Вне игры

Хоккей на льду, команда, клюшки, шайба, игра, стадион

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Н.С., 25 лет, живёт в Санкт-Петербурге.


 

Как и всегда, на стадионе собрались абсолютно разные болельщики. Звёзды и эмблемы СКА сверкали на улыбающихся девичьих щеках. Женщины преклонного возраста с мужьями хмурились на уже слегка подвыпивших парней, которые позже, несомненно, будут кричать на всю улицу, шагая к метро. Сидели здесь и дети, совершенно разных возрастов, от грудничков до подростков, а также настоящие, преданные, ярые фанаты родной команды. Нельзя сказать, что последних собралось большинство, но их можно было легко отличить от других по внимательному, жесткому взгляду исподлобья, напряженным скулам, немного наклоненному вперед корпусу. Для мужчин-работяг спорт являлся не просто зрелищем, а религиозным актом, поклонением невыразимому, высшему началу, схваткой добра и зла, битвой библейского масштаба.

Игра считалась не самой важной в сезоне, так что не все билеты были проданы. Отец с сыном пришли без пяти семь и заняли свои места в десятом ряду полупустого сектора G. Сзади их головы казались до странности похожими, а когда они синхронно поворачивались, следя за скольжением шайбы справа налево, над их лбами идентично нависали волосы.

Как только закончился первый период, довольно вялый и малоинтересный, большая часть болельщиков высыпала за трибуны, чтобы купить пиццу, пиво или мороженое, сходить в туалет, обсудить игру, но в то же время не упустить девушек-чирлидеров, лениво прогуливающихся между стойками с хот-догами.

Отец и сын не сдвинулись с места. Мальчик открыл журнал о хоккее, мужчина какое-то время следил за тем, как чистят лёд. Затем отец впервые заговорил.

— Нравится тебе здесь?

Мальчик кивнул, продолжая разглядывать спортивный журнал.

— Смотри, вон там камера. — Отец указал рукой на летающий над катком и трибунами дирижабль с эмблемой одного из многочисленных спонсоров игры.

Сын поднял голову, взглянул на белый пузатый предмет, затем снова принялся читать журнал. Прикрепленная к дирижаблю камера продолжала транслировать на экраны счастливые лица, воздушные поцелуи, наигранные объятия.

Вскоре стадион снова наполнился людьми. Весь второй период чуть сгорбленная спина мужчины, обтянутая чернотой его кожаной куртки, казалась до странности недвижимой, надежной, словно гора или советская пятиэтажка. Коренастый и серьезный, он мог работать на заводе или ремонтировать проводку, или отвечать за отопление. Иногда он отрывался от игры и бросал взгляд на сына, будто проверяя, что с ним всё в порядке, что он не исчез.

— Есть хочешь? — спросил отец на втором перерыве.

Мальчик кивнул. Его сосредоточенное, серьёзное лицо было очень похоже на лицо мужчины, лишь несколько веснушек на носу добавляли выражению детской невинности. Они вышли, купили два хот-дога и молча их съели.

На третьем периоде совершенно выдохлись фанаты-профессионалы с барабанами, флагами и стройными хоровыми кричалками вроде «Только вперед и только победа!» Они занимали весь сектор А, и теперь лениво, через раз, поднимали руки под вялое скандирование «СКА… СКА… СКА…» Остальные секторы устали не меньше. Пожилые дамы зевали, не закрывая ртов. Девушки задумчиво косились на парней, как бы спрашивая: «И на это мы потратили вечер?» Самоотверженные болельщики стойко боролись со сном.

Команды тоже устали играть. Они лениво гоняли шайбу, а после двух драк во втором периоде и многочисленных штрафов не особо старались проявить себя. За шесть минут до конца игры и второго гола со стороны «Динамо» всем было более или менее ясно, что игра закончится со счетом 3:2 в пользу СКА. Как только последние секунды чистого времени исчезли с экранов, толпы двинулись к выходам. Пока игроки из враждующих команд пожимали друг другу руки, трибуны практически опустели.

Отец медленно продвигался между рядами, затем остановился и дождался сына.

— Ну, как тебе?

— Хорошо.

— Хочешь, как-нибудь ещё раз сходим?

Мальчик неуверенно переступил с ноги на ногу, кивнул.

Снаружи шёл дождь, и шарфики болельщиков теперь служили преградой от вечной питерской мокроты для людей, оставивших дома зонтики. У метро собралась огромная толпа, и где-то в её глубине трое пьяных парней орали: «Зенит! Зенит!», пока один из них не спросил: «Погодь, мы за кого болели?»

Отец надел на сына капюшон, плотно завязал вокруг шеи ребенка шарф. Они быстро обходили лужи и мусор, обгоняли одиноких прохожих и группы болельщиков, пока наконец не оказались в сотне метров от входа в метро, окруженные влажностью, чужими громоздкими телами, рюкзаками и зонтами. Толпа двигалась медленно, как вязкая густая масса, стекающая через воронку.

В метро красно-синяя символика СКА придавила отца и сына со всех сторон. После четырёх самых оживлённых станций они перешли на другую линию, мужчина посадил ребёнка, а сам встал в проходе опустевшего вагона. Цвета хоккейной команды разбавились серым, черным, коричневым и вскоре совсем исчезли. Мальчик был единственным, кто ещё носил красно-синий шарф, когда мужчина взял его за руку, и они вышли из метро.

В их квартире было темно и прохладно. Батареи топили хорошо, но почему-то создавалось ощущение позднего октября без отопления или обогревателя. В первые несколько секунд, до того, как отец включил свет, казалось, что здесь уже давно никто не жил.

— Чистить зубы и спать, — сказал мужчина, а сам уверенным шагом направился на кухню.

На столе лежала записка, адресованная ему. Он какое-то время просто смотрел на белую бумагу, затем осторожно дотронулся до сгиба, провёл пальцем по буквам своего имени. Когда в ванне перестала бежать вода, а в детской погас свет, мужчина сел и развернул листок.

 

Я не хочу звучать банально. Мне тяжело подбирать слова сейчас. Раньше — никогда. Послушай. Я ничего не чувствую. Ничего. То есть. Я переписывала это сотни раз, но слова бессильны, понимаешь? Кажется, ты любил меня. Так, как ты умеешь это делать. Ты заставлял меня чувствовать себя такой… Красивой. Гордой. Желанной. Не знаю. Ты молчишь сейчас. Каждый раз, каждый день. Футбол и яичница. Нет, не то, послушай. Я не хочу просыпаться каждый день и делать то, что я ненавижу. Вернее… Это то, что люди имеют в виду, когда говорят о конце? Знаешь, все эти книги и песни… С тобой я наконец поняла все песни о любви. Мы делали потрясающие вещи вместе. Никто и ничто не шло в сравнение. А сейчас я понимаю другое. Люди, они… Они живут и жили так веками. Рутина. Человеческий мозг так устроен. Ты мне сам говорил. Помнишь? В самом начале. Ты завоевал меня. Простота. Ты говорил, и я знала, что это так. Что ты любил меня. Что ты Если бы у меня был шанс, я бы вернулась в прошлое, чтобы не ранить тебя, но ты сам всё знаешь? Просто ты не хотел признавать. Я не могу закончить фразу, а ты смотришь телевизор. Я думаю, с нас достаточно. Рюкзак в школу лежит в коридоре, ужин в холодильнике. Боже.

 

Мужчина свернул записку, убрал в карман брюк. Он смотрел на одинокое яблоко на блестящей поверхности, на то, как краснота фрукта отражается в перламутре стола. На пороге кухни стоял его сын в пижаме.

— Еще не спишь? — спросил отец, подняв голову.

— На следующей неделе СКА и «Спартак» играют.

— Хочешь сходить?

Мальчик кивнул.

— Хорошо. А теперь спать.

Когда дверь в детскую закрылась, мужчина вышел на балкон и закурил.

 

 

* * *

 

Он не помнил ни цвета её платья, ни как пахли её волосы, ни даже какой это был день недели. Они встретились в третий раз возле метро «Крестовский остров» и медленно направились вглубь парка. В тот день он немного волновался, что случалось с ним крайне редко.

Они прошли мимо парка развлечений, мимо криков и воплей, музыки и сладковатого запаха попкорна. Она улыбалась и жмурилась на солнце. Он помнил веснушки на её носу, сережки-бусинки в её ушах, чуть насмехающийся высокомерный тон. Она была слишком умна для него, он сразу эту понял, ещё неделю назад, когда она сошла с поезда метро и уронила учебник по социологии. Он подобрал, побежал за ней, сквозь потоки людей, через бабулек с тележками, мимо студентов с наушниками, вокруг целующихся пар на эскалаторе. Он не помнил ни названия станции, ни обложки той книги. Он помнил лишь её прямую спину и несколько возмущенный взгляд, когда он, запыхавшийся, протянул ей учебник.

Она была слишком умна для него, да, но разве мог он отвернуться от Солнца.

Она говорила:

— Знаешь, у каждого своя религия. У атеистов — рок-музыка, у девушки-филолога — томик Блока. У рабочего класса — спорт.

— Рабочий класс, ха.

— Я не имела в виду тебя, — сказала она, нисколько не смутившись.

— Да ладно.

Она не знала, что его религия — Солнце. Ослепляющее, жарящее, съедающее всё живое, испепеляющее землю до состояния мёртвой пустыни, но в то же время — живительное, согревающее и спасительное. Казалось странным, что эта чуть надменная интеллектуалка излучала свет. Он не знал, видели ли это другие, но до других ему не было дела.

— Если Солнце погаснет, мы ещё восемь минут не узнаем об этом, — говорила она.

— Почему?

— Свет от Солнца до Земли идёт восемь минут. Хотя, наверное, Земля не сможет остыть мгновенно, даже после упомянутых нами восьми минут.

— Упомянутых нами восьми минут, — шутливо передразнил он её академический тон.

Она раздраженно фыркнула.

— Слушай, что ты всё-таки изучаешь в своей аспирантуре?

Она свернула с тропинки и села на свободную скамейку возле небольшого зеленоватого пруда. Он опустился рядом. Утки мирно плавали в тине, погружались в воду и выныривали, с головой покрытые зеленью, словно краской. Они оставляли за собой темные дорожки воды, которые исчезали, как только ряска вновь сходилась за ними. Две девушки на пленэре сосредоточенно следили за птицами с противоположного берега.

— Немного трудно объяснить, — наконец ответила она. — Теория возможных миров. Слышал когда-нибудь?

— Это из логики?

— Не только. Ну, первоначально философия, потом логика. Но вообще, мне нравится её междисциплинарность. Существует множество подходов к данной проблеме…

Она смотрела вперед, на играющих возле воды детей, на их мам, позирующих на фоне деревьев, на двух немцев, прогуливающихся вдоль берега. Волосы скрывали часть её лица, так что ему хотелось поднять руку, заправить пряди за ухо, коснуться пальцами её мочки. Он вздохнул, она усмехнулась.

— Скучно?

— Нет, что ты.

— Хорошо, — тихо произнесла она, и что-то недоброе блеснуло в её глазах. — Ладно. Ты любишь футбол. Хоккей. Спорт, так? Командную игру. Смотри. Дэвид Льюис верил, что, кроме нашего, актуального мира, существуют возможные миры, которые настолько же реальны, насколько вообще может быть реален мир. Данные миры изолированы друг от друга и населены индивидами. Они могут отличаться от нас, могут быть с нами схожи…

— Ты же не веришь в весь этот бред? — спросил он, почувствовав некое снисхождение с её стороны.

— Подожди, — отмахнулась она. — Представь себе такую ситуацию. В одном возможном мире, то есть в одном возможном положении дел, игрок делает пас и второй игрок забивает мяч в ворота. В другом возможном мире игрок не делает пас, потому что, к примеру, у него присутствует качество «эгоизм» в большей мере, чем у его двойника в первом возможном мире. Он сам пытается забить мяч, но… — Тут она нахмурилась. — Знаешь, есть какое-то глупое правило, если между нападающим и воротами нет ещё хотя бы двух игроков из команды соперников, то судья останавливает игру. Как эта штука называется?

— Офсайд? Только там…

— Да, наверное. В общем, игрока наказывают, ход игры меняется. Два мира вроде бы похожи, но вот и первое отличие. А теперь представь себе, что происходит в головах у обитателей этих миров. Судья уверен, что он прав. Игрок уверен, что он был несправедливо наказан. Девушка игрока на трибуне смотрит на игрока из команды соперников, потому что в её возможном мире он любит её, тогда как…

Он рассмеялся.

— Ты совсем запуталась в своих примерах?

Она вздохнула.

— Вообще, нет. Просто понимаешь, это моё видение. В этом мире, в нашем с тобой актуальном мире, «Газпром-Арену» ещё не построили, зато уже есть часть скоростной магистрали, и ходят слухи о том, что будут продлевать зеленую ветку метро. В другом возможном мире у нас уже пять раз был проведён чемпионат мира, всё давно достроено и облагорожено, плюс мы с тобой никогда не встретились, потому что ты играешь за сборную России, а я снимаюсь в кино. В третьем возможном мире старый стадион не снесли, строительство нового никогда не началось, у нас с тобой есть сын, и ты водишь его смотреть хоккей по четвергам…

— Стоп, стоп, стоп.

Она ещё несколько секунд смотрела на него, будто испытывая, потом засмеялась, легко и естественно, словно школьница. Откуда-то из-за деревьев донеслись плач ребенка и заунывные увещевания матери: «Перестань, пожалуйста, Тёма, перестань. Даже белочка тебя испугалась. Перестань».

— Я и вправду несу бред, но меня безумно привлекает эта идея разъединенности между мирами и подмирами. Это не научная фантастика и не параллельные вселенные. Это ментальный эксперимент. Мы никогда не можем проникнуть в другие возможные миры. Они абсолютно недоступны.

Она встала со скамейки, он последовал её примеру.

— То же и с людьми. Нет никакого способа познать другого. Мы — недосягаемые и недоступные миры. Как мяч для игрока в положении офсайда.

Солнце сжигало измученную засухой землю дотла. Её прямая спина и уверенная походка заставляли его передвигать ноги, идти рядом, невпопад говорить о банальностях.

Он не помнил, что они ели в тот день в кафе и какие фильмы смотрели на выходных. Он не знал, почему она была с ним, улыбалась ему (и ему ли?), оставалась у него на ночь. Её возможный мир наполнялся всё новыми теориями, от которых она становилась более взрослой, грустной, отстраненной. Его простой и реальный мир, казалось, совпадал с привычным и понятным окружением, с деревьями, белками в парке, дорогой, людьми, зданиями.

Он курил на балконе в мире достроенного стадиона, расширившегося метро, оставившей его жены. Он всегда видел в ней молодость, некий вызов реальности, порыв познать, разобрать на части, структурировать жизнь. Он не помнил деталей, никогда не помнил деталей, но самое главное всегда было с ним: её улыбка, атмосфера интеллектуальности, неожиданно детский смех, её самопоглощенность и то, как она заставляла его чувствовать.

Солнце погасло, и у него осталось восемь минут, чтобы это осознать.

 

© Н.С.

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Вне игры»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

10 отзывов

  1. Глубокий рассказ. Замечательный. Взрослый. Точный. Про эти восемь минут в финале — пронзительно. Я помню своё ощущение от Ваших «Лисьих мечт» — Вы выросли, и это круто. Удивительно, как хорошо Вы понимаете и выражаете важные вещи — в своём-то чудесном возрасте. Причём, думаю, это только начало. И очень рада за Вас!

  2. Сильно, грустно, как-то по-осеннему пасмурно, без лживой надежды. Мне почему-то представилось, что это — набросок к повести, в которой открылись бы значительно более широкие возможности для плетения этих миров.. Могло бы получиться очень здорово, мне кажется! Спасибо.

  3. Я был вынужден провести довольно долгое время на стадионе, стараясь не вникать в игру, шум, блестки и названия, а рассмотреть получше спину в кожаной куртке. Понял, что-то не так у этой немногословной спины. И мальчика жалко. На улице и в метро их не затянуло в драку между разноцветными шарфами, ну, слава богу. Добрались наконец домой, а тут царит холод. Брр. Нет мамы, ясно. Причина, по которой мамы нет, сумбурно изложена в записке. Очень грустно. От такой записки действительно может погаснуть солнце, и осознание накроет быстрее, чем за восемь минут.
    Но потом мы узнаём, что мезальянс для сбежавшей был изначально очевиден. Она была уверена, что никто не способен познать другого, и каждый останется при своем интересе: у кого-то Блок, у кого-то — клюшка, у него — футбол с яичницей, у нее — игры разума. Попробовала однако, что-то «потрясающее, ни с чем не идущее в сравнение» всё же с ним испытала, поняла какие-то песни, но… Структурировала, разобрала, надоел. Заодно и сынок.
    Я вот что хотел сказать. В истории с запиской все было по-человечески, чтоб нас накрыло, чтоб мы поразмышляли. Ведь в счастье или несчастье семьи всегда повинны двое. Но потом, в главе воспоминаний «мужчины» о «солнечной интеллектуальности» его жены, всё рухнуло, героиня ушла в «офсайд» своей непереносимой болтовней и теориями возможных миров. Остались перед нами две жертвы, мужчина и ребенок, и курят они теперь на погасшем балконе, и спят в погасшей детской. А ПОЧЕМУ — это, к сожалению, предстало мелким. В повести, конечно, это можно было бы раскрыть, но тут другой формат. Оно не раскрылось, не оставило пространства для мыслей, а оставило лишь разочарование вроде отговорки «не сошлись характерами». Жаль.
    А написано талантливо! Желаю автору творческих успехов!

      1. а Вы слушайте мнения, но, как мой учитель говорил, делите на шестнадцать))

    1. Соглашусь, написано талантливо. Коллизия пары: хорошо и сложно образованной женщины («Она была слишком умна для него») и простого парня («Рабочий класс, ха.»). Их союз был обречён. И тоска по несбывшемуся атмосферно передана скудостью диалогов между отцом и сыном, серостью их взаимодействия.
      Хороший рассказ. Хочется размышлять…

  4. (Псевдо?)интеллектуалка в депрессии (из записки «я не чувствую ничего. Ничего.»): это очень печальная история, опять таки. Записка скачущая, противоречущая и сама себя опровергающая. Она покончила с собой? Но это не явно из рассказа. Нет суицида — есть бегство. От яичницы и хоккея. Которые, я уверена, не могут нести на себе полноценную жизнь. Но героиня выбрала их, как повод, чтобы покинуть этот тонущий (для нее) корабль. Ее это больше не стимулирует интеллектуально. Ну а что, друзей нет? или интернета? или вообще, жизнь это только семья? Рассказ не очень ясен. И не очень понятно обширное описаие хоккейного матча. Зачем? Мы только «погрузились» и уже все закончилось запиской и балконом. Но сама концовка — последнее предложение — хороша!!!! Удачи!

  5. Уфф… Как я рада, что эта противная девица ушла от мужа!) Надеюсь, после восьми минут агонии пройдёт ещё месяцев восемь, и у главного героя будет настоящее, ЕГО, счастье. Невозможно, просто невозможно вникать и разбираться в её этих теориях, (а это мы только обрывок разговора слышали!) В общем, прониклась я. Хороший рассказ.) Единственное, смущают моменты вроде «над их лбами идентично нависали волосы», но я думаю, это главная героиня немного заразила автора рассказа. Удачи Вам, Н. С.!

Добавить комментарий для D.St. Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.