Светлана Немчинова. Письма

 

Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 18.04.2017 г.

Об авторе. Немчинова Светлана Сергеевна.

 

---

 

Письма

 

Есть такие города, в которых никогда ничего не происходит. Такими уж они «родились». О таком же городе пойдет речь и сейчас, точнее, о его вокзале.

Клубы серого дыма заполнили перрон. Скрип колес, говорил всем о том, что паровоз останавливается. Смольно черный нос паровоза вынырнул из пара и остановился. Снежные хлопья садились на меховые шапки, кожаные саквояжи, приземлялись в бороды. Снег, поскрипывая, путался под ногами, залетал в щели каменного перрона. Люди кричали что-то друг другу, целовались, обнимались, или просто тоскливо смотрели в глаза. Детские лица застыли в гримасах восхищения перед чугунным гигантом. Проводники, укутанные в теплые полушубки, спустили фартуки к перрону, готовясь принять новых пассажиров.

Небольшое серое пятнышко бежало по перрону, проскакивая через ватные клубы паровозного пара. Белокурые волосы. Каштаново-бурая поношенная шинель. Мальчишка, лет восьми, бежал по перрону в конец состава. В руке он крепко сжимал какую-то бумажку.

Мальчишка остановился у последнего товарного вагона. Уши и щеки неприятно щипало. Он посмотрел в сторону головы паровоза, откуда к нему навстречу двигалась высокая фигура. То был немой часовщик Николай. Он плавно остановился и кивнул головой, в знак приветствия. Мальчик улыбнулся и передал бумажку. Николай повернулся к вагону и вложил ее в небольшую, еле заметную щелку на двери вагона. Обернулся и почтенно кивнул, мол, все сделано. Ступицы скрипнули, приводя в действие колеса. Мальчишка встал поодаль, провожая очередной паровоз. Колеса начали набирать скорость. Вскоре паровоз исчез в огромном сером облаке, как и мальчик, и Николай, и люди на перроне.

Ленный вечер наступал на пяты. Смена Николая завершалась, и он направлялся в кабинет начальника вокзала — Подхалюзина. Зайдя к нему в кабинет, он увидел сурового Подхалюзина, рядом же, будочника Доносова и комиссара Гордеева.

— Явился! — прорычал начальник, смотря исподлобья.

— Сегодня, — начальник встал из-за стола и направился к шкафу — двадцать третьего ноября сего года, без предупреждения, к нам явилась комиссия с проверкой, с самой столицы. Во время трапезы с ревизором, ко мне прибегает господин Доносов, сообщая, что часы на главной башне встали, и вот-вот прибудет поезд на занятый путь, добавляя, что ты как сквозь землю провалился. Что теперь напишут о нас?!

— Благо я сказал ревизору, что твоя смена еще не настала, и чтобы он нашел Гордеева, человека, ни разу не видящего вокзальные часы, наладить их. Я-то помню, как твоя сестреница в слезах умоляла взять тебя к себе, хоть часовщиком! Такое, я не стерплю. Сейчас же собирай вещи и убирайся прочь, назад в свое богом забытое захолустье! У тебя есть два часа на сборы.

Николай вышел из кабинета другим человеком, опустошенным, лишенным какой-либо цели. Нет, этой целью не была его работа, заключающаяся в монотонном смазывании шестеренок и регулировании точности работы часов, нет. Его целью было каждый день, в семь часов вечера, класть бумажку маленького мальчика, который так же приходил на вокзал ровно в семь часов.

— А вы выполняйте свою работу, а не бейте баклуши! Чтобы больше никаких посторонних на вокзале не было!

— Будет сделано — в один голос сказали Гордеев с Доносовым.

И они пулей вылетели из кабинета.

Первым делом Николай направился к градоначальнику, чтобы узнать, где проживает мальчик. Но он же не может и слова вымолвить! Заплатив пять рублей извозчику, тот согласился ему помочь. Прибыв к «главному зданию города», он открыл широкую скрипучую дверь. Но градоначальника на месте не было, а время шло. Николай с извозчиком обошли все дома около вокзала, расспрашивая, где живет мальчик, но все твердили одно и то же: «Мы такого не знаем». Тогда последнее, что оставалось, это навестить почтмейстера.

Пожилой мужчина с белыми, как сметана, усами, еще не ушел домой, несмотря на столь поздний час. Накрахмаленный воротник, бабочка, серый жилет, казалось, он точно родился в этой одежде. Сергей Маркович, протирал руки полотенцем, когда к нему зашел Николай.

— Добрый вечер, Николай. Давненько вы у нас не появлялись.

Но по виду Николая, ему было не до растянутых речей. Мыча и показывая, он объяснил, что ему нужен лист бумаги и чернила. Почтмейстер достал из стола лист бумаги, чернильницу и ручку. Николай жадно припал к бумаге. Несколько минут изливаясь, он передал лист Сергею Марковичу. Сдвинув очки на переносицу, почтмейстер, недолго бегая глазами по тексту, поднял их.

— В семь часов после полудня? Хорошо, я велю Вареньке отнести бумагу на вокзал ровно в семь после полудня на третий путь. Будь уверен во мне.

Только после этих слов, сердце Николая немного успокоилось. Он поспешно вышел из отдела писем, извозчик ждал его снаружи. В полночь, он уже ехал в свое «богом забытое захолустье»…

Ночь двадцать третьего ноября выдалась очень теплой, выпавший снег начал таять. Утром же, ударил мороз и все то, что немного подтаяло, замерзло, сковав все ледяной коркой. Город был унылее и серее, точно, он и сами горожане чувствовали потерю доброго немого. Так и прошел весь день. Подхалюзин с самого утра сидел в канцелярии, расспрашивая, не обсуждают ли в столице их вокзал. Комиссары охраняли вокзал от посторонних. Городничий пил черный горячий чай, читая «Российскую Правду». Извозчики укутались в шинели. Почтмейстер проверял письма. Стрелки часов на вокзальной башне близились к семи часам вечера. Варенька отправилась на вокзал к назначенному часу. Пару раз поскользнувшись на дороге, она улыбалась, стыдясь своей неловкости. Войдя в здание вокзала, она прошла мимо молодого офицера. Спросила, как пройти на третий путь, разговор завязался, он даже пригласил ее вечером на прогулку. Но она вспомнила о поручении и, попрощавшись с офицером, вышла на третий путь. К своему удивлению, она увидела огромное столпотворение в конце платформы. Протиснувшись сквозь толпу, она увидела двух комиссаров и начальника, которые что-то поднимали с путей. Когда широкая спина комиссара повернулась, Варенька ужаснулась. У него на руках лежало изуродованного тельце какого-то маленького мальчишки. Она долго не могла прийти в себя. На часах было уже половина восьмого, она опоздала. Она обратилась к женщине, стоявшей рядом:

— Как это случилось?

—Я стояла в двух шагах от него, он же около товарного вагона. Он искал кого-то взглядом, переминался с ноги на ногу. Затем, помню, он подошел к самому краю, когда колеса начали скрипеть, в руках он держал бумажку, потянулся рукой к дверце, но, толи поскользнулся, толи еще чего, но он упал прямо под колеса. А ведь какой махонький был!

Она была виновата в его гибели, ведь не заболтавшись с офицером, она успела бы во время передать ему письмо, в котором Николай прощался с мальчиком.

Столь ужасное происшествие быстро стало всем известно. Уже в полдень следующего дня, какие только небывалые слухи не разлетались по городу. Подняв бумаги, выяснилось, что мальчик был сиротой, беспризорником. Все узнали о таинственной бумажке. Неужели она была столь важна, что пришлось пожертвовать жизнью?

— Что нам делать? — спросил Доносов начальника.

— Ничего-ничего, день пройдет и все забудут. Нужно лишь подождать. А пока… пошел вон!

Но день прошел, даже неделя, но ветер только поддувал уголек, который уже превратился в кострище. Варенька никуда не выходила, она была бледна, и повторяла одни и те же слова: «Я погубила его, я его погубила». Сергей Маркович закрыл отделение и целыми днями ухаживал за внучкой, она сходила с ума.

— Люди хотят услышать ваше мнение о случившемся, — обратился Городничий однажды в письме к Подхалюзину.

Но люди ничего так и не услышали. Прошел месяц, и люди желали знать, что это была за бумажка. Они отправляли письма, во все города, мимо которых проезжали поезда, чтобы найти бумажки. И многие города помогали искать их. Подхалюзин заперся в кабинете и никуда не выходил. В город приходили ответные письма из Москвы, Ставрополя, Томска. Каждый день все складывалось мелкими кусочками в одну историю. Люди узнали, что мальчишка потерял родителей в четыре года, жил под лестницами, в сараях, где придется. Вскоре дошли и первые бумажки, но люди больше не называли их так небрежно, они стали бумагами. Ведь в них, корявыми буковками, были написаны строчки, которые даже взрослому не смогли бы прийти на ум. Все товарные вагоны стали тщательно проверяться. Теперь это стало ритуалом для каждого работника вокзала. Художники рисовали мальчишку, того самого, бежавшего за поездом. Удивительно, как маленькое происшествие, вдруг стало всеобщим делом. Писатели посвящали ему рассказы. Новость дошла и до «богом забытого захолустья». Он рыдал так, как горюет мать, после потери ребенка…

Одним теплым майским вечером, Подхалюзин шел в пальто по пустым улицам городка. Зашел в гостиницу, заказал комнату. Побрился, надел чистое белье, белоснежный китель, поужинав, выпил бутылку шампанского, не спеша выкурил папиросу. Вернувшись в свой номер, он достал из шинели маленькую бумажку, расправил ее, прочел, …лег на кровать и выстрелил себе в виски из двух револьверов.

В тот вечер, двадцать четвертого ноября, он был около товарного вагона. Он видел мальчишку, доставшего из кармана бумажку, который оступился и упал. Он стоял рядом. Мальчик смотрел на него самыми чистыми глазами. Его ногу зажало. Мальчик молил о помощи, но Подхалюзин, чиркнув спичкой, лишь закурил. Он слышал стук колес. Он просто наблюдал. Затем, поднял упавшую на перрон бумажку и сунул ее в карман. Конечно, он подкупил женщину, стоявшую недалеко. Все было сработано точно…, но только не его совесть. Она его подвела.

Никто так и не узнал имени Мальчика, и все его бумаги не были найдены, никто не знал, как там Варенька в доме для душевнобольных, никто не узнал и о смерти Николая от разрыва сердца. Никто никогда об этом не узнает. Все это останется лишь красивой историей о мальчике, который каждый день приходил на вокзал и клал стихи в товарный вагон. Да-да, Подхалюзин это понял, но слишком поздно. Напоследок он сказал: «Я убил будущее страны. Я просто смотрел, как оно было раздавлено. Я убил будущего поэта».

 

© Светлана Немчинова, 2017