История пекаря Педро и его жены Валентины

Пекарь, пекарня, печь, хлеб, Санта-Моника

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Александр Прокудин, работает ведущим на Radio SWH+ (Рига), пишет сценарии для российских ТВ-проектов, опубликовал две детективные повести.


Если спросить Педро Веласкеза, чего он хочет больше — стать королем Испании или получить телефон толкового печника, способного нормально переложить его старую хлебную печку, ответ будет получен сразу. Свою работу Педро любит больше всего на свете. Хуан Карлос вместе с инфантом Фелипе могут спать спокойно. Для пекаря Санта-Моники, небольшого андалузского городка, расположенного примерно посередине между Севильей и Малагой, куда важней его «подданные»: булочки и караваи, батоны и багеты, хрустящие хлебные палочки и прочее, что десятилетиями выпекает его семья в этом городе. Который он любит не меньше работы, надеясь прожить тут всю свою жизнь, как это сделали несколько поколений Веласкезов до него.

Этот текст победил в конкурсе. Поинтересуйтесь.

Третья любовь Педро (что совсем не значит менее любимая, просто как-то от первых двух ее отделить надо?) ревнует его одинаково и к работе, и к Санта-Монике. И громко заявляет об этом на всю улицу — обычно в те дни, когда приходит пора платить банкам по присланным ими счетам. Проходя в это время мимо дома Веласкезов, в котором расположились и пекарня с лавкой, из раскрытых по причине жары окон можно услышать следующее.

— Черт тебя подери, Педро! Разве можно быть настолько тупым? — кричит жена пекаря. — Нам давно пора продать эту провонявшую сдобой богадельню, пока за нее дают хоть на песету больше, чем за просыпанную на пол муку! И уехать жить к морю, куда вечность назад переселились все, у кого в голове не пустые мечты, а то, что можно назвать хоть какими-нибудь мозгами.

Валентину можно понять. Во-первых, она в Санта-Монике не родилась, а требовать от приезжей тех же глубоких чувств, что испытывают к городу родившиеся в нем жители, нелепо. Во-вторых, дела в городе и на самом деле идут все хуже. Туристов, на которых региональная экономика полагается все больше, становится все меньше. В Санта-Монике они бывают лишь проездом: на восток, на горные курорты Сьерра-Невады, и юг — к морю, о котором так мечтает жена пекаря.

Но разве способны такие мелочи заставить мужчину (тем более жителя Санта-Моники) отказаться от истинной любви?

Именно это и пытается донести до своей супруги Педро в ответных словах.

— Заткнись, заскорузлая ты дура! Ты совершенно ничего не понимаешь! — разносится по вечерней улице его крик. — Эта пекарня досталась мне от отца, который своими руками помогал ее строить моему деду! Наш хлеб покупала вся улица, и на три квартала в любую сторону от нее!

Это чистая правда.

— Обсыпанный мукой придурок! — реагирует Валентина. — Теперь все покупают хлеб в супермаркете! Он в два раза дешевле, и у них постоянно проводятся акции!

Это чистая правда тоже.

Никогда Педро не позволит поднять себе руку на жену, несмотря на то, что именно этого в такие моменты ему больше всего хочется. Он действительно любит ее. Так же, как мука любит воду. Растворяясь в ней и превращая ее в себя. Обволакивая, опутывая, смешиваясь, соединяясь. Вместе создавая чудо, которое чуть позже, после того, как жар печи скрепит их союз в действительно нечто целое и неотделимое друг от друга, назовут «хлеб».

И надо же до такого додуматься, сравнить «чудо» с тем, что продают в супермаркетах! Разве может называться хлебом тесто, которое месили поршни и шестеренки, железные валы и воняющие резиной и машинным маслом конвейерные ленты?

Эту мысль пекарь также часто повторяет своей жене.

— Хлеб — это акт настоящей любви, убитая ты идиотка! — орет на нее Педро. — Можешь ты это понять своими куриными мозгами или нет? Механизмам никогда не добиться того, на что способны руки пекаря. Разрешать продавать такой хлеб — все равно что регистрировать браки с дилдо! Хлеб, в котором нет души, надо раздавать даром, и не людям, а свиньям. Для меня он все равно что отравлен!

Валентина начинает плакать.

Она тоже его любит, любит своего Педро. Возможно, как раз за то, что мешает им обоим покинуть этот проклятый город и эту треклятую пекарню. За его трогательную верность этим непонятным ей вещам.

Как это было мило всего лишь несколько лет назад.

Но время идет, и чувства черствеют, к чему обсуждать очевидное.

Валентина рыдает все сильнее. Она не хочет потерять мужа, она дорожит им таким, какой он есть. Но и жить так, как раньше, едва сводя концы с концами, в умирающем городе, она тоже не хочет.

— Ты глупый, упрямый болван, вцепившийся в городишко, у которого нет ни будущего, ни настоящего! Если бы в твоей голове были мозги, а не пачка просроченных дрожжей, плавающих в протухшей закваске, ты бы давно сделал так, как я предлагаю…

Педро терпеливо выслушивает супругу. На самом деле он прекрасно ее понимает. Пекарь нежно обнимает жену за плечи и говорит без капли укора и агрессии, просто констатируя факты:

— Ты не из Санта-Моники, милая, поэтому тебе тут ничего не дорого. И я тебя понимаю. Я чувствовал бы то же самое, живи я в какой-нибудь… Уэльве!

Педро прижимает плачущую Валентину к груди и продолжает:

— Но ты любовь моя, и я дорожу тобой больше жизни. Только это удерживает меня от того, чтобы навешать тебе оплеух и выгнать из дома к чертовой матери. Навсегда, чтобы в жизни не слышать больше твоего нытья по поводу вещей, в которых ты абсолютно не разбираешься!..

Как правило, вскоре после этого пекарь с супругой мирятся.

И если у вас есть хоть капля совести, как именно они это делают, подслушивать под их окнами вы не станете.

Тем более что стоны его жены слышны даже если отойти на соседнюю улицу, в самый ее дальний конец, где инжирные деревья усеяли опавшими с них плодами всю мостовую.

В общем, неудивительно, что известие о том, что супруга ему изменяет, пекарь встретил с огромным ужасом и удивлением.

Страшную новость принес его закадычный друг детства, юности и более зрелых лет тоже, младший служащий национальной испанской полиции Серхио Бунимара. Он позвонил и рассказал Педро, что только что видел его жену в мотеле недалеко от города.

С другим мужчиной.

Это было полной неожиданностью.

— Она вылезла из своей машины и пошла в номер, — сообщил по телефону Серхио, с трудом сдерживая собственное негодование. — Хорошо, я не успел ее окликнуть. Через минуту туда же отправился какой-то хлыщ!

Пекарь выслушал рассказ друга с распахнутыми ртом и глазами — словно вытащенная на берег рыба, в один миг лишившаяся привычной, окружавшей ее на протяжении всей ее жизни среды.

— Он на своей машине, — продолжал Серхио. — Приезжай быстрее, мы застукаем их на месте!

Педро не помнил, как доехал до мотеля. Вся его жизнь в одно мгновение разрушилась, разлетелась на части, словно в нее угодила огромная авиационная бомба. О чем ему сообщили по телефону, и сейчас он приехал смотреть на собственные обломки и осевшую на них бетонную пыль.

Стояла адская жара раннего августа, хорошо знакомая жителям андалузских предгорий. Приятели сидели внутри полицейской машины на стоянке возле мотеля. Серхио не столько сочувствовал, сколько возмущался.

— Надутый индюк, я таких знаю! — описывал он «хлыща». — Ходит в костюме несмотря на жару — выпендривается перед бабенками. Машина не из дешевых, я уже попросил ребят проверить по номерам. В мотеле они были минут сорок, но сейчас твоя жена уже уехала. Ты ее не встретил по дороге? Педро?

— Нет, — ответил Педро пересохшими губами. — Но сам он еще там? Я пойду к нему.

— Ты уверен? — спросил Серхио, который все-таки был полицейским. — Не натвори глупостей.

— Это будет самое трудное! — ответил Педро и неожиданно достал из-за пояса огромный черный револьвер.

Спустя полминуты борьбы оружие оказалось в руках у Серхио.

— Перестань! Одно дело застукать жену на измене, и совсем другое сесть в тюрьму за убийство ее хахаля, — увещевал он друга. — Или, что еще хуже и унизительнее, за попытку убийства. Эта пищаль не выстрелит, говорю тебе как полицейский, разбирающийся в оружии. Ты где его держал? В чане с опарой?

Револьвер действительно был далеко не в боевом состоянии. Он хранился в семье Веласкезов еще со времен гражданской войны, на всякий случай приобретенный дедом Педро от воров и мародеров (которых в Санта-Монике так и не появилось). Все это время оружие пролежало на чердаке, ржавея в темноте и не находя себе ни заботы, ни применения.

— Хорошо¸ я пойду так, — согласился Педро. — Просто чтобы увидеть, кто это.

Со своего места, из полицейской машины, Серхио Бунимара видел, как пекарь постучал в двери мотельного номера. Ему открыли. Педро постоял на пороге; жестикулируя, задал какой-то вопрос, ему что-то ответили. Затем дверь захлопнулась. Педро пробыл перед ней еще секунд шесть-семь и с опущенной головой, походкой человека, больного всеми смертельными болезнями сразу, вернулся к машине.

— Ну? Что? — с нетерпением полюбопытствовал полицейский.

— Он ходит голышом по номеру… — дрожащим голосом сказал Педро, глядя куда-то себе под ноги. — И похабно шутит.

— Что ты у него спросил?

— Не видел ли он мою зажигалку. Мол, я забыл в этом номере до него. Он ответил, что обычно в таких мотелях все заваливается за матрас. Во время… Во время «родео»…

На слове «родео» Педро всхлипнул.

— Ага, это правда, — подтвердил наблюдение «хлыща» Серхио.

— Меня чуть не вырвало, — проговорил Педро, с трудом сглотнув комок тошноты. — А еще…

Он опустил голову и зарыдал по-настоящему.

— А еще у него вот такенный хер… — произнес он сквозь слезы и показал руками примерно половину французского багета.

Серхио ничего не оставалось, как бережно обнять друга и с молчаливым сочувствием похлопать его по содрогающейся спине.

— Я пробил его по автомобильным номерам, — сообщил он чуть погодя. — Мигель Крусарес, торговый менеджер. Живет в Манильве, у моря.

Вечер в семье супругов Веласкез прошел необычно. Педро молчал и пристально смотрел на любимую супругу, буквально ее разглядывая. Но только в те моменты, когда она этого не видела. Как только Валентина поворачивалась в его сторону, пекарь тут же опускал глаза в тарелку.

Но что-то жена пекаря все же почувствовала. Во всяком случае, именно она начала разговор.

— С тобой все в порядке, Педро? — спросила она, с подозрением прищурив веки.

— Да, — пекарь снова сделал вид, будто ужинает, хотя на самом деле не мог проглотить ни кусочка.

— Слушай…

Валентина села за стол напротив мужа и положила на его руку свою (Педро будто пронзило током).

— Я на два-три дня съезжу к Адели.

— К Адели? — переспросил Педро, и глаза его заблестели.

Подруга жены, как он прекрасно помнил, жила в Манильве. Как раз в том городе, откуда приехал на своей роскошной машине проклятый «хлыщ».

Чувствуя, что еще немного, и он не справится с своими чувствами, пекарь, чтобы скрыть настроение, все-таки взялся за еду по-настоящему. Набив рот обжаренной с овощами морсильей, он начал интенсивно ее пережевывать, внимательно слушая, что скажет его жена дальше.

— Да, — ответила она. — На пару дней, она давно звала.

Педро кивнул и взял из хлебной корзинки половинку им лично выпеченной пистолы. Перед глазами тут же воскресла картина из мотеля. Пекарь поспешно положил продолговатый хлеб обратно и вытер руки о скатерть.

— Это обязательно? — спросил он жену, не поднимая на нее глаз.

— Что обязательно? — не поняла она.

— Туда ехать.

— Что за вопрос? — удивилась Валентина. — Педро, с тобой действительно все нормально?

Пекарю показалось, что жена просто ушла от ответа.

— Давай поговорим? — произнес он сквозь комок в горле и робко взглянул на супругу.

— Поговорим, когда я вернусь, — рассмеялась она в ответ, не заметив того, как задрожали губы мужа и какой тоской и тревогой наполнились его глаза. — Я обещаю!

Валентина поцеловала мужа в лысину (его снова пронзила молния) и спокойно отправилась спать.

Педро просидел перед тарелкой с остывшей марсильей и хлебной корзинкой с пистолой еще около часа, поклявшись никогда в жизни больше не печь ничего продолговатого.

Веласкез ждал жену двое суток, нервничая и не находя себе места. Едва ли не впервые у него подгорели булочки, и не взошло тесто, поставленное на ночь. Он извелся. Не помогли ни вино, ни молитвы, ни разговоры с другом Серхио Бунимарой.

— Что же тут попишешь, дружище? — неуклюже утешал его бывший одноклассник. — Всякому известно, что нужно бабам от мужиков, да не у всякого это есть. Куча денег, роскошная тачка да член размером с Муласен.

После этого разговора Педро стал избегать смотреть не только на любые предметы брутальной фаллической формы, но и просто на восток. В хорошую погоду оттуда была отлично видна упомянутая Серхио высшая точка Кордильеры-Бетики (дни, как назло, выдались солнечными и полными прозрачного горного воздуха).

Он звонил ей пару раз. И оба раза слышало одно и то же: шум моря, который она так любила, и ее счастливый, беззаботный голос.

— У меня все прекрасно! Не волнуйся! Я вернусь, когда спадет жара.

На второй день с утра пришло письмо из банка, в котором сообщалось, что, оказывается, перед отъездом его жена Валентина сняла с их общего счета ровно половину денег.

Что это, скорее всего, означает, было ясно и дураку.

В день приезда ранним утром она позвонила ему сама. «Будь дома, пожалуйста, не ложись. У меня к тебе серьезный разговор».

Ничто в жизни не смогло бы испугать Педро сильнее, чем эти несколько слов. Тысячу раз пекарь проиграл в уме их скорую встречу и то, что на ней будет сказано. В самых разных вариантах и с самыми разными нюансами. Он был готов даже к тому невероятному развитию событий, которое случилось на самом деле.

Первым в его дом вошел мужчина из мотеля. С кривой, неприятной усмешечкой на лице. Двумя-тремя быстрыми снисходительными взглядами он охватил скромный быт пекаря и кивнул ему с порога, словно старому знакомому.

— Привет, дон Педро! Как ваши дела? Как настроение?

Веласкез смолчал, сжав зубы, сильнее бульдога, закусившего глотку непримиримому врагу.

— Привет, милый! — прощебетала вошедшая следом жена. — Ты молодец, что дождался, не пришлось будить. Познакомься, — протянула она руку в сторону обладателя хера размером с горную цепь Сьерра-Невады. — Это…

— Я знаю, — тихо перебил ее Педро. — Это Мигель Крусарес. Который живет в Манильве, у моря.

Глаза Валентины округлились, она пришла в замешательство.

— О! Педро? Откуда…

— Подождите. — Гость сузил глаза в попытке разобраться в недавних воспоминаниях. — А мы ведь с вами встречались, верно? На прошлой неделе. Ваше лицо… Мне кажется…

— Ты запомнишь мое лицо навсегда, — произнес Педро тяжелым шепотом. — И ты, Валентина, тоже. — Пекарь обернулся в ее сторону. — Моя любовь… которой ты вынесла приговор!

С этими словами Педро Веласкез достал из-за спины руку с револьвером, который за прошедшие три дня разобрал, почистил от ржавчины, смазал и привел в полную боевую пригодность. Оружие работало как надо, он лично проверил его на жестяных банках в горах.

— Педро! Что ты делаешь? — воскликнула Валентина.

— Я лишь приведу этот приговор в исполнение.

Прямо на глазах у ошеломленного Мигеля Крусареса и своей любимой жены Педро Веласкез выстрелил себе в правый висок.

Валентина даже не успела взвизгнуть. Раскрыв рот в изумлении, она, словно немая рыба, наблюдающая за тем, что происходит за стенкой ее аквариума, глядела на рухнувшее ей под ноги тело мужа. Из ступора ее вывел Крусарес. Он отступил назад к порогу, и ее отодвинул тоже, чтобы их обоих не задело стремительно расползающееся по полу прихожей черное пятно крови.

— Бог мой! — воскликнул Крусарес. — Я вспомнил его! Он заходил в номер мотеля. Что-то там искал… Зажигалку! День, если помните, был дьявольски жаркий, и я продлил номер на час, чтобы принять душ…

Крусарес посмотрел в глаза жене пекаря, которая все еще находилась в сильнейшем шоке, и предложил:

— Давайте вызовем полицию? Признаюсь, такое со мной впервые. За все годы, что я торгую оборудованием!

Через несколько десятков минут, которые требуются в Санта-Монике, чтобы разыскать в одной из таверн города комиссара полиции и убедить его, что на самом деле свершилось нечто, требующее его участия, жена Педро Веласкеза Валентина давала свои показания полиции. Их записывал прибывший вместе с комиссаром его помощник, молодой инспектор сержант Эстебан Линарес.

— Не знаю, что на него нашло… — рыдала жена пекаря, с трудом отвечая на вопросы. — Педро в последние дни был сам не свой. Я что-то чувствовала… Я хотела сделать так, чтобы он переступил через свою дурацкую гордость и принял все, что я задумала, как уже свершившееся. Раз уж мы никогда не покинем эту чертову Санта-Монику, пусть хоть жизнь наша будет чуточку предсказуемей. Я разыскала поставщика пекарского оборудования, встретилась с ним и договорилась об авансе. Потом съездила к нему в Манильву, заключить договор и отдать деньги. А сегодня я привезла его поговорить с мужем. Чтобы синьор Крусарес сам объяснил, насколько выгоднее будет Педро работать по-современному, как все, с конвейерной аппаратурой. Я не знаю, что произошло… Педро воспринял это… Он просто убил себя на наших глазах!..

Примерно то же говорил и Мигель Крусарес, торговый менеджер, специализирующийся на пекарском оборудовании, что ясно указывалось на всех его визитках и в прочих документах.

— Я торгую по всему побережью, — рассказывал он, немного нервничая, что в подобных обстоятельствах не было удивительным. — Осовременить производство — для многих это единственный выход, чтобы избежать разорения. Мне встречались упертые ретрограды, особенно среди стариков. Но настолько?.. Вышибить себе мозги, лишь бы продолжать жить в начале двадцатого века? Будь проклята Адель, подкинувшая мне эту клиентку… Адель? Это сестра моей благоверной, сержант, разрази ее господь вместе со всеми ее чокнутыми знакомыми…

Среди сновавших по дому людей в форме, полицейских и медиков, выделялся один, стоявший как столб, недвижимо, с бледным, как соль, лицом. Это был Серхио Бунимара, который слышал все, что говорили Мигель Крусарес и Валентина Веласкез. По лицу его катились беззвучные слезы, он никак не мог прийти в себя от того, что случилось с его другом и какую роль в этом происшествии сыграл он сам. Рассказать кому-либо, почему его товарищ Педро поступил именно так, как поступил, Серхио не решился.

Через три дня, когда вдова Веласкез вернулась с похорон мужа, все купленное ей у Мигеля Крусареса оборудование уже стояло на месте. Жена пекаря, влюбленного в свою работу, разумеется, знала, как пекут хлеб. Не снимая траурного платья и траурной вуали, она замесила тесто в самом большом чане, который был в их пекарне. Затем вышла ненадолго в жилую часть дома, откуда вернулась с небольшой увесистой урной. Похожей на спортивный кубок — с витыми бронзовыми ручкам и плотно подогнанной крышкой, украшенной светлой эмалированной вставкой с изображением святой Моники. На боку урны желтела прямоугольная латунная пластинка с надписью: «Педро Веласкез. 5 марта 1942-го — 24 августа 1979-го».

Валентина открыла крышку урны и высыпала все, что в ней было, в приготовленное тесто. Новое оборудование она решила не трогать, воспользовавшись старой печью Педро. Хлеб был готов меньше чем через час.

Жена пекаря открыла ставни, отделяющие лавку от улицы, и выставила на прилавок свежеиспеченные караваи пан де крус — любимого хлеба Педро, перед выпеканием рассекаемого по будущей верхней корке двумя ударами ножа (так, чтобы в итоге получился крест). На аспидной дощечке, на которой ее муж обычно писал мелом их ассортимент и цены, Валентина старательно вывела красивым женским почерком:

Бесплатный хлеб с душой

Спустя минуту она покинула дом и уехала к морю.

В Санта-Монике жену пекаря больше никто никогда не видел.

© Александр Прокудин
Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «История пекаря Педро и его жены Валентины»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

14 отзывов

  1. Круто замешано) Сначала стиль показался несколько претенциозным. И «интрига» была предугадываемой (насчёт сугубо делового контакта Валентины и коммивояжера ). Но концовка, на мой взгляд, оправдала и первое, и второе: ужастик — так ужастик. Если бы не настойчивый привкус Педро — даже забавно. Особенно фраза про хлеб с душой.

  2. Это прекрасно. И смешно, и грустно, и неожиданно ;)) отличный сюжет, очень яркие герои, прекрасный язык.
    И даже мелкие неуклюжести вроде прищуренных век тут кстати :)
    Спасибо!

    1. Эх, Нетта, как же не хватает Ваших прошловесенних внимательных и чутких «разборов»! Хотя я понимаю, какой это большой труд ( Рада была «встретиться»))

      1. Согласен. Нетта, Нетта!
        Расслабились за летто?
        Внедритесь во всё этто!
        Побалуйте поэтта! (Инну)
        И не сердитесь на меня,
        Ведь мы друзья,
        Ведь я любя…)))

      2. И я очень рада :) у меня в это раз не получилось так же активно, как в прошлый, но я все равно редко, но с удовольствием читала.

  3. А вот тут семейный скандал описан через иронию, и это мне нравится.
    Развитие бесстрашное)))
    Я понял, что жена пытается спасти ситуацию, а не ищет багет покрупнее.
    Финал был неожиданный.
    Всё шло легко и ритмично, с юмором, а потом — «жена в сильнейшем шоке»… «такое впервые за годы торговли оборудованием»… разъяснения… Отяжелел текст. И почему-то не тронула смерть комиссара. И осталось чувство, что Валентина, наконец, свободна.
    Не хотел бы я отведать того хлеба «с душой», но, раз уж автор так отважен… Откушу, пожалуй. Очень уж ощутимо описан хрустящий крест…

  4. Понравились всякие географические подробности и смачная перебранка мужа и жены. Только вот «элемент фантастики» наступил, когда муж безропотно отпустил якобы неверную жену навестить якобы любовника. Тут было явно отступление от жанра темпераментной любви южан. Конечно же, можно допустить (и нам это тоже говорят), что перебранка была как-бы прелюдией к сексу, а тут дело по-серьезней (и сравнение с багетом было и ужасно и смешно!), и муж не смог в открытую жену уличить. И в этом его главная ошибка — рано спустил курок. Не очень ясно, зачем снимать комнату в мотеле, чтобы поговорить о бизнесе (можно и по телефону). Или снимать половину сбережений, которые лежат на общем счету (что сразу обнаружится). Но, сюжет обязывал. Или багет. Кстати, хлеб с пеплом я бы тоже не согласилась отведать, какой-то вторичный каннибализм. Но, опять-таки, ради сентиментального конца. А он, этот (пардон) конец, по-моему, даже счастливый — Валентина едет к морю, вымывать из психики травмы. Тут я полностью согласна с D. St. — она cвободна. Завтра буду щупать булочки с опасением. Рассказ позабавил. Даже очень. Что да, то да! :)

  5. Что-то тут нечисто в истории с мотелем и Крусаресом! Неспроста он открыл дверь в таком виде!) С Валентиной он может и уехал бы к морю, но, видимо, решил держаться подальше после выходки её мужа. Сама же героиня, скорее всего, ни о чем дурном не помышляла и пыталась изменить к лучшему семейную жизнь, но после трагичной развязки вздохнула полной грудью.
    Рассказ очень динамичный, интригующий, дерзкий… Не знаю, смеяться или плакать!) =)

  6. Вслед за Инной Ким повторю: круто замешано. Силы впечатлениям придало и моё июньское турне по Испании. И Андалусия, и Сьерра-Невада, и темпераментные испанцы, и даже их русские жёны — всё ожило в памяти. Там же встречалась с подругой юности, которая теперь замужем за испанцем. И страсти у них который год кипят нешуточные. Обязательно перешлю ей рассказ.
    Всё замечательно в этом тексте: язык, фабула, повороты сюжета, национальный колорит, ценности семейные и гендерные, юмор, трагедия — всё удивительным образом уложилось в строгие рамки короткого рассказа. И главный герой — хлеб, который всему голова.
    Удачи в конкурсе!

  7. Начало было очень мощное, мне так понравился легкий юмор, пусть даже кое-где и с некоторыми перегибами. Но зачем, зачем же понадобилось убивать бедного Педро?! После его кончины как-то заметно вышел пар и из героев, и из автора. А я уже надеялась, что прекрасное чувство юмора создателя поможет поставить очень изящную оптимистическую точку! Увы, бедный Педро )

Добавить комментарий для D.St. Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.