Один вдох

 

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Об авторе: Сойфер Ирина, 32 года, Екатеринбург.

---

 

«Конечно, мама, ни в коем случае не на речку» означало у нас, что именно на речку мы и идём. Мы шли не по прямой, а обходили посёлок по кругу, делая вид, что идём на волейбольную площадку. Для убедительности брали с собой мячи. Купальники и плавки надевали под одежду тайком, чтобы родители не увидели и не догадались.

Мы зашли за Серёгой. Под надзором матери Серёга полол морковь, и лицо у него было не очень радостное.

— Тёть Наташ, отпустите Сергея ненадолго. Нам надо в волейбол идти играть. Послезавтра соревнование. — Гера для убедительности несколько раз подкинул мяч в руках.

— Знаю я ваше «ненадолго»! — хмуро сказала тётя Наташа.

— Ну правда, тёть Наташ! Продуем ведь. Без подготовки-то.

Серёга с надеждой смотрел на нас.

— А морковь? — ещё более хмуро спросила тётя Наташа.

— Выполем! Поможем другу! Но попозже. Волейбол — это наше всё! — Гера бросил мяч в стену дома, но чуть не попал в окно. Тётя Наташа заахала, вытолкала нас за калитку, а Серёга, воспользовавшись моментом, шмыгнул за спиной матери.

— Мам, я правда потом всё сделаю. Честно-честно. — И выскочил из двора.

Отряхивая руки от земли, Серёга рассказал, что сегодня с утра полет эту злосчастную морковь. И хорошо, что мы зашли, а то он уже думал, что нас не отпустили, и поход на речку отменяется.

После того, как в прошлом месяце на речке утонула Женя, наши родители категорически запретили нам купаться без надзора взрослых. Женя погибла страшно: она прыгнула с дерева на тарзанке, зачем-то обмотав себя верёвкой. Упав головой вниз, в воду, она не смогла выплыть, поскольку ноги её крепко держала обмотанная вокруг них верёвка. Мы заметили это слишком поздно.

Никто из ребят не спорил с родителями, когда те запрещали нам идти плавать. Мы уже считали себя взрослыми, насмехались над мамочками и папочками паникёрами, но не спорили. Родителей можно было понять. Смерть Жени потрясла и их, и нас, и в глубине души мы соглашались с запретом. Но как не идти, если на реку с нами собирались девчонки?

— Мне ведь восемнадцать, а не восемь, — сказал Гера. — Наверное, разберусь.

Потом мы зашли за Настей и Снежаной. Как это обычно бывает, симпатии в нашей компании не совпадали: мне нравилась Настя, Насте — Герман, а Герману нравилась жизнь. Настя была старше всех, ей было уже девятнадцать, и второй год она приезжала в дачный посёлок не на всё лето, а только иногда — на выходные, в отпуск. Я давно был влюблён в Настю. Зимой, в городе я почти забывал о ней, но иногда во сне, в случайных воспоминаниях я видел, как она бежит к речке, как перепрыгивает через ограду своего палисадника, торопясь к нам. И тогда мои чувства оживали, и я с нетерпением ждал лета, чтобы поехать на дачу и увидеть Настю.

Мы спустились к берегу по тропинке, засыпанной сухими сосновыми иголками. Солнце уже садилось, вода была тёмной и холодной на вид.

— Костёр будем жечь? — спросил Серёга.

— Конечно! Не в темноте же сидеть, — сказал Гера.

Снежана, стоя по колено в воде, предложила искупаться, пока не стемнело окончательно.

— А то водяной утащит, — засмеялась она.

Гера, не выпуская мяча из рук, плюхнулся в воду, Настя за ним.

— Мы всё-таки в волейбол играть пошли! — крикнул Гера и бросил мяч Насте. — Лови!

Настя поплыла за мячом, схватила его и запустила по воде обратно.

Я сидел на берегу, тихо ревнуя Настю к Гере. Сколько раз я пытался вмешиваться в их игры, обратить внимание Насти, что не только Гера весёлый и интересный, но и я! Но каждый раз это заканчивалось тем, что Настя выходила из игры, оставляя меня с Герой, а без неё не было азарта, не было настроения, и я быстро терял интерес к игре. А Гера то ли понимал это, но молчал, то ли ему было безразлично. Но он лишь усмехался и на продолжении игры не настаивал.

Вот и сейчас мне оставалось только любоваться на Настю с берега. А Гере тем временем игра наскучила. Он снова бросил мяч Насте и вышел из воды. Настя нырнула.

Я видел, как она проплыла под водой. Вынырнула — и снова ушла под воду. Я привстал. Настя словно хваталась руками за воду, всплывая и погружаясь обратно. У меня перед глазами мелькнула картина, как так же барахталась, будто играя, Женя. Мы смеялись, глядя на неё…

Я кинулся в воду, нырнул, чтобы подхватить Настю. Открыл глаза в воде, но не видел перед собой ничего, кроме коричневатой воды. Я грёб руками изо всех сил, поворачивая то в одну, то в другую сторону. В груди болело от желания вдохнуть, но я плыл и плыл, ведь я не мог оставить Настю здесь. Я неосознанно вдохнул и в последний момент решил, что всё, приплыли — этого делать было нельзя. Вода затекла в нос и в рот, и в груди перестало болеть. Я втягивал носом воду как воздух, и мне становилось всё легче и легче, как будто я вдохнул по-настоящему. Выдыхать было тяжелее, вода из носа лилась с трудом. Но я дышал! Я плыл под водой и дышал!

Сейчас, когда я вспоминаю про это, я думаю, как же так произошло, что меня это совсем не удивило? Я продолжал нырять и дышать под водой, но ни на секунду я не задумался, почему так произошло. Главное — это найти Настю.

Настя зацепилась ногой за корягу и совсем ушла под воду. Поэтому я долго не мог её найти. Я выдернул Настю, вытащил из воды. Выходя, я почувствовал, как с выдохом из моего носа льётся вода.

Перепуганные ребята ждали нас на берегу. Насте неумело сделали искусственное дыхание. Но это помогло. Как потом сказала мне сама Настя, что если бы она пробыла под водой ещё хотя бы полминуты, то не выжила бы.

— Как тебе это удалось? — спросила Настя, когда я пришел к ней в больницу.

Я промолчал. Я и сам не понимал, что это было.

Я приносил Насте цветы. Она отказывалась, смущалась. Думаю, ей было неловко, что теперь она обязана мне многим за своё спасение. Пытаясь развеселить её, я понимал, что она не особо-то и рада моим визитам.

— Знаешь, Вова, а ведь Гера не побежал меня спасать. Он бы и не увидел, что я тону.

Я кивнул. Да, это так. Гера видел только себя и свой мяч.

— Но я не знаю, как мне тебя благодарить, — продолжала Настя. — Я каждый день лежу здесь и думаю, а что, если бы не ты? В больнице делать особо нечего, вот и гоняю мысли в голове. Что я могу для тебя сделать? Что я могу тебе дать большего, чем дал мне ты?

— Настя, я это сделал не для того, чтобы ты меня благодарила.

— Ну а всё-таки?

Мне стало горько и обидно. Да, я спас Насте жизнь. Но я не могу за это требовать её любовь или просто дружбу. Не могу просить, чтобы она из чувства благодарности радовалась моим посещениям, цветам, моему влюблённому взгляду.

— Настя, я всё понимаю. Я больше не буду к тебе приходить. Извини меня. Ты мне ничего не должна, я это сделал, потому что ты мне дорога, потому что я люблю тебя.

Не слушая, что говорит мне вдогонку Настя, я вышел из её палаты с уверенностью, что больше я сюда никогда не зайду. Моя любовь — мои проблемы.

По дороге домой я, чтобы отвлечься, стал думать про тот случай на реке. Может, мне это привиделось? Может, я, теряя сознание от нехватки кислорода, получил такую интересную галлюцинацию? Но это легко можно проверить!

Придя домой, я первым делом бросился на колодец за водой, чем ужасно удивил мать. Набрав большую бочку воды, я сунул в неё голову. О, мои бедные уши и нос! От ледяной воды их моментально заломило так, будто кто-то с силой скручивает их и пытается оторвать. Я попытался вдохнуть воды. Грудь болела, горло сжимало, и вдохнуть не получалось. Промучившись так минут десять, я убедился, что, конечно, тогда на реке это была галлюцинация.

На следующий день Настя прислала мне записку с просьбой обязательно прийти к ней. Я бросил записку в печь и никуда не пошёл. Настя передавала мне приветы через Серёгу и Снежану, а я только благодарил, и всё. Гера так ни разу и не навестил Настю. И вообще не интересовался, как она и что с ней.

Выписавшись из больницы, Настя первым делом пришла ко мне:

— Вова, я столько думала! Я так жалею, что не разглядела тебя раньше.

Я хмыкнул.

— Ты гораздо лучше Геры. И лучше всех других, — продолжала Настя. — Как я могла этого не замечать?

Я опять хмыкнул.

— Не веришь? Я тебе это говорю совершенно искренне. Хочешь, докажу чем угодно?

— Хочу.

— Что мне сделать, чтобы ты мне поверил? — пылко спросила Настя.

— Пойдём со мной.

Мы опять пошли по дороге к реке. Опять спустились к берегу. Настя занервничала:

— Ты что, хочешь меня утопить? Из-за ревности к Гере? Не стоит, я с ним совсем не общаюсь после того, как он меня бросил умирать.

Мне стало смешно:

— Уже пасуешь? А обещала доказать чем угодно.

Настя боялась подходить близко к берегу. Видимо, всерьёз решила, что я хочу ей отомстить за невнимание и пренебрежение. Ну, пусть так. Пусть стоит здесь.

Я вошёл далеко в воду, погрузился с головой и поплыл к Насте. Попытался вдохнуть — не выходит. Ещё раз — опять нет. Я бултыхался в воде, пытаясь всё-таки понять, было или нет? Мог я дышать под водой или нет?

Вынырнув, я увидел, как Настя заходит в воду, явно со страхом. Она звала меня и металась по берегу, лицо её было искажено ужасом. Господи, да что же я делаю? Настя ещё недавно чуть не утонула, а сейчас я заставляю её опять лезть в воду, переживать за меня?

Я поплыл под водой. Быстрее, быстрее, чтобы успокоить Настю! И вдохнул. Вдохнул воды. Выдохнул. Опять вдохнул. Вдохнул под водой! Мне не было больно, горло не сжималось, я свободно дышал.

Настя с криком побежала ко мне навстречу.

— Я думала, ты тоже… тоже…

Я обнял Настю, и мы долго простояли на берегу.

Настя уехала через неделю. Обещала писать. Но так и не написала. И я ей не писал, даже не пытался найти её адрес, узнать, как она. Я вспоминал о ней с теплом, но всё же… Я помнил её страх, что ей придётся отплачивать мне за своё спасение, страх, что я из ревности готов её утопить, страх пойти мне на помощь, когда я, по её мнению, тонул. Мне казалось, что я тогда получил гораздо больше, чем любовь Насти.

Но почему же я до сих пор каждый раз, оказываясь в воде — в море, бассейне, озере, — пытаюсь дышать под водой?

 

© Ирина Сойфер