Станислав Иннокентьевич Москалёв

12 августа 2011 года в Москве, дожив до 78 лет, умер Станислав Иннокентьевич Москалёв, гитарный мастер.

* * *

Познакомился я с ним в 1992 году.

То было время первых бирж, ваучеров, гиперинфляции, бритых бандитских голов, футболок «Шанель», малиновых пиджаков и быстрого вымирания всего, что не касалось еды, водки и долларов. Ясно помню, как я и мой коллега, пытаясь найти хоть какую-то концертную работу, пусть за гроши, играли дуэтом новому русскому. Наш зритель-слушатель развалился в кожаном кресле, и в это же кресло втиснулись, вдавились по бокам две полуголые девки. Размышляя, сгодимся ли мы для его увеселительного заведенья, потенциальный работодатель прихлёбывал коньячок и притопывал ножкой — в такт «Чардашу» Монти…

Этому буржуину я играл уже на инструменте работы Москалёва.

Адрес Станислава Иннокентьевича я узнал через фотокопированный номер чешского музыкального журнала, в котором была статья о конкурсе гитарных мастеров 1988 года. На этом конкурсе С. И. получил диплом.

Многим мастерам из России, чьи адреса были помещены в журнале, весной 1992 года я написал письма о заказе гитары, но ответил мне один — легко догадаться, кто. Спустя два года (!) пришёл ещё ответ от какого-то дядьки из Выборга, не поленившегося вложить в конверт цветные фото своих инструментов, но в этом «запоздалом» ответе сказывались уже последствия того, что в начале реформенных годов и музыканты-классики, и мастера, их обслуживавшие, оказались в России не у дел. Станислав же Иннокентьевич на письма отвечал всегда и вовремя. Его благодарные заказчики помнят это.

Я собирался заказать семиструнную гитару: в то время страшно увлекался композициями Михаила Тимофеевича Высотского, лермонтовского современника. С. И. как раз делал семиструнки, да ещё старинной шерцеровской формы, с грифом на винте. О таком инструменте я и мечтать не смел.

Сколько же стоило кленовое чудо с декой из ёлки?.. Имей москалёвская гитара цену в 10-20 тысяч инфляционных рублей, как это было принято у средней руки московских мастеров (цены на заказные инструменты подскочили от 1500-1800 руб. на конец 1991-го до 9000-18000 руб. на весну 1992-го), я вряд ли познакомился бы с этим мастером, потому что за полтора года едва сумел скопить около 3000 рублей.

Я договорился с Москалёвым на цену в 2500 рублей. Маленькая цена за плохую гитару? Нет. Я материалист, и далёк от отрицания денег, но для С. И., помимо базиса, важной была и надстройка. К кому попадёт гитара? Кто будет играть на ней? О да, мастер просил — скорее, требовал, — чтобы покупатель играл в его мастерской.

Жил Станислав Иннокентьевич на улице Зорге, в старой пятиэтажке, в квартире с высокими потолками. Одна комната там была переделана под мастерскую: запах деревянной пыли, лака и полироли оттуда никогда не выветрится. Мастер делал гитары весь год, кроме лета, когда не было отопления. Но и летом он их мастерил: на Московской экспериментальной фабрике музыкальных инструментов, где работал «официально».

Приезжих заказчиков вроде меня Москалёв не только привечал в мастерской и на кухне, где кормил и поил чаем (за обедами и ужинами неизменно наблюдала суровая собака-лайка по кличке Марс), но и устраивал на ночлег. Звонил, например, родственникам, жившим в Домодедове, и сердитым голосом требовал, чтобы те приняли гостя и подстелили тюменскому музыканту матрас или разложили раскладушку, а ранним утром посадили его на автобус до аэропорта.

Однако первая семиструнная гитара, построенная для меня Москалёвым, мне не полюбилась. Не мой был инструмент, не по моим пальцам. К тому же я отчего-то был уверен, что С. И. может сделать гитару много лучше. Москалёв предложил мне вернуть инструмент в обмен на другой, который он вскорости изготовит. Но первую гитару у меня купили в Тюмени, и я полетел в Москву с пустым футляром.

В этот футляр я с трепетом душевным уложил новую гитару. Разумеется, после пробы в мастерской. Станислав Иннокентьевич непременно желал услышать звук своей гитары. Подшлифовав пилкой ноготки — без ногтей гитарист как без пальцев, — я сыграл «Русскую мелодию» Высотского, а за нею ещё что-то. Уже только взяв гитару в руки и услышав её соль-мажор (на обыкновенных гэдээровских струнах «Физома»), я понял: у меня в руках сокровище. Ценность, которую не измеришь рублями или долларами. Вряд ли я блеснул в то утро особенной техникой — трудно быть виртуозом, сойдя с самолёта и не разыгравшись, — но гитара оказалась той, о которой мой учитель потом сказал: «У тебя к ней приросли пальцы». Москалёв, наверное, тоже заметил первые признаки этого прирастанья — и в тот день я постиг, что такое радость мастера, которому и жаль, и не жаль расставаться с построенным инструментом. Словом, в тот день на двух счастливых людей в мире стало больше. Один из них остался в Москве, строить другие гитары, а второй полетел в Тюмень, прижимая к сердцу потяжелевший чёрный футляр из папье-маше.

Всего я заказал у С. И. четыре гитары: две шестиструнки, две семиструнки. Потом и для школы, где я работал, мною был заказан инструмент, палисандровая семиструнка. Заказ шёл по безналичному расчёту через Московскую экспериментальную фабрику, где цена сделалась натурально 18000 рублей. Направлял я к Москалёву и знакомых. Пусть вся Тюмень играет на москалёвских гитарах!

В 1994 году у меня уже не было той гитары работы С. И., от которой мне не хотелось отрывать пальцы. Но этой истории здесь не место.

Если были в моей короткой музыкальной жизни счастливые, радостные дни, то ими я обязан Станиславу Иннокентьевичу.

Если кого-то я вспоминаю с одною только любовью, без посторонних чувств-примесей, так это С. И.

Земля вам пухом, Станислав Иннокентьевич!

---