© Олег Чувакин, 2015
Обратись к опытному редактору, а заодно и корректору
Иванов писал до рассвета, останавливаясь только на улыбку. Бегущая ручка отбрасывала на согнутые пальцы и линии слов сиреневую тень. Каждое слово становилось точно на своё место. Кто пишет последний рассказ, тот ошибок не ведает.
— Мы отдаём хорошую, выдержанную дружбу. Марочную. Покрепче самого старого коньяка пробирает! Дед Мороз такую проверенную дружбу абы кому не пошлёт.
«Война… Война…» — шелестели газеты. «Война… Война!» — скользило в сетевых лентах. «Война! Война!» — радостно вопил телевизор.
В офисное здание Петухова не пустили. Звякнул тоскливо турникет, ребро поручня упёрлось в бедро, стальной холод проник сквозь брюки.
Миша и Мариша — так он её и себя называл. И никакого-то счастья у них не было; так, странные редкие встречи, непонятные вопросы, ответы на которые не требовались, удивлённые, мучительные взгляды, от которых непременно веяло прощанием, неизбывной печалью, тревогой и плохим финалом, как от фильмов, снятых Рижской киностудией.
Когда я там очутился, они сказали, что вытащили меня в отпуск. Так и сказали: вытащили. Словно рыбу на крючке. От рыбы я отличался тем, что рыбакам не возражал. Да и сравнение с крючком, ежели разобраться, не годится.
