Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
Темпы повествования в прозе. От наиболее быстрых до самых медленных
Самый быстрый темп повествования (я называю его музыкальным термином presto) обнаруживается в анекдотах и коротких народных сказках. Авторы сочинений в этих жанрах практически не останавливаются на художественных деталях, не залезают в психологизмы, диалоги дают максимально кратко, а действия прописывают в одну строку, а то и вовсе их снимают: хватает реплик. Жанровое содержание предопределяет предельно краткую литературную форму: невозможно представить, чтобы анекдот рассказывался на протяжении целого обеда, а сказка читалась ребёнку всю ночь.
Повествовательный темп помедленнее, что-то вроде allegro, характерен для очень коротких и коротких рассказов, для фельетонов, юморесок. Скорый темп повествования мы находим у многих авторов юмористической и сатирической прозы: у молодого Антона Чехова, производившего газетные вещицы, по его выражению, «наотмашь», у Михаила Шевлякова, автора выдающейся книги «Русские остряки и остроты их». Деталь при таком темпе подаётся даже не в одной фразе, а в двух-трёх словах, в характерах героев вычленяется лишь самое главное, отвечающее сюжету и доказываемой идее, автор мыслит строго сценически. Проза малых форм своею сценичностью сближается с театром и кинематографом.
Рассказчики, выдававшие не ряд сценок, но полноценные истории, писали уже на границе быстрого темпа и среднего. Таковы Марк Твен и О. Генри. Чуть медленнее (и длиннее, и психологичнее) писал рассказы Ф. С. Фицджеральд. Его романы, особенно «Ночь нежна», написаны уже в темпе «не спеша».
Небольшим эссе, написанным отнюдь не для того, чтобы размазывать кашу по тарелке, тоже отвечает скорый темп. Своё эссе «Выбора нет», предельно сжатое, я подчинил быстрому темпу, несмотря на то, что содержание его представляет собой квинтэссенцию моей жизненной и писательской философии. Когда поставлена задача сказать главное, только его и говоришь; содержание не даёт форме растечься. Рассказы, художественно иллюстрирующие тему эссе, я пишу в умеренном темпе.
Коснитесь карандашика: он живой! Олег Чувакин выправит, обработает, допишет ваши рассказы, сказки, повести, романы; робкие наброски превратит в совершенный текст. 29 лет практики (с 1994). Олег разберёт ваши ошибки, промахи и недочёты, даст полезные советы и научит им следовать. Поднять слабый черновик до подлинно литературного уровня? Будет сделано!
Умеренный темп повествования, я называю его andante, встречается в большинстве литературных текстов девятнадцатого, двадцатого веков и современности. Примеров отыщется немало в реалистической и приключенческой литературе. Дюма, Жюль Верн, Луи Буссенар, Джек Лондон, Конан-Дойль, Ричард Олдингтон, Синклер Льюис, Ирвин Шоу, У. С. Моэм, Ромен Роллан, многие авторы советской школы (Воробьёв, Сёмин, Абрамов, Солоухин и другие) придерживались среднего темпа повествования. Умеренный темп характерен для романов Лимонова; тот же Лимонов строчил рассказы в довольно быстром темпе, allegro moderato.
Средний темп предпочитали именитые фантасты: Герберт Уэллс, Джон Уиндем, Клиффорд Саймак, Роберт Хайнлайн, Терри Гудкайнд, Александр Беляев, Иван Ефремов. На границе быстрого и среднего темпа написаны повести Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», «Вино из одуванчиков» и рассказы разных лет, к примеру, «Детская площадка» и «Вельд». Средним темпом, сползающим в медленный, написаны романы «Зелёные тени, Белый кит», «Смерть — дело одинокое» и др. Искусственно, при помощи замедления темпа, Брэдбери, прозаик не романного мышления, растянул сюжеты маленьких повестей до квазироманных полотен.
Умеренный темп универсален и отвечает содержанию литературных произведений различных жанров и поджанров. Средняя скорость позволяет писателю развернуться с детализацией, погрузиться довольно глубоко в психологию героев и, взявшись за роман как за теорему (выражение Ф. Саган), блестяще последнюю доказать. Темп анданте подразумевает относительную неторопливость, рассудительность в повествовании, даёт возможность отвлечься от основных сюжетных линий и раздвинуть содержательные рамки произведения.
Медленный темп повествования, lento, характерен в основном для крупных эпических произведений. Роман-эпопея «Война и мир» Толстого написан темпом медленнее умеренного: читатели эпохи «Твиттера» едва ли в силах прорваться через кордон реплик Анны Павловны Шерер и князя Василия, поставленный в самом начале. Виктор Гюго и его литературная наследница Айн Рэнд повествовали на границе медленного и очень медленного темпа. Иван Тургенев медленно писал рассказы, зато в романах двигался средним темпом, сближаясь в том с Мопассаном, обогнавшим учителя своего Флобера, автора довольно медленного.
Наиболее медленным, широким темпом, largo, отличаются модернистские романы, наполненные потоком сознания. Одну деталь одного события, даже одной сцены (фрагмента события) автор может крутить перед собою и перед читателем бесконечно. За этой деталью является следующая, и нет им конца. Примеры: «Улисс» Джойса и любой роман Пруста. За сюжетную бездейственность Ортега-и-Гассет называл произведения Пруста бесхребетными.
Любопытный пример медленного темпа — роман Набокова «Дар». Это два в одном: здесь изнутри показан творящий писатель, жизнь которого проходит тоже в медленном темпе. Мало того, этот писатель пишет о другом писателе!
Ровен ли темп повествования на протяжении всего произведения?
Темп повествования нельзя считать стабильным; мышление константами в литературе опасно, ибо удушает творчество.
Темп может меняться — точно так, как это происходит в музыкальной пьесе, в сонате ли, в сюите ли, разделённой на части. Разумеется, в короткой сказке недопустимо замедлять темп или резко ускорять. Но для произведений крупной формы, для повестей и романов, перемена темпа оправдывается сменой сцены, сюжетным поворотом, разрешением ключевого конфликта. В этих местах не одному автору, но и читателю хочется закрыть книжку, передохнуть.
Композиционные методы ускорения и замедления темпа в литературном произведении
Существуют специальные композиционные приёмы ускорения и замедления темпа.
Признаками ускорения либо замедления темпа в литературе являются композиционные переходы внутри сцен или таковые переходы в эпизодах, главах, частях.
Это не значит, что темп романа вдруг поскачет подобно темпу анекдота. Это значит, что вместо andante автор перейдёт к allegro moderato. Форма литературного произведения всё же отличается от формы музыкальной пьесы.
Смена прошедшего времени на настоящее ускорит темп. Настоящее время приблизит сцену и значительно ускорит темп повествования. Далее, при обратной грамматической смене времени, темп вернётся к предыдущему andante.
Смена длинных предложений на рубленые фразы ускорит темп. (Такой вариант эффектен для завершения главы или ключевого эпизода: короткая фраза подводит черту либо внезапно открывает новый конфликт, новое обстоятельство и понуждает человека читать дальше.)
Вставка в сцену диалога, особенно короткого, с рваными репликами, конфликтного, ускорит темп.
Смена вступительной сцены сценой прямого действия ускорит темп.
Композиционный переход от действия к философскому отступлению, к авторскому рассуждению замедлит темп.
Введение потока сознания замедлит темп.
Историческое отступление существенно снизит темп.
История внутри истории тоже снизит темп повествования.
Какой темп повествования выбрать?
Чрезмерно медленный темп повествования там, где он как таковой сюжетно и композиционно разрушителен, вызовет у читателя приступ зевоты.
Чрезмерно быстрый темп помешает автору написать по-настоящему глубокое произведение, задаст ломаный ритм повествования и отнимет у читателя интерес к тексту.
Чем глубже погружается автор в историю, чем больше света он пускает по самым дальним уголкам, тем медленнее будет темп повествования.
Поверхностное изложение будет означать снижение детализации, смазанные описания и относительно быстрый темп, выше среднего. Последнее характерно для романов Джоан Роулинг (тем не менее толстых).
Если вы знаете точно, что на выходе у вас будет не рассказ, а роман, вы возьмёте медленный или умеренный темп. Содержание само вам подскажет, герои сами направят вашу руку.
Если вы не знаете точно, что затеваете, рассказ или роман, вы рискуете ошибиться с темпом. Я сам не раз так ошибался — задумывал рассказ, на выходе получал большую повесть. Ошибаться не страшно; страшно другое — быть лентяем, лодырем. Я садился и переписывал, замедлял темп, дополнял текст, засыпал ямы. Мои герои соглашались со мной. Им нужна была ровная дорога.
Темп нельзя выбрать. Он задаётся содержанием. Если автор с трудом представляет себе содержание текста, который взялся писать, он неизбежно столкнётся с повествовательными трудностями. Он может взять слишком медленный темп — такую ошибку допускают авторы фэнтези, и чересчур скорый — так строчат свои романы авторы бульварных фантастических боевиков и литРПГ. В последнем случае автор уподобляется читателю и «проглатывает» целые сцены. Разумеется, это недопустимо, это антихудожественно. Романные сцены следует разворачивать, иначе вместо романного сочинения перед читателем окажется романное изложение.
Непонимание литературной формы, отвечающей задуманному содержанию, тоже приводит к серьёзной ошибке с изначальным определением темпа. Эпическое произведение, состоящее из нескольких томов, не пишут в скором темпе анекдота, короткой сказки или эссе, чей объём — несколько абзацев. Эпос предполагает доскональное знание описываемого мира — отсюда и глубокое погружение автора в фактический материал, прорисовка всевозможных подробностей, передача внутреннего мира героев, обстоятельность, кристальная ясность в самых сложных описаниях, психологизмы, развёрнутые на целые страницы. Эпическое произведение — не одна теорема, а целый учебник теорем. Наскоком их не докажешь. Толстой ухлопал семь лет на «Войну и мир», а Айн Рэнд писала «Атланта» двенадцать лет, пусть и с перерывами. Размеренное философичное повествование в эпосе создаёт особую атмосферу доверия между автором и читателем. Когда автор столько знает, когда автор выводит вдохновляющую философию, читатель преклоняется перед ним.
Коснитесь рожицы: она живая! Научитесь править свои рассказы у редактора. Обучение только на ваших текстах. Никаких теоретических лекций и курсов. Чистая практика. Уроки правки с пояснениями, указаниями и образцами. Олег Чувакин подскажет, как развить ваши задумки. Он зарядит сюжетные ружья, а вы пальнёте!
Медленным темпом пишутся и содержательные романы, не претендующие на полку с классикой. Стиг Ларссон вёл три тома «Миллениума» темпом гораздо медленнее среднего. Он писал с дотошностью опытного журналиста-расследователя. Иные критики и редакторы сердились на него: мол, как можно столько всего тащить в романы! Можно. Когда содержание это оправдывает, тогда можно. Романы получились и неповторимыми, и увлекательными. Их мировая популярность возникла именно от увлекательности, от знания автором мельчайших деталей, от умения описать их, показать их читателю. Так возникает эффект присутствия. Выньте крупицы мельчайшего детективного знания из книг Ларссона — и от содержания останется голая схема. Попытка другого шведского автора, Давида Лагеркранца, написать продолжение к «Миллениуму» была обречена на провал. Во-первых, Лагеркранц не изучил тему так же досконально, как Ларссон; во-вторых, Лагеркранц не умел писать медленно: он слишком спешил и иных персонажей скорее по-журналистски штамповал, нежели литературно выводил. Есть и в-третьих: «продолжатель» не любил этих героев так, как любил их Ларссон. А героев нельзя не любить. Знанием теории композиции любовь не компенсируется.
Любите своих героев. Шагайте с ними в одном темпе.
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести книжного героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
5 ответов
Как будто побывала на великолепной лекции — огромное спасибо! Очень радостно слышать сравнение литературных форм и ритмов с музыкальными: всё именно так. Захотелось перечитать «Дар»!!!
«Дар» вообще такой текст, который читать надо медленно, сообразуясь с темпом повествования. А перечитывать ещё медленнее. И тем медленнее, чем старее становишься.
Есть романы, написанные в относительно медленном темпе, но читаются они быстро. «Война и мир» тому примером. А вот «Дар» создаёт гармонию дуэта: автора и читателя. Счастлив тот, кто её уловил, услышал.
Какая необычная статья! Заставляет задуматься. После прочтения – рой в голове, мысли скачут, перебивают друг друга. Темп придает эмоциональность тексту, если его убрать — плоско, скучно, непонятно. Может поэтому я так безумно люблю Рэя Брэдбери? За его эмоциональность? А может быть, мой внутренний природный темп соответствует темпу произведения? И мы идем с автором в одном ритме. И о чудо, понимаем и слышим друг друга?
Когда первый раз читала «Дар» Набокова, голове была путаница. Рассказ попеременно ведется то от первого лица, то от третьего лица. И не было четкой картины, кто же это — Федор Годунов-Чердынцев. Иногда — «я», иногда – «он». Причем это может произойти в пределах одного абзаца, а то и одного предложения. И только медленное вдумчивое прочтение помогло разобраться. Теперь понимаю — не в том темпе читала. Хотела быстро, наскоком. А Набоков, мне говорил – читай спокойно, медленно, плыви по реке … и все станет ясно и понятно. Прислушайся к себе, слушай меня.
Сегодня утром встала и прочитала статью вслух, потом прослушала. Сначала темп чтения был, скажем так, умеренный, потом к середине замедлялся, становился певучим. Потом ближе к концу опять ускорился…
Темп нужен не только писателю, но и читателю. Нужно научиться слушать и слышать друг друга. И тогда свершится чудо…
«И не было чёткой картины…»
В романной прозе образ героя нередко (нет, не всегда) складывается из кусочков, прорисовывается глава за главой. Полная фигура героя является перед читателем только в финале. До решающего момента герой не перестаёт удивлять читателя. Бывает, он нравится и одновременно отталкивает: растёт внутреннее противление к его мотивам или поступкам. И лишь в кульминации всё встанет на свои места. Таковы некоторые герои Айн Рэнд и Джонатана Франзена. Напротив, герои Джека Лондона и Ричарда Олдингтона сразу врываются к читателю готовыми.
Иные дельцы от литературы утверждают, что герой непременно должен меняться на протяжении произведения. Ничего он никому не должен. Мартин Иден и Тони Кларендон сохранили верность себе. Закалка характера героя огнём, демонстрация в отблесках пламени неизменности, твёрдости выстраданных убеждений — вот задача художника слова.
И чем медленнее темп, тем дольше может разгораться костёр.
У Набокова есть «Защита Лужина». Вот этот триллер глотается залпом.
«Темп нужен не только писателю, но и читателю. Нужно научиться слушать и слышать друг друга. И тогда свершится чудо…»
Верно! Взятым темпом автор подсказывает читателю: видишь, я не спешу; приноравливайся ко мне.
А иногда прочитаешь страницы — и возвращаешься, и снова их читаешь. До того хороши.
«Иные дельцы от литературы утверждают, что герой непременно должен меняться на протяжении произведения. Ничего он никому не должен».
Согласна! Герой – это детище автора. Они вместе переживают невзгоды, радуются победам, страдают и смеются. Герой берет тебя за руку и увлекает в путешествие. И будет ли герой меняться или не меняться, думаю, это даже не автор решает… В этом и заключается магия.
У меня сейчас появилась такая привычка: когда читаю произведение, рисую на листе бумаги путь пройденный героем. Его взлеты и падения, знакомства, разочарования, успехи. (Кажется такой метод, использовал Курт Воннегут в своих лекциях.) И когда закачиваешь читать — вот оно. Пазл сложился!
«Бывает, он нравится и одновременно отталкивает: растёт внутреннее противление к его мотивам или поступкам».
Да, так и есть в «Защите Лужина», то жалеешь Александра Ивановича Лужина, то раздражаешься, то испытываешь чувство брезгливости, наблюдая как он неаккуратно ест, то поражаешься как он видит мир, используя шахматные фигуры, то удивляешься как его могла полюбить женщина. Да кстати, она почему-то безымянна. Ну, так решил автор, спорить не буду. Весь спектр эмоций испытываешь к главному герою на протяжении всего произведения.
И потом приходит понимание, что дело совсем не в шахматах. Это история человека, которого с самого детства никто не пытался понять. Люди, которые окружали его, подстраивают его под себя и что более отвратительно удовлетворяют свои потребности. А если бы все сложилось по-другому, смог бы он прожить более счастливую жизнь.
На полке стоит «Лолита», но пока еще не готова приступить к чтению Для меня Набоков – писатель, который заставляет думать, воспринимать и ощущать мир по-другому. Это и радует, и пугает.