Половину сюжета создаёт автор, следующую половину пишут персонажи. Писателю ни к чему составлять план рассказа, отнимать у персонажей живой дух, а у себя — силу воображения.
Иные авторы уничтожают черновики, ощущая неловкость за тот материал, из которого вырос сюжет. Таков был Чехов. От его черновиков осталось несколько листков. Их подлинники можно увидеть в московском чеховском музее, в доме номер шесть по Садовой-Кудринской. Антон Чехов с молодости боялся выдать себя «с руками и ногами» (цитата из одного письма), и от выдачи такой предостерегал старшего брата, литератора неудачливого.
Записи Чехова в блокнотах, опубликованные в 1980-х гг. издательством «Наука» в тридцатитомнике (в томе семнадцатом), дают возможность понять, как работал над текстом, как создавал рассказы будущий классик. Когда листаешь куцые странички заметок на листах и блокнотные записи, не веришь, что из иных заметок родился позднее шедевр. Недаром Антон не показывал никому черновики, уничтожал их по завершении произведения и не желал делиться «рецептами» творчества.
Из метода Чехова опытному наблюдателю очевидно одно: планов рассказов он не писал. Цельный замысел оформлялся окончательно в самом процессе сочинительства. Помогали заметки, наброски и, главное, воображение. И, конечно, чувство юмора, хотя с годами Чехов делался всё мрачнее.
Другие авторы отличаются от русского классика тем, что нисколько не страшатся выдать себя «с руками и ногами». Они открыто признаются, что делают рассказы или романы практически из ничего.
Если реалист Антон Чехов был весьма сдержанным с юности, то американец Клиффорд Саймак, классик золотого века фантастики, напротив, нисколько не огорчался от того, что критики провозглашали его «удивлённым писателем», прозаиком, который говорит в своих книгах словно бы детским языком, полным наивного восторга.
Современники отмечали, что его рассказы непременно вызывают «чувство удивления». К примеру, Уильям Тенн искренне хвалил Клиффорда Саймака, отмечая, что тот обладал «удивительно», «по-детски» восприимчивым умом; это не значит, что у писателя был неразвитый, как у ребёнка, ум; это значит, что он умел «мыслить по-детски». И вот этот-то образ мышления и служил Саймаку верой и правдой.
Клиффорд не стеснялся выдавать подробности о своей литературной работе. Из некоторых интервью можно узнать кое-что о его методе. И сделать вывод: он пользовался тем же подходом, что и Чехов. Несмотря на разницу в поколениях (Чехов умер в 1904-м, а Саймак в 1904-м родился), странах проживания и жанрах.
Интервью, взятое Дэйвом Трусдейлом и Полом Макгуайром в Миннеаполисе на «Миниконе-10» (18-20 апреля 1975 г.), было опубликовано первоначально в издании «Tangent» (выпуск 2-й, май 1975). В 2011 году электронная копия появилась на сайте «Tangent Online». Оттуда мною и позаимствовано описание метода Саймака, а также высказывание мистера Тенна (см. выше).
Клиффорд Саймак совершенно открыто, не делая из того секрета (который нынешним «успешным» теоретикам сгодился бы на сочинение толстого коммерческого тома «Гениальный способ написать гениальный роман»), рассказывал о своей работе над текстами. Конечно же, секрета не существует: надо просто быть Саймаком, чтобы так писать. Или Чеховым, ежели тянет к реализму.
Журналистам из «Tangent» Клиффорд Саймак поведал как раз то, что касается творческого метода.
«Я стараюсь писать каждый день, — сказал он. — Иногда я ничего не пишу, однако стараюсь. Я сажусь за свой стол и, если ничего не могу написать за пятнадцать или двадцать минут, я считаю, что нынче плохой день».
Саймак никогда не пытался писать, по его словам, «заданное количество страниц в день» (в отличие, замечу в скобках, от Джека Лондона с его знаменитой тысячей слов ежедневно). Такого рода принуждение Клиффорд определял как «давление на самого себя». «Давление» приводит к стрессу, а стресс, в свою очередь, отражается на качестве письма, и акт сочинения становится не творчеством, а «работой».
На вопрос «Вы набрасываете контуры сюжета заранее, до того, как начинаете писать, или всё происходит спонтанно?» Саймак ответил очень просто.
Истории у Саймака складывались из половин. Первая половина была им продумана «довольно основательно», зато во второй свет едва брезжил. По убеждению Саймака, «нет смысла составлять детальный план-график для второй половины». Когда вы пишете, объяснил писатель, положения, персонажи и сам ход повествования «начинают меняться».
Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.
«К тому времени, когда вы пройдёте половину истории, вы обнаружите, что уже не пишете историю, ту историю, которую, как вы полагали, вы намеревались написать изначально. Итак, когда вы дойдёте до этой точки, вы увидите: оставшаяся часть вашего сюжета неверна».
Далее начиналась творческая мука. Саймак «снова и снова» принимался рассказывать историю, которая ожила и двинулась своим путём, — и ему, создателю истории, было «совершенно непонятно, как будут развиваться события». Персонажи, заявил он в интервью, развиваются и даже «берут на себя ответственность за ситуацию».
«Невероятно наблюдать, как это происходит, и большинство людей не верит, когда я говорю им об этом».
По словам Саймака, такой метод и есть «настоящий процесс писания». Конечно, автор мог бы до начала работы «очень хорошо» составить сюжет, продумать его «от начала до конца». Также автор мог бы, «несмотря ни на что», следовать разработанному сюжету. Однако Саймак допускал, что при таком подходе автор не создал бы столь хорошую историю, какая создаётся в том случае, когда «ситуация играет сама себя».
Саймак предпочитал «смелое письмо», которое задействует «нервные окончания» писателя; предпочитал метод, «абсолютно противоположный писанию по формулам». Такой эмоциональный литературный метод не должен быть «чрезмерно интеллектуальным», считал фантаст. Нельзя привязываться к заранее разработанному сценарию!
Писательство Саймак очень любил. Что до редактирования написанного, то он предупреждал о возможном вреде постоянного возвращения к тексту и чрезмерной «полировке и шлифовке», которая у иных ювелиров продолжается «до тех пор, пока эта чёртова штука не засияет». Нельзя до такой степени увлекаться словами как таковыми: это чревато потерей связи «со всем остальным».
* * *
Мне остаётся дать методу Саймака короткую формулировку. Вот она: за сюжет отвечают персонажи. Придумайте идею, возьмите персонажей, и пусть они разберутся с создавшейся ситуацией. Вам самому будет интересно, что дело кончится.
Примерно такой же путь проходили и рассказы Чехова: от туманных заметок, от набросков характеров, от единичных реплик и комических или трагических положений до завершённых рассказов, повестей и пьес, в изначальных заметках к которым читатель не увидит почти ничего, что напомнило бы известные цельные сюжеты.
Иные нынешние прозаики, обратившись в теоретиков, доказывают преимущества разных методов сочинительства: метода «снежинки», метода «таблицы» и прочих способов, больше подходящих, как мне думается, для плановиков и бухгалтеров. Но никакой причины писать так, как пишут другие, у автора нет. При мощной фантазии и владении языком писатель сам почувствует, ощутит «нервными окончаниями» свой метод. Чужой ему не нужен.
2 отзыва
Интересно :) А как у вас это происходит? Вы обычно заранее знаете, чем закончится ваш рассказ, или это приходит по мере написания?
Чаще всего верно последнее. Иногда развязка вообще противоположна изначально задуманной. Мои герои оживают, всякий раз меня поражая. Схематичных, спланированных героев я не приемлю. Вероятно, таких персонажей приходится выводить авторам детективов. Вот уж там никуда не деться от сюжетной схемы.