому психике, чтобы сохранить личность девушки, нужно за это браться самой и создавать воображаемого Махлеева хотя бы во сне.
У девушки из рассказа нет имени. И не нужно. Потому что эта девушка — это мы женщины — тысячи женщин (может быть даже уже давно и не студенток) — которые так же одиноки и беззащитны, и каждая в своих снах видит своего милого Махлеева. А в реальности… У каждой своя кондукторша и однорукий контроллёр.
Рассказ замечательный! Но в звуке лучше бы читался женским голосом. А то, понимаете ли, нарушает все рамки логики, и вызывает недоверие. Но это моё мнение.
Спасибо большое, Алла! Вы внимательная читательница. Кстати, отличная мысль: начитать текст женским голосом. И вообще, найти какого-нибудь чтеца, который начитал бы, к примеру, рассказы конкурсных победителей на сайте. И тут тоже нужна женщина, потому как мужчин-победителей у нас пока нет.
Я бы хотела почитать, но не знаю, как сделать запись технически.
Самый простой способ: дешёвый микрофон и компьютер. Но это будет запись моно и с шумами. Способ номер два, которым пользуюсь я: тихая комната, закрытые наглухо окна и двери, цифровой стереодиктофон. Я распечатываю текст и читаю с листов. Бывает, останавливаюсь, жму на паузу, затем читаю снова. Файлы потом склеиваю в специальной программе и сжимаю в формате OGG в другой программе. Это целая наука… Способ номер три: студийный. Это немаленькие деньги. Такой способ я не рассматриваю.
Спасибо за ответ.
Что-то подобное я и предполагала.
Боюсь, самой мне с этим не справиться…
А я просто полюбила вашу героиню. И тут у вас столько языковых находок, что даже не берусь перечислять. Пока прочла не все у вас. Но этот рассказ отложила в сторону. В нем много динамики. Что люблю.
Я тоже её люблю.
Какая девочка чудесная. И наверняка ведь красивая, и жаль, что Михеева на самом деле никакого нет, потому что его теория доверия очень мне нравится, побольше бы таких Михеевых. Только наказывать, конечно, никого не надо, они сами научатся со временем. Такая вот утопия. Приятная.
А сны мне тоже жутко кровожадные раньше снились, я в них была страшно справедливая и ловкая. Сейчас уже не такая, да…
Спасибо!
Махлеев, конечно, извините. Я так всегда, придумываю и потом в это верю :)
Нетта, спасибо! И ничего страшного: рассказ лирический и остросюжетный одновременно, а потому захватывает. И тут уже не до отдельных букв!
Рассказ читан и перечитан раз несколько. И потихоньку расходится на цитаты, Уходит в народ.
«Уничтожено доверие — и миром правит ложь».
«Неприятно быть раздавленным ничтожествами».
«Люди приучены к унижению и не готовы к доверию».
«Надежда — это горькая страсть униженных».
И каждый раз, закончив чтение, удивляюсь, как автор точно жонглирует словами, он как будто играет с нами. Как обычные слова, по желанию автора, становятся в ряд и гордо несут смысл, звеня на струнах нашей души.
«Я страшно добрая!» — говорит героиня. Говорит не очень добрая, а страшно. Два взаимоисключающих слова. И сколько красок, какая игра. А вот если сказать страшно некрасива – не играет, скучно. А если скажем страшно красива – и вот оно, заиграло, запело.
Или вот еще:
«Итак, я еду в автобусе. В помятом вонючем ЛиАЗе года выпуска семьдесят какого-то. Его пора списать на металлолом. Днище ухает, стенки дребезжат, люки сверху лязгают, дверцы смыкаются лишь наполовину. Почерневшие сиденья исписаны и изрезаны Васями, Сёмами и Элеонорами. Обожаю автобусы!»
Автобус ухает, дребезжит, лязгает, сиденья грязные… и обожаю автобусы! Какая тонкая ирония!
А какие персонажи! Всего несколько штрихов и целый образ.
«мой сосед по диванчику, сидящий с края серо-седой мужчина в сером пальто, с серыми усами (мужчину хочется раскрасить)».
Хочется раскрасить, и перед глазами безвольное, безликое, униженное создание, которое ничего не решает, никогда не поможет и при малейшей опасности самоустранится. Вот так, просто два слова и все сразу понятно.
А вот это описание кулака:
«Кулак ражего медленно разжимается, и я вижу, как на сгибах ладони, словно в протоках, скопился грязный подвижный пот».
Вызывает столько отвращения, сразу начинаешь смотреть на свои ладошки и появляется желание вымыть тщательно руки. И так жалко героиню, такой кулачище перед ее носом. Фу, какая гадость и хочется сказать героине -ну же давай, сделай что-нибудь.
Писать могу долго, разбирать каждую фразу, каждое слово. Но, наверное, достаточно.
И последнее, повествование от первого лица всегда сложно. Но если автору это удается, читатель погружается в загадочный мир главного героя, живет его жизнью. Наверное, именно поэтому у героини нет имени. Да оно и не нужно. Ведь героиня – это я.
Спасибо за аудио. Когда автор озвучивает свои произведения, это всегда звучит так волшебно.
Роза — красная, как сердце. Вам, о Ирина! Куст растёт под моим окном. Теперь, глядя летнею порою на его цветы, я буду думать о вас.
Спасибо огромное! Роза с капельками росы утром, это значит — все будет замечательно! Новый день начинается, какую магию, и какие тайны он откроет и подарит сегодня?
Еще очень много не прочитано, не сделано, не написано, но впереди вечность. Настоящие книги, дела, авторы не умрут никогда.