Ольга Романова. Я вижу Свет издалека…

 

Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 25.02.2017 г.

Об авторе. Ольга Романова (псевдоним). Родилась в Пензе в 1970 г. в семье художников. В 1988 г. с отличием закончила Пензенское художественное училище им. Савицкого. В литературу, споткнувшись о жизнь, упала в 2011 с первой фантастической повестью «Странник. История моей жизни, или Пособие для начинающего художника». Печатается с 2016 г. (альманах «Литера К. Рассказы. Новеллы. Фельетоны. 2016»; журнал «Российская литература», №4; альманах «Писатель года 2016», том №7). Номинация на премию «Писатель года 2016». Член Творческого союза художников, член Клуба мастеров современной прозы «Литера К». Свободный художник.

 

---

 

Я вижу Свет издалека…

 

Я вижу Свет издалека:

Его венчают три дороги.

Оставим скучные тревоги

Мой друг….

 

Поэт улыбался в предчувствии строк, тайной сходящих в душу из Великого Ниоткуда, чтобы родиться на белом листе чистой, возвышенной мыслью. Всякий раз, касаясь пера, он ждал, надеялся, что чудо случится: из ничего родится удивительное, иррациональное нечто, не подвластное земным законам; словно ангел, пролетая над миром, тихой печалью коснётся земли, соединяя пространства.

Летнее утро, беспечное, по-детски наивное (как только может быть утро летом, когда пригретая солнцем манящая жизнь, каждым мгновением, славит Творца), тихим шёпотом тёплого ветра постучалось в скромную келью: «Здравствуй, Поэт».

— Здравствуй, доброе утро. Я видел: в бескрайних, тягучих туманах бродит крылатый Пегас. Чуть слышным журчаньем ручьёв, брызгами счастья шепни ему в ухо: «Друг тебя ждёт». Мы вместе, как прежде, помчимся навстречу мечте в далёкое детство, где люди — как боги, добры и наивны, где небо так близко, а звёзды большие, где смерти нет, где….

— Только жизнь, — вторило звонкой малиновкой Утро.

Утро любило Поэта — пророка любви, дарившего его своей улыбкой, когда зарёй окрашенный восток на всю вселенную провозглашает Слово. Утро жалело Поэта — безнадёжного странника; вечный скиталец в мире кровавых рассветов, мир приносящий и миром гонимый ребёнок. Утро хранило Поэта золотистым туманом далёких, счастливых миров, надмирным Эдемом, куда возвращаются души, пройдя сквозь земное горнило.

Поэт любил тишину: в тишине рождались заветные строки. Суетность мира, как бой барабанов, срезает небесные струны. Голос неба в журчанье ручьёв, дыхании ветра — там, где покой, чистота и любовь, — нужно только услышать.

Свет, застывший в каплях росы, бархат неспелых яблок, недвижная гладь отражённого неба — мир преходящий и вечный в сознании Вечного: чудо случилось. Строки метнулись — резвые кони, молнией мысль озарила пространство и время. Гордый Пегас расправил белые крылья…

— Спасибо….

 

 

* * *

 

— Сашка, чёрт окаянный! Опять мараешь бумагу!? — пронзающий сердце крик Зинаиды Степановны из соседней железной клети врезался в тишину как танк, круша и ломая гармонию летнего чуда. — Когда же закончится это безобразие! У всех — ночь, а у него, понимаешь ли, солнце светит, птички поют! Прикрой вентиляцию, ирод! Твой свет мешает нам спать!

— Зиночка тише, — зашептал на жену Семён Семёнович. — Свет — не худшее в нашей жизни. Мы не видели солнца с Великой Трёхдневной войны; всё зима да зима….

— Ну и что, что зима. Зато как у всех!

Семён Семёнович Борщиков тихо вздохнул, не смея перечить супруге.

— Нам ещё повезло, — думал он, лёжа на жёстких, казённых нарах подземного убежища. — Десять тысяч счастливчиков укрытых от сгоревшего в ядерном апокалипсисе мира бетонными плитами, лишённые света, на скудном пайке, — не большая плата за жизнь…. Господи, кого я обманываю? Навозные черви и то счастливее нас.

Семён Семёнович тихо заплакал.

Где-то глубоко внутри, там, где душа бьётся о ватные стены глухого сознанья, Семён Семёнович отчаянно завидовал Поэту, чья вера рождала новое утро снова и снова. Как давно это было: синее небо, высокое солнце, чистый прозрачный воздух, пьяный от летних трав….

— Мы всё потеряли….

Втайне от всех, он тоже писал стихи: об утраченном мире, о жизни, лишённой смысла, несбывшихся надеждах, непознанной любви. Мысль, что и он немного поэт, согревала робкое сердце отставного полковника.

Свет из вентиляции погас. В воцарившейся тьме, Семён Семёнович Борщиков тихо придвинулся к потному телу супруги и робко спросил:

— Может нам пригласить его в гости? Всё-таки, двадцать лет как соседи….

— Вот ещё взял: звать сумасшедшего в гости, — Зинаида Степановна громко зевнула. — Завтра пожалуюсь управбункеру. Пусть поставит вопрос о выселении его наверх, в «любимые дали», подальше от нормальных людей. Хватит с нас его света!

— Он же погибнет….

— Тебе-то что, спи.

Семён Семёнович Борщиков снова вздохнул и послушно закрыл глаза. Привычная тьма сошла в его сердце. Он тихо уснул, не смея перечить супруге.

 

 

* * *

 

Творчество — есть Тайна, рождающая миры, область за гранью, где поверженный разум покорно безмолвствует, признавая своё бессилье. Мир вне времени, где прямая и круг — суть единого. Путь к совершенству — лестница к небу, где последняя веха всегда будет первой. Человек — сопричастник предвечной гармонии. Рождённый свободным, что выбирает он? Тьму. Сожжённый Эдем, где властвует время, где боль как спасение падшей душе. Раб похоти, предавший душу, бичующий и мучимый огнём желаний. Лжегосподин на миг, приговорённый к смерти. Что создал он? Мир проклятый, пустыню смрада; преступник и палач в одном лице, он сам приговорил себя к пожизненному сроку, отринув Свет.

Плач ангелов доносится с небес. Плач по потерянному сыну, заблудшему во тьме, в беспамятстве: кто он, откуда. Песчинка в чёрном океане страха, безумец, позабывший дом, откуда вышел он во тьму порока.

Кто скажет падшему, что тьма — не мир, в котором он, слепец по жизни, существует? Что сделать, чтобы музыка небес вошла гармонией глухому в душу? Как быть, когда весь мир шагает в ногу к бездне?

Небо рождает Поэта — пророка любви, отдавая невинного в руки безумцев, чтобы глаголом жёг он остывшие души, наполняя ветхий сосуд надеждой и верой. Чтобы пламенем сердца освещал он дорогу идущему, жертвой своей вывел из мрачного ада.

Почему же, как дикие звери, кусаем руку дающего? Почему кричим, ослеплённые злом: «Ату его! Распни!»

Вы тоже поэты? Почему же так мерзок ваш крик?

 

© Ольга Романова, 2017