Серёгин читал у окна письмо. Кроме него, в купе плацкартного вагона никого не было. Капитан-покупатель и сослуживцы курили в тамбуре. Вася Серёгин не курил; предпочитал думать без сигарет.
Из подмосковной инженерно-сапёрной учебки он, бывший курсант, а ныне младший сержант, «купленный» улыбчивым и словоохотливым капитаном, ехал продолжать службу в войска, в Литовскую ССР. Туда, где и зимы-то, можно сказать, нет, где офицеры носят в декабре вместо шапок фуражки. По крайней мере, так рассказывал этот капитан, в заснеженное Нахабино, в минус двадцать прибывший, однако, в шапке.
Пассажирский поезд тащился сквозь зиму медленно, останавливался, как говорил капитан, у каждого столба, и это значило, что Серёгин имел время перечитывать письмо и думать. В ровных фиолетовых строках, выведенных аккуратным, бесстрастным женским почерком, содержалось нечто такое, против чего он решительно восставал.
Таня признавалась, что его не любит и никогда не любила. Двойное отречение от любви, в настоящем времени и прошедшем, представлялось Васе немыслимым. Письменная Танина речь привычно «жужжала», была пересыпана знакомыми «ужами», будто ничего и не случилось.
Васечка, я тебя не люблю. И никогда не любила. Прости, так уж вышло, так уж сложилось. Уж ты-то должен понять. Ты всегда был понятливым. Надеюсь, таким и остался. Потому и не боюсь тебе писать, не думаю, что ты с собой что-то сделаешь. Ты, наверное, и плакать не будешь. И не надо. И правильно. Не думаю, что и ты меня любишь. Это же логично: любви-то нет.
А ещё я скоро замуж выйду. Так уж в жизни получается, что девушки замуж выходят. Это тоже правильно. Я думаю, у моего мужа, вернее, жениха, есть будущее. Потому и выхожу. Впрочем, ты же понимаешь.
Любви нет! Физиология есть, биология тоже, инстинкты разные есть, а любви — нет. Я поняла это, когда тебя забрали в армию, когда ты укатил на поезде. Вернее, не поняла, а окончательно убедилась. Я и раньше это знала. По крайней мере, подозревала. А тут убедилась окончательно и бесповоротно: нет её! Ты уехал, я составу ручкой помахала, и с плеч точно гора свалилась. Больно уж тяжело это — играть в любовь! Лучше уж без любви. Свободнее дышится. Если уж выходить замуж, так по делу. Без сантиментов и разлук, зато с думкой о будущем. А разлуки, романтика, стихи — духовный паёк для фантазёров. Романтические книжки придуманы тоже фантазёрами. Ты же будущий инженер, Васечка. Так сказать, представитель точных наук. Не лирик, не фантазёр, а человек разумный. И понимаешь, что ждать тебя два года ни одна девушка не станет. Отдать два года жизни за фантазию? Да ты сам через два года без фотографии не вспомнишь, как я выгляжу!
Даже странно, что я только сейчас тебе это рассказала, а не в первый же день разлуки. Привязалось же слово: разлука! Поэтическое тоже. Унылое, как декабрь. Вот ты уехал почти полгода назад, а я не горе разлуки ощутила, а счастье свободы. Набрала полную грудь воздуха — и выдохнула. И опять вдохнула и выдохнула. И мне так похорошело, просто расчудесно стало! И небо в тот июньский день было такое голубое-голубое — чистый цвет свободы, Васечка!
Выходит, я тебе ложную надежду дала. Ну что тут поделаешь! Я даже раскаиваюсь. Пять с лишним месяцев ты жил с надеждой, смотрел на мою фотографию, засыпал с моим именем, думал что-то там обо мне и, конечно, письма писал. Не очень много писем. Ты всегда говорил, что писать не мастер, что слова с трудом подбираешь. Это не имеет значения, Васечка. Мой жених пишет словно лауреат Ленинской премии, а говорит будто Цицерон. Ему, кстати, двадцать шесть лет. Умеет убедить оппонента в громком споре, умеет и на ушко возлюбленной пошептать, но ещё больше умеет за ушко покусать, да так, что до самых глубин пронимает.
Возлюбленная — это я с иронией, ты же понимаешь.
Книжные слова есть, а любви нет. Зато есть жизнь. И ты, Васечка, живи полной жизнью, а не думай о том, чего нет, чего не существует, что поэты назло людям выдумали. Такой даю тебе совет. Уж кому, как не тебе, меня понять. Ты же не фантазёр.
Слушай, ты же в Литву отправляешься служить. Вот и пристройся там где-нибудь, заведи потихоньку полезные знакомства. Там, говорят, жить хорошо. Талонов на масло и водку нет. Дефицита не чувствуется, даже колбаса свободно в гастрономах продаётся…
В купе вернулся капитан-покупатель, принёс запах холода, табака, мазута и железа. Вернулся один. Плацкартные места напротив купе по-прежнему пустовали. Вася решился.
— Разрешите вопрос, товарищ капитан! — выпалил он, пряча письмо в карман. — Есть любовь на свете, или её нет? Выдумали её люди, фантазия она книжная, или она правда?
Капитан поскрёб узкую щёточку усов.
— С девчонкой поругался?
— Товарищ капитан, пожалуйста, ответьте на вопрос. Мне очень нужно. Есть любовь, или её нет?
— Это же совсем простой вопрос, Серёгин. Только он не теоретический, а практический. Если под правильным углом его рассмотреть, то окажется, что проще ничего нет.
— Как так? Есть люди, мои ровесники, лет восемнадцати, девятнадцати… И они заявляют: любви, мол, нет, поэзия она и вымысел… А вот я… Вот я… — Тут Вася замолчал, не зная, как продолжить, и стесняясь продолжить.
— Я понял тебя, младший сержант. И повторяю: тут всё просто. Любовь отрицают те, кто её не испытал. Можно сколько угодно рассуждать о любви, отрицать любовь, не верить в любовь, презирать её, высмеивать, объявлять глупыми соплями и наивными слезами, поэтическим вздором или попросту сводить любовь к койке, удовольствию и продолжению рода. Но вот какая штука, Серёгин: стоит человеку полюбить, как все отрицающие теории рассыпаются в труху.
— Опишите любовь, товарищ капитан. Вы любили…
Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.
— Любили! Ишь ты: в прошедшем времени! У меня на лице, что ли, написано? В яблочко ведь попал. Было такое, было. Я любил, а она меня не любила. У тебя сейчас примерно это же случилось: вижу я, как ты с письмом таскаешься… Не переживай, почти все парни, пока служат, без пары на гражданке остаются. Два, а то три года прождёт только святая, а таких нынче не делают. Оттого молодёжь и в любви разуверилась. Это в восемнадцать-то лет! Какое будущее построят нам молодые пессимисты и циники? Будущее без любви? Что же за поколения вырастут, рождённые без любви?
Я не писатель, чтобы описывать любовь, но рискну. Любовь, Серёгин, это сумасшествие. Психоз души! Вечный май и буйство цветов. Ты — эпицентр сердечной бури, которая, как тебе кажется, сотрясает всю планету. Любовь — это когда в твоих поступках нет ни логики, ни расчёта, ни плана, когда ведёт тебя одна-единственная мысль: о ней, о любимой. Не думается о друзьях, ученье, кино, деньгах, об увлеченьях; все устремленья подчинены ей, королеве твоего сердца; она может приказывать, может диктовать, а ты слепо, будто африканский зомби, исполняешь любой её приказ, любую прихоть. Твоя воля — её воля. Без любимой, какою бы она ни была, мира не существует; без неё царствует вокруг чистая, стерильная пустота. Мир создал не бог, мир создал не Большой взрыв, мир создала она, твоя женщина. До неё мира не было.
— Не писатель?.. — пробормотал Серёгин.
— Ежели ты с создательницей мира поссорился, требуется одно: скорее помириться, — продолжал капитан. — Отныне ты раб, и новый свой статус принимаешь со счастливым трепетом. С этих пор тебе не нужны свобода и независимость; ты становишься апологетом мужской покорности и ползанья на коленях. Мечтаешь стать подкаблучником и целовать туфли — только б она не покидала тебя! Короче говоря, ты готов на всё, на самые тяжкие жертвы ради той, которой добиваешься.
Лекция, которую я тебе прочитал, Серёгин, состоит из сплошных банальностей и трюизмов. До меня это говорили тысячи раз. Однако столь частое повторение как раз подтверждает: тут кроется истина. Та, которую ты ищешь.
Когда твоя королева уходит от тебя, Серёгин, когда бросает в лицо: «Я тебя не люблю», тебе кажется, что мир распадается на куски. Это неправда. Субъективное ощущение! Мир остаётся. Мы переживаем трагедию, но любим снова, любим другую женщину, любим, быть может, крепче и дольше. Мы живём не восемнадцать лет, Серёгин. Правда, первая любовь не забывается. Я где-то читал, что беспамятные старики перед смертью непременно вспоминают свою первую любовь.
Подытожим, младший сержант. Кто не испытал любви, тот не вправе о ней судить. Философскому теоретизированию здесь не место. Недаром есть философия логики, философия истории, а философии любви нет. Любовь не систематизируешь, в институтский учебник не загонишь!
Ты много переживёшь, Серёгин, много повидаешь на своём пути. Ты непременно полюбишь снова. Кто задаёт вопросы о любви, тот любви и ждёт! Никогда, товарищ младший сержант, не соглашайся с теоретиками, которые лет в восемнадцать с мрачными ухмылками Шопенгауэра отрицают самое главное, что чувствует человек и что неподвластно науке. Весь цинизм такого теоретика, всю его стройную теорию одним ударом уничтожит любовь, которая когда-нибудь обрушится на его голову. И тотчас теоретиков на планете станет меньше, а практиков больше.
И последнее, Серёгин. Самым большим страданием для теоретика становится любовь безответная. Бывший теоретик полюбил, но его не полюбили. Двойной удар: тот, кто отрицал любовь, теперь любит; испытывая любовь, он одновременно ощущает боль безответности. Нокаут! Такое потрясение бывшему теоретику куда труднее пережить, чем перенести неразделённую любовь человеку, в любовь верящему.
Капитан замолчал. В купе вошли Петров и Кульмагамбетов, сослуживцы Серёгина по учебке. Серёгин и не заметил, что двое других сослуживцев, Шумилин и Айрапетян, внимают капитану с нижней полки, расположенной через коридор. Шумилин слушал с кругло открытым ртом; уши его смешно, розово, по-детски просвечивали на солнышке, вдруг заглянувшем в окно.
Серёгин повернулся к своему окну и стал смотреть на пробегавшую вдоль путей лесополосу: голые берёзы, осины, снова берёзы, а вдоль них тянутся, то опускаясь, то подымаясь, чёрные нити проводов.
«Ты, наверное, и плакать не будешь», — мысленно повторил Вася строчку из Таниного письма. «Ишь ты», — подумал он капитанскими словами, чувствуя, как по правой щеке катится слеза.
© Олег Чувакин, 2-6 мая 2018
18 отзывов
Прочла — и день начался отлично) Изящная вариация на вечную тему — вопроса и ответа на вопрос «Что такое любовь». Как всегда, безукоризненный язык. А еще ваш рассказ, Олег, можно считать эпиграфом — и гимном — конкурса историй любви.
Спасибо, Инна. Конкурс меня и вдохновил. 1,5 часа — и текст готов. И ещё 3 часа ушло на шлифовку. Правил по чуть-чуть несколько дней. Тут слово, там строчка, здесь знак препинания…
Замечательный рассказ. Спасибо!
Благодарю вас, Ирина!
Шикарная пощёчина юным «циникам от невежества», любящим рассуждать о том, чего ещё не нюхали. Большое спасибо за этот рассказ.
Будем любить и будем любимы, дорогая Мария!
Файно!
Спасибо!
И чем позднее полюбишь, тем больнее будет оглянуться…
Выпьем же за тех, кто жил в любви и без теорий!
С удовольствием!
Как чётко прописаны характеры! Никаких рассусоливаний и размусоливаний. Каждое слово — в «яблочко»! Читаешь, и отчетливо представляется и юный мальчишка-солдат с растерянным взглядом, испытавший первое разочарование в любви, и умный и, наверное, очень суровый капитан, вдруг вспомнивший свою боль молодости и теперь проявивший сочувствие к парню, и тщетно пытающаяся оправдать свою неверность девушка Таня, и даже глуповатый Шумилин явственно стоит перед взором…
Здорово!!! Спасибо, Олег!
Благодарю вас, Татьяна. Вижу, ваше путешествие по сайту продолжается. Это замечательно. А я тем временем закончил ещё один рассказ о любви и начал следующий.
Олег, я так рада, что познакомилась с Вашими произведениями! Читаю с жадностью и, кажется, не могу насытиться. С нетерпением буду ждать нового рассказа!!! Я даже в «одноклассники» уже неделю не захожу из-за Вас!)) Некогда. Мне надо весь Ваш сайт пересмотреть и перечитать. А почему бы Вам не сделать аудиозаписи Ваших произведений? Некоторые и я могла бы прочесть. Я очень хорошо читаю.
Аудиозаписи рассказов на сайте есть. Читаю я. Ссылка на рубрику. Что до чтения моих текстов вами, то я пока не знаю, что сказать. Тут ведь условия нужны: кой-какое оборудование, помещение, тишина, умение обрабатывать файлы и прочее. Кроме того, я весьма придирчив. Я купил как-то несколько аудиокниг в магазине. Среди них — десять рассказов Моэма. Читают актёры. Боже, как они коверкают ударения! С тех пор такие диски я не покупаю; они мне и даром не нужны. Я не хочу сказать, Татьяна, что вы не умеете ставить ударения, но я и вправду ужасно придирчив. Вы можете прислать мне на почту ссылку на какой-нибудь ваш аудиообразец. Я бы послушал.
Отправила Вам на почту целый видеоролик. Только не тяните с ответом. А то ведь я волнуюсь, придирчивый Вы наш!)) Там и «сопроводительное письмо»))
Спасибо, Татьяна. Я посмотрел и послушал. Читаете вы чудесно. Отправил вам письмо.
А хорошо закончился рассказ! И в этом его самое большое достоинство!
Благодарю за знакомство с вашим творчеством, с вашим сайтом и новыми авторами!
Всем: большой — большой удачи!