Вы открыли эту страничку, чтобы почитать обо мне и моих достижениях. Это прекрасно. Приступайте.
Придумывать истории. От черновиков к чистовикам
Я мартовский кот: родился 9 марта 1970 года. В молодости носил усы. В тридцать шесть годков отпустил и бороду. После тридцати пяти лет наш брат писатель не считается молодым. Какой формалист ввёл эту градацию возрастов? Не знаю. Знаю другое: борода мне идёт.
Первые истории я придумал в семидесятых годах прошлого века — и записал в тетрадках тогда же. В начале восьмидесятых, в пятом и шестом классах школы, я строчил уже повести и романы. Исторические и фантастические. Поэмы тоже пробовал сочинять — в седьмом классе, однако от поэтической карьеры по некотором размышлении отказался. Я не был способен на то поэтическое исступление, которое столь вдохновенно описал товарищ Платон, философствовавший до нашей эры.
Первые рассказы, которые не стыдно было показать людям, я написал в 1993—1994 годах. О счастье: их опубликовали в газетах! Не могу сказать, что это были выдающиеся тексты. Спустя годы я переписал их, да не по разу.
Систематически работать над художественными текстами я начал с 1 августа 2002 года. Указанную дату я объявил своим писательским днём рожденья. С того дня отчитывается мой прозаический стаж.
С 2002 года начинается производство чистовиков. Первым хорошим своим рассказом я нахожу «Кто украл рисунок». Далее последовали «В начале было слово», «В Москву!», «Опала», «Вторая премия», «Чёрные снежинки, лиловые волосы», «Мой милый Махлеев», «Страх» и другие. Первый состоявшийся текст в крупной форме — повесть «Сердце по имени Виктор» (в 2010 году издана одноимённая книга).
Кот Матвей и Антон Чехов
На литературном пути я не был одинок. Меня сопровождали Антон Чехов и сибирский кот Матвей.
Чехова я считаю главным своим литературным учителем. Его деталь, его краткость, образность, наблюдательность, его объективность — вот это всё в одном месте — я не открыл бы у другого прозаика.
Делая свою «Вторую премию», я держал на столе том Чехова. Вот отчего этот мой рассказ стилистически напоминает чеховские тексты зрелой поры. Очень скоро я от этой схожести избавился. Среди других литературных учителей назову Толстого, Бунина и Казакова. Из фантастов меня вдохновляли Рэй Брэдбери, Клиффорд Саймак и Роберт Шекли.
Любимых авторов у писателя не должно быть много. Когда их слишком много, это означает одно: писатель не видит, за кем ему идти.
С 2005 года я часто публиковался в бумажных изданиях. Это журналы и альманахи «Юность» (Москва), «Литературная учёба» (Москва), «Врата Сибири» (Тюмень), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Белый бор» (Сыктывкар), «Полдень. XXI век» (Санкт-Петербург) и другие.
Подъём в четыре утра
Несмотря на то, что на жизнь я зарабатывал вовсе не литературой, художественных текстов я написал много. Сам удивляюсь. Был у меня продолжительный период, когда я поднимался в четыре утра и работал над романом. Затем вкалывал полный день на дядю из СМИ.
Некоторые прозаики пишут по ночам, после основной работы. Я не из них. Писать книги я предпочитаю со свежей головой. Поэтому я вставал рано утром. В тот час, когда наслаждаешься тишиной.
Подъём в четыре утра — вопрос самодисциплины. Чтобы взбодриться — ледяной душ или обливание из ведра ледяной водой (в 2012 году я переехал в деревню), а зимой перед этим обливанием — бодрящий поход до уличного сортира. В трусах и пластмассовых сланцах. В любую погоду. В моих краях минус 35 и 40 в декабре и январе — не редкость. Потом кофе или цейлонский чай F. B. O. P.
И — за письменный стол.
В 9 часов я оканчивал рабочий писательский день и принимался, не отходя от стола, за ту работу, за какую мне платили. И так семь дней в неделю, потому как моя редакторская и авторская работа в СМИ в скором времени отняла у меня и выходные.
С переходом на новый график (8 часов утра) час от писательства был оторван. Когда же был запущен адский редакторский график, требующий подъёма в пять утра, я подготовился к расставанию со своим работодателем. В 2020 году я уволился. Ich habe genug!
Трудный путь к свободе
Нынче я наёмный редактор. Мне не нужно подниматься в четыре или пять утра. (И я не стану этого делать.) И у меня есть время писать художественные тексты. Писать спокойно. Медленно. Как следует.
С 2002 года я написал десятки рассказов, повести «Сердце по имени Виктор», «В шкафу пахнет озоном», «Бинокль «Минокс», бывший в употреблении», «Котёнок с сиреневыми глазами», «Мечта не может обмануть», «Плагиат по требованию», «Кинотеатр» и др., романы «Третье желание», «Закон для всех эпох» и др.
Мои рассказы, которые я люблю
В небольшой подборке я объединил свои рассказы, которые люблю сам.
Я играю средне. Пассажи, с какими я обычно справляюсь шутя, при Тоше выходят у меня сучковато. Вот пятикурсник Щеглов — тот и в полном концертном зале так ровненько строчит «Альгамбру» Тарреги, точно шьёт на электрической машинке.
Июньским утром 1991 года перед одноэтажкой штаба стояло пятеро. Два сержанта — в парадках, со значками, с лычками на погонах, на которых желтели буквы «СА», в фуражках с поблескивающими на солнце козырьками; трое рядовых — в гражданском. Юра стоял ближе всех к КПП. Его клетчатая рубашка, заправленная в брюки, чуть вздувалась от гулявшего по войсковой части степного ветра.
В двухэтажном доме, выстроенном скорыми рабочими руками в двадцатых годах прошлого века, восемь небольших квартир. Если чужак вздумает подняться на второй этаж по ветхим дощатым ступеням, он провалится, быть может, в тоннель к центру Земли. А если всё-таки доберётся до цели визита, то ею будет Алексей Иванович, старик шестидесяти лет.
Трава гнулась на ветру, блестя от майского солнца, и в ней, как в зеркале, отражались белые облака. Листья прибалтийских берёз синели от набегавших с неба теней. Тени падали, катились по земле, делая синею и траву. Казалось, что и воздух кругом синий, необыкновенный.
Шестилетний Толик не знает, почему Зоя Аркадьевна, воспитательница подготовительной группы детского сада №247, смотрит на него вовсе не равнодушно, как на прочих детей. Нет! Когда очередь доходит до Толика, в глазах её сверкают неприветливые искорки, а губы сжимаются.
Октябрята Ваня и Женя не решили домашнюю задачу по математике и схлопотали по двойке. Отметки, выведенные размашистым почерком Степаниды Кузьминичны, поселились кровавыми загогулинами в их дневниках. Мальчики и опомниться не успели, как совершилось непоправимое.
Мой философ Махлеев построил теорию: будто источник всех человеческих бед, страхов, злодеяний, конфликтов и кризисов — недоверие. Недоверие сплачивает людей, сплачивает на особой, извращённой основе, и вместо созидания люди рвутся разрушать.
Стоял июльский полдень. Старик и его старуха сидели дома за рассохшимся деревянным столом и перекидывались в «дурачка». Карты были засаленными, с обтрепавшимися и обломавшимися краями. Худой, поджарый и жилистый старик с азартом хлопал ими об стол, а плотная, широкоплечая старуха лениво роняла карту, сбрасывая её с ладони большим пальцем. Её карта иногда падала рядом с картой старика, и тот надвигал её на свою, словно находил в том какой-то порядок.
Анна Георгиевна из букинистического магазина всякий раз допытывается, кто я по профессии. Аля за компьютером перестаёт постукивать клавишами и вслушивается. Ей тоже любопытно узнать про меня. Я отшучиваюсь. Неудобно признаваться, что я писатель. Это звучит страшно серьёзно.
Стремительную, сердце печалящую эту пьесу чуть не двести лет назад написал московский мещанин Михаил Тимофеевич Высотский, виртуоз и автор вариаций на народные темы.
Машину времени Гонцов купил на барахолке. С поржавевшим люком, заедавшей скрипучей ручкой и бортовым компьютером на пиратском Windows. Разболтанная китайская штуковина выдержит не больше трёх-четырёх поездок. Ничего, ему и одной хватит. Деньги на машину он копил восемь лет. Мечтал слетать в прошлое, найти там себя и прикончить. Теперь мечта сбудется.
Вчера она смеялась над ним, несущим чепуху на геометрии, смеялась так, что получила от математички замечание, но после уроков вдруг встала на цыпочки, прошептала ему в ухо: «Прости, я такая злая!» и поцеловала в щёку. И что-то сладкое зажглось в нём, заполыхало, да так, что он почувствовал себя тазом с горячим вареньем…
— Но у нас не приняты деньги! Зачем отравлять жизнь сдачей и подсчётами? Разве кто-то сумел высчитать любовь, составить формулу счастья, оценить мечту?
В спальне Трепыхалов кладёт денежку на тумбочку, под пластмассовую ёлочку, на которой вчера забыл зажечь гирлянду. Он включает лампочки и залезает под одеяло.
Она бежала сквозь дождь. Бежала, скользила, падала, ползла, загребая локтями, рыча сквозь зубы, как кошка, поднималась, чувствуя острые свои коленки, отталкиваясь побелевшими ладонями от раскисшей земли, снова бежала, то съезжая на обритое машинами поле, то возвращаясь на тропу.
Иванов писал до рассвета, останавливаясь только на улыбку. Бегущая ручка отбрасывала на согнутые пальцы и линии слов сиреневую тень. Каждое слово становилось точно на своё место. Кто пишет последний рассказ, тот ошибок не ведает.
— Новый год, — сказал Хлопушкин и со скрипом повернулся на бочок. Разбуженная жена зевнула. — Но-вый год, — повторил он по слогам.
Миша и Мариша — так он её и себя называл. И никакого-то счастья у них не было; так, странные редкие встречи, непонятные вопросы, ответы на которые не требовались, удивлённые, мучительные взгляды, от которых непременно веяло прощанием, неизбывной печалью, тревогой и плохим финалом, как от фильмов, снятых Рижской киностудией.
— Мы отдаём хорошую, выдержанную дружбу. Марочную. Крепче самого старого коньяка пробирает! Дед Мороз такую проверенную дружбу абы кому не пошлёт.
Наибольшей плодовитостью в кругу отличался прозаик Сергей Сергеев, с молодости взявший темою параллельные миры, владевший ею исключительно и, несмотря на долгий стаж, до сих пор не исписавшийся. Книги его выходили под оригинальным псевдонимом: братья Сергеевы.
Из младшей редактрисы в издательстве и одновременно студентки, изучавшей антропологию и подрабатывавшей торговлей вяленой рыбой на Рогожском рынке, юная Дарья Хвостова на глазах писателя Суровцева превратилась в красивую молодую женщину.
Когда я там очутился, они сказали, что вытащили меня в отпуск. Так и сказали: вытащили. Словно рыбу на крючке. От рыбы я отличался тем, что рыбакам не возражал. Да и сравнение с крючком, ежели разобраться, не годится.
Свобода чистого говорения открывается в двенадцать и утрачивается в тринадцать. Уловишь её, сбережёшь — откроешь и сохранишь себя, пронесёшь сквозь время, продерёшься чрез липкую его густоту.
Из ниоткуда проступают и касаются слуха три ноты, взятые одна за другою, сливаются в короткое воздушное арпеджио: ре, си, соль. Аккорд скоро замирает, тает в синей ночи.
Мысль о том, что надо отыскать пропавшего писателя, Афанасия О., и взять у него интервью, если он, конечно, жив, не давала мне покоя два года. Знаете, бывает, привяжется такая мысль…
Аудиокнига. Мой рассказ «Машина времени с барахолки» читает Алексей Дик
Аудиокнига по моему рассказу «Машина времени с барахолки» записана в рамках проекта «Выбор редакции» петербургского альманаха «Полдень» и ТГЛ «Чистая вода». Текст читает Алексей Дик.
Примечание. Проигрыватель SoundCloud может не загружаться по известным причинам. Но при некотором старании вы его увидите.
Отзывы читателей
Развёрнутые читательские отзывы я публикую с разрешения авторов на странице с собранием моих сочинений. Ниже привожу фрагменты отзывов разных лет.
