Галатея

Натурщица, художник, поза

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Автор о себе: «Меня зовут Ольга Матехина, мне 39 лет. Живу в Новокузнецке, работаю преподавателем. Люблю свою семью: мужа, сына и дочку. Пишу очень мало и почти ничего не заканчиваю. Этот рассказ — редкое исключение».


 

Линия, черная, скользящая плавным изгибом. Линию петь. Белизна бумаги кощунственно мертва. Частые взмахи карандаша. Вернуть жизнь. Короткое, звонкое слово — жизнь. Стук точилки о блюдце. На мертвенном холоде бумаги появляются плечи, изгиб спины, падающая линия руки, впадина живота. Так Атлантида поднимается со дна. Холмы и низины.

 

— Я устала.

Голос, не терпящий возражений. Последнее музыкальное «ла» еще звучит в воздухе, а руки уже набрасывают на плечи шелковый халатик, обгоняя их, босая нога нащупывает тапочки.

— Тебе сделать кофе?

Это доносится из кухни.

Он кладет карандаш и долго вытирает руки от графита.

— Ты не ответил, и я решила сделать.

Она уже на пороге мастерской, в руках — две чашки. Одну из них ставит на верстак у мольберта.

— Надеюсь, не очень слабый. Ты всегда говоришь, что я не умею готовить кофе.

— Я сказал это только один раз.

— Но думаешь всегда. Всегда, когда пьешь приготовленный мной кофе.

Он только улыбается на этот укол задетого самолюбия. Морщинки лучами разбегаются от уголков глаз. К счастью, он стоит к ней спиной, она не видит его улыбки.

— Расскажи мне миф о Галатее.

Так дочка попросила бы отца рассказать любимую сказку.

— Миф о Галатее?

— Да. Миф.

Сидит на топчане, поджав под себя ноги. Кончиками пальцев — чтобы не обжечься — держит фарфоровую чашку. Мраморные точеные руки.

— Она была похожа на тебя.

— Нет, раньше ты начинал не так.

— Разве?

— Раньше ты начинал так: на Кипре жил один скульптор, имя его было Пигмалион…

 

…И имя это редко звучало под небесами: жены у Пигмалиона не было, детей или рабов тоже, гостей он не жаловал. Дом его стоял одиноко за оливковой рощей на полпути к каменоломням, и не было вокруг ни одного другого строения, куда ни взгляни. Тишина царила в этом месте — тишина, которую нарушал только стук инструмента по камню, гул ветра в ущелье и покашливание мастера. Да иногда — настороженный шепот мальчишек, прибегавших украдкой поглазеть на угрюмого скульптора…

— Иди сюда.

Казалось, камни и оливы умолкли, прислушиваясь к хриплому от каменной пыли голосу мастера.

— Выходи, я тебя уже заметил.

Ближайший к дому валун вдруг оживает: из-за него показывается голова с растрепанными черными кудряшками и виновато шмыгающим носом. Мальчишка пару минут мешкает, потом вприпрыжку бежит к дому.

— А как ты меня увидел?

— Не увидел, а услышал. Сопишь громко.

— Да ну! Как ты мог услышать? Ты же по камню стучал, а я вон где сидел!

— Поживи один…

— А я говорю тебе — перебирайся в город! Я на базаре вчера слышал: объявлено состязание среди скульпторов на изваяние Афродиты. Там не только киприоты будут участвовать, приедут из Афин, и из Микен, и из Спарты (хотя какие там скульпторы!), и даже сам Мирон будет. И кто победит, будет признан лучшим скульптором Греции! На рынке говорили, что победит Мирон, а я сказал, что ты лучше!

Пигмалион окинул взглядом мраморную глыбу, от которой не отходил все утро, вытер руки о хитон и вышел из дома. Возле самой двери была каменная скамейка, на которой мастер любил отдыхать от работы. Мальчишка плюхнулся рядом.

— А я сыра принес.

— Стащил опять?

— Да ну… Там еще много!

— Возьми лепешку и воду.

В доме полумрак и пахнет каменной пылью. Мальчик на цыпочках подходит к мраморной глыбе, стоящей у единственного в доме окна. Работа только начата, но камень уже выдает очертания тонкого женского силуэта. Вот здесь намечена рука, вот пенной волной ложатся волосы, вот проступают очертания грудей… так, пробивая шершавую корку семени, тянется к свету цветочный росток. И не надо никакого состязания, чтобы понять: скульптура будет прекрасна!

— Ты примешь участие в состязании?

Пигмалион молчит долго, так долго, что мальчик в ожидании ответа начинает крошить лепешку.

— Нет. Пусть победит Мирон.

— Как нет?.. Как нет?! Я же за тебя на рынке сказал!

— Никогда не говори за других. И положи хлеб, что ты его мнешь…

 

Кофе слишком горячий, его приходится пить маленькими глотками. Слишком горячий, слишком сладкий, слишком… Мастер ставит чашку на верстак.

— Кто победил в состязании?

— Мирон из Элевфер.

— А в прошлый раз ты говорил, что Пигмалион.

— Я ошибся…

— Но он ведь сделал статую? И она была прекрасна?

— Как ты.

— Нет! Раньше ты говорил по-другому.

 

Она была прекрасна, как Афродита, сколь бы кощунственно ни звучало это сравнение. Впрочем, какое дело богам до слов, которыми смертные сотрясают воздух!

— Ты не прав, Пигмалион. Боги ревнивы и мстительны.

— Как и люди, Мирон.

— Как и люди.

— Но ведь она прекрасна…

— Это самое лучшее, что когда-либо творили твои руки, Пигмалион. Это самое лучшее, что мог бы сделать смертный скульптор. Я готов хоть сейчас отдать тебе венок победителя, и это будет справедливо.

— Оставь его себе. Вместе со сплетней о том, как талантливый ученик превзошел в мастерстве своего учителя… Старого сварливого учителя, который даже не явился на состязание.

Мирон поджимает губы и отступает к проему двери. Солнечные лучи косо падают на его нарядный хитон, изрядно вымазанный глиной. Бросил все, торжество, застолье, хвалебные речи. Спешил. Зачем?

За спокойной совестью, Мирон. Но эта богиня еще ревнивей, чем Афродита.

А может быть, и не было этого разговора? И лощеный Мирон не пачкал праздничные одежды, спеша в хижину к отшельнику. И мальчишки не воровали для мастера сыр на базаре. И никакие иные непрошеные гости не нарушали пропахшую каменной пылью тишину. Дом стоял наполненный этой тишиной до краев, до щербатых глиняных краев, расплескивая ее при неосторожном движении. И только тишина была свидетелем, как под руками мастера оживал паросский мрамор.

Если бы непрошеные гости осмелились переступить порог этой хижины, они увидели бы девушку в лучах света. Она задумалась и замерла на мгновение, но вот-вот она вздохнет и улыбнется, ее веки, вздрогнув, приподнимутся, и удастся наконец поймать ее взгляд.

Немало времени потребуется непрошеному гостю, чтобы понять, что девушка не улыбнется и не поправит упавшую на лоб тугую прядь.

— Она бесподобна, Пигмалион! — воскликнет незнакомец. И тут же будет вытолкан взашей разгневанным мастером.

Спросите этого случайного свидетеля, спросите, пока Пигмалион не выгнал его, спросите: завершена ли работа? И незнакомец удивится вопросу. Безусловно, завершена! Разве можно сделать совершенство еще прекраснее?

Но мастер снова и снова крутит станок, берет в руки резец, подержав, кладет его обратно. Рука скользит по тонкому стану, по покатым плечам, пальцы касаются пухлых, приоткрытых губ… и кто отличит касание скульптора от любовных ласк? Горячая ладонь стирает пыль, и это прикосновение — почти вожделение, почти святотатство, почти признание в том, о чем смертному лучше молчать.

«Работа завершена, Пигмалион», — вздыхает тишина.

Станок скрипит, делая полный оборот.

«Она совершенство, Пигмалион», — вздыхает тишина.

Неуловимый взгляд под полуприкрытыми веками.

«Боги ревнивы, Пигмалион», — напоминает тишина.

И замолкает. Как и подобает тишине.

 

Он молчит долго. Так долго, что тишина, падчерица пафосской тишины, заполняет комнату, скрадывая движение и дыхание. Тишина останавливается рядом с мольбертом, сравнивая рисунок и оригинал, рисунок и скульптуру. Улыбаясь, отводит взгляд.

— Почему ты не скажешь, что раньше я говорил по-другому?

Спасибо тишине — она дает право не отвечать.

 

В храме Киприды полутьма и душный запах дыма. Дым стелется над мозаичным полом, расслаивается лоскутами, колышется волнами; и снова, как в день творения, над ним проступает из темноты Афродита, пеннорожденная. Глаза статуи полуприкрыты, на губах легкая улыбка, непокорные волосы схвачены в тугой узел.

Кого она напоминает тебе, Пигмалион?

Пройдут годы, и люди будут судачить, что принес Пигмалион богине богатую жертву. Тонкорунного барана. Или даже быка. Белого быка с золочеными рогами.

Ложь.

Пигмалион ничего не жертвовал Афродите. Потому что ни о чем не просил.

Место в храме Пигмалион выбрал сообразно своей скромности, у входа. И оттуда, от щербатой колонны, вглядывался, щурясь, в полумрак, в котором смутно белело лицо богини. Полуприкрытые глаза. Непокорные кудри. Улыбка.

Улыбка не дает покоя. Снова и снова скульптор щурит глаза, пытаясь разгадать замысел автора — сладострастие? Высокомерие? Торжество?

Вспыхивают жертвенники, взметнув огненные блики до самого лица скульптуры.

Вскрикивает жрица:

— Слава Афродите, любовью своей одаряющей! Радуйся, смертный, богиня услышала твою просьбу!

— Но я ни о чем не просил…

Пылают жертвенники. В огненных бликах кривятся усмешкой божественные губы.

Шаг назад. Еще шаг. Пигмалион едва не упал, ударившись плечом о колонну.

— Не просил…

 

Она плачет, запивая слезы маленькими глотками кофе. Слишком сладкого кофе, слишком горячего, слишком…

 

Когда вокруг нее вдруг появился мир, у этого мира были грубые стены, земляной пол, тишина, запах пыли и его, Пигмалиона, запах. Были куски глины и камня, изломанные фигуры, брошенные мастером в углу. Были инструменты, которыми мастер кромсал ее тело.

Что она почувствовала, когда очнулась в маленьком доме за оливковой рощей на полпути к каменоломням? Когда внезапно, по прихоти богини, обрела способность видеть, дышать, бояться… Она, подарок и жертва Афродиты, ребенок, рожденный не из человеческого чрева, душа, вырванная из небытия и брошенная в скорлупу камня.

Душа?

Пигмалион сидел на каменной скамейке и слушал, как она ходит в его доме, спотыкаясь и хватаясь за стены, слушал и не мог заставить себя войти.

Душа…

Тишина стоит за плечом мастера, посмеиваясь над наивностью смертных. У камня нет души. Тишина знает, чего мастер боится больше всего. Заглянуть в лицо статуи. Встретить ее взгляд и увидеть…

Сладострастие? Высокомерие? Торжество?..

 

— Своей чудесно ожившей возлюбленной Пигмалион дал имя Галатея. Их брак был благословлен Афродитой. Спустя два года Галатея родила сына, которому дали имя Пафос…

Он роняет слово за словом, поток звуков, пытаясь наполнить ими комнату.

— Хватит!

Она отворачивается, пряча покрасневшие глаза.

Слова проливаются под ноги, как вино из лопнувшей амфоры, и комнату наполняет совсем другое…

Шаги в доме. Ветер в ущелье. Смех тишины.

Кофейная чашка подрагивает в мраморных точеных пальцах.

Прости меня, моя Галатея…

Стук точилки о блюдце.

— Ты отдохнула? Продолжаем.

 

© Ольга Матехина

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Галатея»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

8 отзывов

  1. Чудный рассказ. Не удивительно, что Вы, Ольга, почти ничего не заканчиваете. Видимо, Вы перфекционист, как Ваш Пигмалион (и я): трудно закончить, пока не добьёшься совершенства, и каждый раз мучительно кажется, что можно написать ещё лучше. Мне очень понравилась идея Вашего рассказа: ревнивые боги оживляют Галатею (хотя Мастер их ни о чём не просил). Маленькая ремарочка, если позволите: там, где Вы пишете историю древнегреческого скульптора, лучше бы использовать самоназвания (например, слово «Греция» появилось гораздо позже, чем миф о Пигмалионе). От этого очарование рассказа только усилится. Спасибо за удовольствие!

    1. Спасибо за отзыв! Думаю, вы правы — и по поводу перфекционизма, и по поводу названий. И над тем и над другим можно поработать )

  2. Очень красивая притча, сотканная из намеков и полутонов. Хорошо написанная, некоторые моменты просто ах!
    «Она плачет, запивая слезы маленькими глотками кофе. Слишком сладкого кофе, слишком горячего, слишком…» — это чудесно!
    «Когда вокруг нее вдруг появился мир, у этого мира были грубые стены, земляной пол, тишина, запах пыли и его, Пигмалиона, запах. Были куски глины и камня, изломанные фигуры, брошенные мастером в углу. Были инструменты, которыми мастер кромсал ее тело.»
    «душа, вырванная из небытия и брошенная в скорлупу камня»
    Очень здорово! Красиво закольцовано: эта история бесконечна.

    Не очень понятно, что такое «улыбнулся на укол задетого самолюбия», и почему кончики пальцев нельзя обжечь.

    По поводу сюжета ничего не могу сказать, потому что сюжета, как такового, нет.
    Есть пересказ мифа, есть непонятные отношения художника и натурщицы, есть яркие и красивые образы. А истории нет. И любви нет, и даже Пигмалион не любит Галатею.

    1. Спасибо за отзыв! Вспомнилась фраза из комментариев к одному рассказу о том, что музыка круче текста. Здесь, видимо, слова оказались круче истории ) На самом деле действительно история вечная, и этот рассказ — скорее перифраз мифа, его вольная интерпретация в новых образах и вопросах.
      Не соглашусь с вами, что любви нет. Пигмалион, как и мастер, любит свою Галатею. Но вот какую — ту, которую он изваял, или ту, которую придумал, или ту живую девушку, которая появилась в его доме? Мне хотелось рассказать об этом.

      1. А я, Ольга, увидела тут любовь Галатеи — даже двух: из мифа и той, кто позирует. Каждая любит своего Мастера, а у него первым делом — самолёты (его искусство). Вообще многозначность рассказа — это круто.

        1. Да, Инна, вы правы. И от того, что эта любовь замешана на ревности и обиде, — она не перестает быть любовью… Спасибо, что прочитали и почувствовали мою Галатею.

Добавить комментарий для Ольга Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.