На краю дождя

Олег Чувакин

Человек. Автор. Редактор. Пишет себе и людям

Она бежала сквозь дождь. Бежала, скользила, падала, ползла, загребая локтями, рыча сквозь зубы, как кошка, поднималась, чувствуя острые свои коленки, отталкиваясь побелевшими ладонями от раскисшей земли, снова бежала, то съезжая на обритое машинами поле, то возвращаясь на тропу.

Не существовало силы, что остановила бы бегущую. Резиновые её сапоги отяжелели от налипшей глины, под стельками хлюпало, полы плаща били, точно фанерки, по промокшим джинсам, косые водяные струи сбивали с головы капюшон и заливали глаза. Желтело стернёй пшеничное поле, небо наверху серело беспросветно, ни голубиночки, ни бирюзовинки, холодной, ветреной выдалась осень, а ей всё жарче делалось от бега, от стучащего за рёбрами сердца. На ходу она подставляла рот дождю, пила косо хлеставшие струи, глотала тысячи, миллионы капель.

Хмурые сосны тёмною полосою выстроились вдали. Там, за редколесьем, озерко, а за ним настоящий лес, с частыми соснами, с чёрными елями, с осинками на опушках. Девчонкой о двух косичках, а потом студенткой стриженой таскалась она в ту даль с бабушкой, с корзиной и бидончиком. За озером родились красноголовики и маслята, в лесной глуши росли моховики и боровики, а на полянках наливались спелостью, краснели под листиками крупные земляничины, обсыпанные сахарными крапинками. И дождь, дождь — бабушка его словно притягивала. В озёрную воду врезались первые капли, рухнувшие прямо с неба. Удар каждой капли — точно маленький взрыв. Бабушка обожала смотреть, как косые струи воды секли зелень сосен, как сбегала по иголкам прозрачная влага, как, дрогнув, осыпались алмазами ветки, как темнела кора деревьев, как лупил дождь по плотным кругляшам осиновых листьев, как вспыхивала вдруг рыжим пламенем шляпа подосиновика, омытая ливнем. Давние те деньки ясными цветными пятнами проплывали в памяти взрослой женщины, сквозили в её горьком времени, пронизывая его, дотягиваясь из прошлого до настоящего запахами и красками, мерцали каплями на траве, загорались выплывшим из-за тучи солнцем, манили и изумляли. Когда-то падали с неба дожди, а нынче текли по щекам слёзы. Столько слёз пролито — наберётся на добрый ливень!

Поскользнувшись, она плюхнулась, проехалась по месиву из грязи, уколола ладонь о соломенные иглы стерни. Поползла, смешивая кровь с глиной. Струи дождя застрочили частыми очередями, проворно, как по команде, смыли грязь с рукавов, слизнули кровь с ладошки.

— Света! Светочка! — крикнула она, держа подбородок над тропою, крикнула в дождь, разлепив мокрые губы и двигая, будто пластмассой, застывшим в напряжении лицом. — Наподдай, родная, милая!

Отступления нет. Ежели за стеною дождя — ничего, ежели бабушка ошиблась или наплела с три короба, она ляжет на землю, впечатается телом в грязь и траву и будет лежать. Лежать, лежать, лежать — пока не умрёт.

Умрёт от воспаления лёгких, от голода, от холода, от тоски, которая пропитала её не хуже дождя. Каждую клеточку её тела словно с рождения запрограммировали на ненастье душевное.

Она повторяла жизнь своих родителей — день за днём, год за годом, невезенье за невезеньем, боль за болью, отчаянье за отчаяньем. Тоска, хандра, слёзы — и вдруг удивление, сменяющееся надеждой, которая тут же умирала, выставляя в виде счёта новое разочарование. С тою разницею, что её мать и отец с нескладною своею жизнью смирились, научились получать в том смирении странное удовольствие и мрачно радоваться, когда несчастья настигали и других; она же от себя невзгоды отталкивала, гнала как могла. Старания были напрасны: напасти снова и снова окружали её, точно толпа лютых врагов.

Сорок — возраст перелома: ещё бегаешь, но крылья уже отказали. Ещё надеешься, однако надежде предпочитаешь книжную сказку. Ещё говоришь в трубку «привет», но уже не торопишь с ответом и не возражаешь против коротких гудков. А ежели радуешься, поёшь и надеваешь босоножки, чтобы погулять под небом летним, то наперёд знаешь: чудесный день кто-нибудь да испортит.

Кто столь жестоко наказал её? Уж не устроил ли неведомый хозяин Вселенной так, что кто-то один хлебает горе за десятерых, зато те черпают радость полной ложкой?

Бабушка знала ответ на этот вопрос.

— Ещё сто метров, Светочка! Ещё пятьдесят!..

Не спешите заказать редактуру. Не швыряйтесь деньгами. Сначала покажите свой рассказ или отрывок романа

Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Разбор рукописи объёмом до 33333 знаков за сутки.

Покажите

В один из дней, когда мать с отцом ругались, дрались, выбрасывали вещи в окошко, баба Клава увлекла внучку в ванную комнату. Сколько Светочке было? Тринадцать, да, тринадцать. Тогда она и услышала впервые о крае дождя.

— Если б не ты, — сказала бабушка, присев на бортике ванны рядом со внучкой, — я б уже ушла за второй жизнью. За второй судьбою. Тебя оставить не могу, Светушка. Вот станешь совсем большой — уйду. Тогда не ищи меня. И не грусти.

— Баба Клава, где она, вторая жизнь? Как туда добираются?

— На краю дождя. Добираются туда совсем обыкновенно — ножками.

На кухне что-то бухнуло, потом разбилось. Осколки хрустнули под ногами. Раздался женский визг, посыпались мужские ругательства.

— Баба, думаешь, они всегда будут ссориться?

— Лучше не будем об этом говорить, Светушка.

— Скажи, а всем открыта дорога к той, другой жизни? Не понравилась тебе эта, и ты — раз, и туда попадаешь?

— Если веришь в край дождя, то попадаешь.

— Никогда не видела края дождя.

— Просто так не увидишь.

Бабушка слезла с бортика ванны.

— Встань-ка, — велела внучке. — И смотри.

Баба Клава включила душ: из лейки, подвешенной под потолком, в ванну брызнули тугие струи воды.

— Видишь край? Тут вода есть, а здесь уже нет. Так и у дождя. Бесконечных туч не бывает. Добежишь до конца воды, а там — другая судьба.

В голубых бабушкиных глазах мелькнула столь сильная уверенность, что Света больше ни о чём таком не спрашивала.

Девочка успела вырасти, вытянуться, немножко округлиться, окончить институт, найти и тут же потерять первую работу, мышцы её лица успели запомнить, зафиксировать ту улыбку, что зовётся печалью, когда состоялся второй разговор о крае дождя. К тому времени отец вышел из тюрьмы — просидел за решёткой три с лишним года за то, что побил мать, за то, что та вернулась из больницы худенькой, тоненькой, узенькой, как досочка для забора. Когда уголовный срок завершился, мать приняла отца обратно без возражений. Жизнь в семье потекла точно так же, как текла прежде, не признавая ни вех, ни рубежей. Правда, жар ссор пошёл на убыль: отец и мать старели, теряли энергию легко, а приобретали трудно. Тем больше доставалось бабушке: когда разгорался какой-нибудь спор, та, молчаливая по натуре, бросала лепить пельмени или заваривать свой любимый чай с имбирём, вставала из-за стола и стремилась уйти в комнату, перегороженную платяным шкафом, в комнату, которую делила с внучкой и через общее окно которой, бывало, подолгу глядела на дождь. «Нет, постой, мать! — требовал отец. — Ты скажи: кто из нас прав? Вот она говорит… — Он показывал пальцем на жену. — Говорит… Что ты там сказала?» «Не там, а тут!» — хохоча, влезала мать. «Да иди ты, дура! — кричал отец. — Ну-ка, мать, скажи, в чём счастье? Где его искать?»

Однажды, услышав сей философский вопрос, бабушка не покинула совсем кухню, а остановилась в дверях. Она поглядела в окно, за котором сгущались синие и чёрные тучи и подготавливался большой дождь, и ответила стихотворением:

В чём счастье?

Где его найдёшь?

— В ненастье! —

Угодив под дождь,

Постановил мудрец

И сгинул наконец.

Строчки эти Светлана искала потом в разных книжках, да не нашла. И решила, что это бабушкино рифмованное сочинение.

— Опять старуха про дождь заладила! — Вскочив с табуретки, отец задел бритой головой пластмассовые висюльки люстры. Света вспорхнула с креслица в уголке, обогнула отца и встала рядом с бабушкой, закрыла её собою. — Сказала б что поумнее… Опять бредни эти больные, сказочки! — Отец поправил майку и прислонился к подоконнику. Смотрел он не на мать свою и не на дочь, а на прокуренный потолок, на качавшуюся тень от люстры.

— Это не сказка, Толя. Не бред. Не больная фантазия. Даже не утешение.

За окном резко побелело, точно вдруг грянула зима, а потом с треском, раскатисто громыхнуло. Отец отпрянул от подоконника, мать за столом взвилась и опала. Зазвенела ложечка на блюдце, точно в купе поезда.

Бабушка шевельнулась.

— Пора собираться.

— Что?.. — сказал отец.

— Несчастливый человек имеет право на вторую жизнь, — твёрдо сказала баба Клава.

— Мать, твоя шизофрения прогрессирует.

— Несчастливый, Клавдия Романовна? Счастливый? — Светланина мама запахнула халат на тощей груди. — Кто определяет-то? Кто диагноз-то ставит? Вот мы с Толей, к примеру, какие?

Бабушка ответила:

— А какими вы хотите быть?

— Нет, кто определяет-то?

— Дождь, — прошептала бабушка.

Света возле бабушки поёжилась, как от сырого воздуха, как от капель, заползших за воротник.

Отец сказал:

— Обследоваться тебе надо, мать. Есть же доктора с дипломами, учреждения с персоналом…

— Баба, — спросила тихо Света, отступив на шаг, — а когда оно наступает? Как понять?

Баба Клава стояла прямо, точно распростилась с половиной прожитых годов. Глаза её сияли голубыми льдинками. У стола сопел отец, за столом позвякивала ложечкой мать. Свете хотелось накрыть материну руку своею ладонью и прошептать на ухо: прекрати звякать! Но Света помалкивала, чувствовала: нельзя сбивать бабушкин настрой.

— Когда будешь совсем готова, пойдёт дождь. Ливень ли с громом, затяжной ли обложной, — того не знаю.

На мгновенье на бабушкино лицо легла белая печать.

— Ты ещё Светку с пути сбей! — Слова отца приглушили раскаты грома.

— Не тебе учить пути.

— Что, мать, отказываешь мне в несчастье? — Отец ухмыльнулся, достал из-за уха сигаретку.

— У дождя спроси, Толя.

За окном снова полоснуло белым, и на миг отцовские глаза показались Светлане безжизненными чёрными дырками, зияющими над выбеленными щеками.

Об оконные стёкла разбились первые крупные капли. Бабушка ушла под молчанье семьи: обнявшись со внучкой, щёлкнула замком. Оделась баба Клава по-простецки: штанишки, кофта, резиновые сапоги, долгополый плащ. Голову, покрытую платком, упрятала под капюшон. Прихватила ли зонтик? Эта деталь в памяти Светланы не сохранилась.

Сама Светлана бросилась бежать без зонта: его не нашла и поиски оставила. Дождь не вечен, дождь ждать не станет! С того дня, когда бабушка, презрев молнии, отправилась за второй судьбой и словно растворилась в дожде, минуло два десятка лет. На что истратила Светлана свои годы? Где и с кем была, от кого спасалась, к кому возвращалась, откуда уносилась без оглядки? По чьему велению, под чей хохот небесный судьба её совершила долгий, длиною в десятилетия, круг, и привела, шлёпнула её на то же старое кресло, доставшееся родителям от бабы Клавы, переехавшее когда-то вместе с бабушкой из развалившейся, сгнившей деревни? Звенит на блюдечке побуревшая чайная ложка, отец всё так же держит сигарету за ухом и усмехается криво, стоя у потрескавшегося подоконника, точно всем своим видом говорит: ты такая же, как мы, как я и твоя мать! Застылая картина — и да смоет её с холста проливной дождь!

Клавдию Романовну, конечно, искали. Милиция искала в городе, по соседям, по знакомым, по моргам и больницам, побывала в доме для престарелых и в психиатрической лечебнице. Сельский участковый получил от районного начальства задание съездить в заброшенную деревню бабы Клавы и прошерстить два сельца окрест. Проверили имя и фамилию по железнодорожным билетам — не обнаружили совпадений, повесили фотопортрет у касс автовокзала — никто не откликнулся. И следователь развёл руками. «У меня знаете сколько пропавших без вести?» — сказал. Но разве бабушка пропала без вести? Она ушла в дождь. К его краю. За второй жизнью. Но это не объяснишь милиционеру. Не объяснишь даже отцу и сыну Толе, рождённому молодой женщиной, прошедшей через жизнь и превратившейся в бабу Клаву, наблюдательницу дождя.

Светлана бежала, падала, подымалась, шатаясь, шагала, переходила на бег, оскальзывалась, растягивалась на склизкой тропе, отдыхала минутку, уткнув голову в руку, покрытую мокрым рукавом, складки которого заливала вода, вставала на четвереньки, выпрямлялась во весь рост и торопилась дальше, то плача, то смеясь, то думая: она не такая же, как отец, как мать. Она — как баба Клава. Отец и мать пусть думают всё, что им заблагорассудится, но она бежит туда же, где пропала давным-давно бабушка. Бежит за вестью. И только бы дождь не кончился!

Вот и первые сосны, и озеро. Долбят по нему, словно пытаются пробить его, длинные очереди дождевых капель, разбиваются о толщу воды, вздымая крохотные фонтанчики и пуская круги, разрушаемые другими каплями, стучат по кувшинкам, грохочут, словно тысяча барабанщиков, по плащу, стекают на ладони и падают за голенища.

Небо над головою белеет и голубеет. Светлана роняет за спину капюшон. Нет, она не опоздала. Кто-то там, на небесах, скручивает тучи, будто тряпки, выжимает их над озером и над луговинкой за озером, над осинами и соснами, что стоят безмолвно, облитые водою, на краю леса. Там и сям рыжеют и краснеют подосиновики, поблескивают коричневыми шляпами маслята.

Вдохнув поглубже, наполнив душу запахом сырой хвои, Светлана разводит руки в стороны, одну вытягивает на восток, другую на запад. Левая ладонь, будто чаша, наполняется водой, а правая сохнет под солнышком, пославшим луч точно в цель. Левый глаз женщины мокр от дождя, правый — от слёз.

Кончик её носа белеет аккурат там, где иссякает стена дождя. Носом она обоняет, губами осязает край дождя. Край судьбы. Быть может, край мира.

Небо стремительно отдаляется, деревья обретают гигантские размеры, трава на лугу оплетает ноги женщины, затем руки, василёк поднимается выше её головы и раскрывает над пришелицей синие крылья громадного зонта.

Крошечный человечек теряет форму, съёживается, сворачивается в клубочек, тает, течёт, катится по согнувшейся травинке, повисает на шершавом остром краешке. Солнце отражается жёлтым кругом в капле. В капле, из которой зарождается жизнь.

Сей же час, сию же минуту Вселенная слышит первый крик ребёнка, распахнувшего лёгкие.

© Олег Чувакин, 2017—2018

Понравилось? Поделитесь с друзьями!

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Помощь писателям

Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель

Не стесняйтесь правды жизни. Не беритесь за книгу в одиночку. Бородатый прозаик выправит, перепишет, допишет, сочинит за вас рассказ, сказку, повесть, роман. Удивите читателей волшебными образами и великолепным стилем. Хотите всё сделать сами? Олег научит, Олег покажет, Олег вдохновит!

Обратитесь к Олегу

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям:

Памятка пишущему

Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.

Как заставить себя писать каждый день. Топ-5 способов

Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.

Творческий метод писателя

Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!

Продать рассказ. Урок литературной экономики

Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?

Есть ли у меня писательский талант?

Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.

Легко ли писать книги?

Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.

Как создать сюжет. Оригинальный. Захватывающий

Как создать увлекательный сюжет? Как вывести в книге героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?

Двух причин написать роман нет. Зато есть одна

Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.

Как стать писателем? Никак. Писателем надо родиться

Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.

Мои советы начинающим писателям

Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.

Как научиться писать свои истории

Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.

Темп повествования в прозе

Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.

Олег Чувакин

Он любит летний лес, зимние сугробы, медленное чтение и сочинение рассказов. Научитесь создавать прекрасные литературные тексты вместе с ним!

Олег Чувакин

НАУЧИТ ВАС ПИСАТЬ РАССКАЗЫ

УРОКИ

Олег помогает писателям. Новичкам и старичкам. Он умеет и может многое. Выберите свою страницу. Счастливой прогулки по «Счастью слова»!