Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 06.03.2017 г.
Об авторе. Михаил Токарев (это все сведения, которыми располагает жюри конкурса).
Комната 202
— И было, может быть, тоскливо. Точнее, нет, счастливо — вслух, но скорее, про себя сочинял стихи Рыжов. Мой сосед по парте в стародавние времена. А ныне — сосед по комнате 202.
Огненный брюнет, чьи волосы вспыхивали, искрясь, точно травинки, кустарники, цветочки — при каждом прицельном попадании лучика, что ломал бесцветную раму окна. Тормошил, поджигал, вступал в отношения.
— Вы, может, вовсе не прекрасны, и я урод, простите, Бог. При чем здесь Бог? Простите, Блок. — Рыжов хохотнул.
Бровки приподнялись к потолку, опали. В дверь коротко стукнули. Стук, преломившись о стены комнаты, опал.
Дверь резко распахнулась. И на пороге: краснощекая, в большом цветастом платке, повязанном на голову, появилась Надька Попова.
— Рыжов, ты чудовище! — надрывно, словно машина выпалила она.
— Мы в кино собирались, я битый час на остановке жду! — продолжала та, как бы убив, а после пройдясь по трупу Рыжова.
— А ты красавица! — вбросил неуверенную фразу мой сосед. Но фраза, что твой луч — затухла.
Не дойдя до порога и, погаснув где-то в ворсинках ковра у соседней стены. Надька, хлопнув дверью, удалилась.
— По-английски — хохотнул нервно Рыжов — и понесся следом за своей благоверной, оставив недописанные стихи на столе.
Я же достал сигарету из пачки, чиркнув зажигалкой крикет, ее раскурил. И задумался: пойти ли к Василисе в соседний блок или не пойти. Или не пойти, и, взяв, скажем, вон ту, постаревшую гитару, отправиться в парк. Прежде, продефилировав пред нашей обшарпанной пятиэтажкой, зайти в ларек. Купить водки. Нет, вина. Надеюсь, оно еще осталось. Как никак, а пятница. Не дай бог раскупили эти первокурсники. Никакого коллективного чувства у них нет. Вот, помню, во времена Пушкина: всем должно достаться вино — амфоры должны наполниться до краев. И пусть никто не уйдет обиженным!
Громко выдохнул, растормошив листки Рыжова. Они слетели со стола, лавиной опали на пол. И, даже красное пятно на линолеуме, то, что осталось с прошлого нового года, заржавело — было накрыто белизной.
В дверь опять постучали. Но не решились открыть. А я, на цыпочках, не слышно, прошел к стене, снял гитару, подошел к столу и сел вновь. Лад, еще один — и запел дурным голосом:
Хотел в Алма-Ату,
Приехал в Воркуту.
Строгал себе лапту,
А записали в хор.
Хотелось беломор,
В продаже только Ту.
Хотелось телескоп,
А выдали топор.
Хотелось закурить,
Но здесь запрещено,
Хотелось захиреть,
Но высохло вино.
Хотелось объяснить —
сломали два ребра-
Видно, не вытерпев моей фальши, гость толкнул дверь — и на пороге показалось незнакомое мне лицо. Бородище, не чета моей, Бунинской, в пол. Скорее кустарник, густо растущий по всем векторам. Пятикопеечные глазки, свитер с оленями, окаймляющими торс.
— Я — бог — просвистел гость. Замолчал, будто ждал реакции, обвел хитрым взглядом комнату, остановился на мне.
— Кто вас впустил, Бог? — почти смеясь, но, все-таки сдерживаясь, уточнил я.
— А, никто, я сам себе и надзиратель, и палач, и — но докончить фразу человек не успел. В проем двери вплыла фигура нашей комендантши, а за ее спиной, точно белые крылья, возникли два санитара.
— Допрыгался, голубчик, вяжите его — брызгала слюной комендантша. А санитары, ухватив Бога под руки, прижав их к телу, а после, заломив за спину, почти над полом, пронесли Бога во тьму коридора.
— Обострение у этого, вашего, который песни сочинял и в кружке самодеятельности — впопыхах объясняла мне Зоя Васильевна.
— И ты, Мишутка, далеко ли до него. Пьешь, сидишь. Попомни мое слово.
— Что ж, вы, Зоя Васильевна, дурдомом-то пугаете. Вы вокруг посмотрите. А я, между прочим, праведник. Знаете, пока хоть один праведник на селе есть, то и село стоять будет, Зоя Васильевна.
— Тьфу ты — брезгливо сказала комендантша и скрылась за дверью.
А я отложил гитару на панцирную кровать, затушив окурок в банке из-под шпрот, откинулся на стуле и закрыл глаза.
Мой покой нарушил стук в окно. Глухой, раздробившийся на редкие перестуки. И еще один. Свет абажура обозначил белые пятна на стекле. За стеклом была ночь. Луна, кляксой впечатанная в черноту неба, притягивала взгляд. Но я, кажется, отвлекся. Кто-то там, внизу, упорно привлекал мое внимание. Еле слышно, точно ветер шептал:
— Миша, Миша.
На уровне первого этажа, в нуарной шубке, ежась от холода, переступая с ноги на ногу, была Василиса. Я приоткрыл эту неподдающуюся раму, высунулся по пояс.
— Ты чего же не дошел до меня? — с какой-то иронией проворковала моя мадемуазель.
— Знаешь, чего, Васька. Я сегодня в творческом поиске — один — уточнил я и захлопнул раму. Но от окна не отошел.
Девушка постояла еще какое-то время, в сердцах махнула рукой и растворилась.
Сдернув болотного цвета покрывало, с белыми вензелями по кромке, я улегся в постель. Заложил руки за голову и провалился в сон. Лампа светила в лицо. В бок уперлась гитара. По этажу блуждали голоса. Но я их не слышал. В дверь постучали, но я спал.
© Михаил Токарев, 2016
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести книжного героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
Один ответ
Метафоры хороши. Автору поклон.