Сердце по имени Виктор

Сосны в снегу, Олег Чувакин, Сердце по имени Виктор, снежная повесть

Олег Чувакин
Олег Чувакин
Человек. Автор. Редактор. Пишет себе и людям

 

 

Зимняя повесть

 

 

1

 

В канун её рождения, 8 декабря 1989 года, двадцатилетний Виктор, отслуживший в армии, не бывавший в краткосрочном отпуске, подписал обходной лист у старшины роты, у комбата, у начальника вещевой службы, в библиотеке и зачем-то у начальника клуба и начмеда. Долго искал или дожидался он каждого, а обойдя всех, получил в строевой части штаба воинское требование, учётно-послужную карточку и свой военный билет с круглой войсковой печатью и с чернильной, стремительно взлетающей подписью командира полка. Солдат-писарь, вручивший ему документы, вздохнул за стеклом, а старший помощник начальника штаба, капитан с умными внимательными глазами, вышел из-за перегородки, пожал Виктору руку — и что-то радостное, свободное всколыхнуло, подкинуло сердце Виктора.

В шинели, в шапке, в парадных ботинках, опоясанный ремнём с надраенной бляхой, он докурил у казармы последнюю армейскую сигарету, бросил под решётку курилки мягкий горячий половинный окурок, обнял товарищей, подумал о жареной рыбе минтай, которую будут кушать товарищи на ужин, кушать без него, и взял со скамейки чемоданчик. В дежурке КПП седой прапорщик поднялся, отдал ответно честь Виктору и отомкнул изнутри вертушку.

За дверью КПП, похожей на квартирную, Виктор остановился, натянул серые полушерстяные перчатки — он держал их в руке вместе с чемоданчиком, — оглянулся, поднял лицо — и в глазах его качнулись голубые ворота с двумя алыми выпуклыми звёздами, припорошенными на выступах бледным, прозрачным литовским снегом.

 

 

2

 

Author picture
Не спешите заказать редактуру. Не швыряйтесь деньгами. Сначала покажите свой рассказ или отрывок романа

Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.

В салоне самолёта Виктор не увидел ни одного солдата, он один был тут солдатом, и удивлялся, что он солдат, а больше никто не солдат, и пока он устраивался в кресле, расцеплял медную бляху на животе, расстёгивал крючки шинели, ослаблял в пазах и защелкивал ремень безопасности, одно неверие сменялось в нём другим. Он не мог поверить, что прослужил в армии два года, что занимался строевой подготовкой на плацу — зимой, весной, летом, осенью, маршировал в хэбэ, пэша, в шинели, в кирзовых сапогах с байковыми зимними портянками или хлопчатобумажными летними, — что ходил на построения и поверки и стоял на утреннем разводе ещё сегодня, — и он ясно ощущал, что всего этого не могло быть и не было, и что шинель на нём с чужого плеча. Или же он считал, что вибрирующий от запущенных моторов авиасалон и стюардессы, проверяющие, у всех ли застегнуты ремни, ему грезятся, а правда в том, что он продолжает служить, и однополчане в вильнюсской казарме настоящие, а авиапассажиры, смирно сидящие в креслах с накидками, поправляющие очки или одёргивающие пиджаки, надетые на свитера, и разворачивающие «Аргументы и факты» или «Комсомольские правды», — бесплотные тени, вымученные тоскующим воображением, — и тогда он доставал из кителя военный билет и рассматривал печать и дату увольнения в запас, и подпись комполка, и ненадолго успокаивался.

Тупоносый Ту-134 тяжело ухал в воздушные ямы. Виктор замирал, внутри себя тоже куда-то ухая, отворачивался к иллюминатору и зевал до гула за ушами, до слёз, прогоняя навалившуюся тугую глухоту. В ушах начинала звенеть и шелестеть кровь, как если бы он приставил к ним по морской раковине, а вслед за звоном Виктор опять глохнул. Стюардесса, красивая, тонкая, высокая, говорящая с механическим литовским акцентом, нагнувшись, беззвучно шевеля губами, протянула ему бумажный стаканчик. Зажмурив глаза от вылетавшего из стаканчика газа, стучавшего в веки, Виктор пил солёную минеральную воду, и пузырьки шипели, взрывались, оставляя на языке вкус мокрого картона, а за стеклом, за серебристыми элеронами, густела, дышала чёрным и белым косматая, волглая ночь.

Виктор летел транзитом через Куйбышев, прямого рейса из Вильнюса не было. В куйбышевском аэропорту пахло остывшими беляшами и кофейно-ячменным напитком. На фанерных полированных креслах сидя и лёжа дремали люди, укрывшись газетами, шубами, подложив под головы шапки. До регистрации час просидел Виктор на чемодане, вдыхая удушливо-нечистый воздух и чувствуя, как над плитками пола гуляет ветерок. В самолёте, не сняв шапки, он заснул и проспал весь рейс. Во сне он думал попросить минеральной воды у той обходительной литовской стюардессы, говорящей беззвучно, но попросить стеснялся, потому что предугадывал странный и строгий, на военный манер, её ответ: «Не положено». Потом ему привиделось что-то армейское, очень холодное, зимнее, с балтийским ветром. Он очнулся, когда его руки при посадке, при ударе шасси о взлетно-посадочную полосу, подпрыгнули на подлокотниках, а ремень безопасности при торможении сдавил живот.

Рукав шинели под круглым вогнутым стеклом намок, пальцев в ботинках на «рыбьем меху» Виктор не чувствовал, зубы мелко постукивали, кончик носа был как ледяной. Пока «Ту» летел, на запотевшем иллюминаторе накапливались, вибрировали и соединялись капли влаги, и ручейками сбегали на обшивку, а из-под стекла на высоте десяти километров тянуло жутким космическим сквозняком. Виктор отнял руку от пластиковой обшивки, поёжился. Из остатков сна, из первого армейского караула, приблизился к нему рот замкомвзвода и с ласковой ненавистью предупредил: «Не спи, дух, замёрзнешь». Виктору стало радостно. В том карауле он не мог заснуть или задремать. Впервые Виктор вышел на пост в январе 1988 года, дул промозглый, леденящий ветер с Балтики, термометр за окном караулки показывал минус 15 градусов, а это очень холодно в Литве, если дует с моря. Часовые мёрзли в овчинных тулупах и валенках. Но главное было не это, а то, что у Виктора были первые часы на посту, и он обходил по периметру освещённую прожекторами территорию, шёл по твёрдой земле, по сухой траве, из которой ветром выдувало снег, проходил возле кирпичных складов с минами, ящиками с детонаторами, взрывателями и какими-то боеприпасами, он точно не знал, с чем, — и охранял всё это. У него было приподнятое, боевое настроение, замкомвзвода не мог его испортить. Виктор надеялся при случае совершить подвиг: истребить острыми длинными пулями из АК-74 отряд захватчиков, возмужавших в потаённых лесных землянках времён Великой Отечественной или прибывших из агрессивной Америки, расстрелять во врагов два магазина, один в автомате и один из подсумка, — так, чтобы бодрствующей смене, прибывшей на пост подкреплять часового, уничтожать уже было некого.

Эстрадная музыка в динамиках смолкла. Командир экипажа пожелал пассажирам доброго пути, доброй ночи и от имени экипажа попрощался. Голос его был мирный-мирный, такой, как у совсем особенного командира, подчиняющегося пассажирам, и прощаться с ним было совсем не грустно, — и Виктор понял, что прилетел домой.

Устало улыбавшиеся стюардессы в униформе, в синих шапочках, попросили пассажиров не покидать кресел. Одна сказала официальным голосом: «До дополнительного приглашения», а вторая прибавила: «Сначала будут приглашены на выход пассажиры с задних рядов». Наверное, в тысячный раз стюардессы, заслонившие выход (к самолёту ещё не подали трап), видели перед собою отстранённые, оглохшие, слегка одурманенные полётом лица, собравшиеся в проходе, валящиеся на кресла, на подлокотники, друг на дружку, сердитые от образовавшейся тесноты и неразберихи. Виктор, увлечённый человеческим потоком, ликовал, что не остался в салоне последним. Быть может, оказаться в хвосте значило получить команду «отставить», — и по этому насмешливому, гнусному «отставить» военные в бушлатах, явившиеся в самолет через какой-нибудь тайный люк, запрут подчинившегося несчастного в туалете и с новым лётным экипажем отправят служить на два года заново, и по истечении службы опять посадят его на самолёт и дадут возможность потренироваться, и тогда-то прежде зевавший солдат обнаружит сноровку и дьявольскую силушку, и вскарабкается по задам и плечам, полезет по головам, поспевая впереди всех, и хохочущие от спектакля военные возьмут в жертвы другого нерасторопного.

Ступив на трап, Виктор едва не задохнулся от ветра, схватился за шапку. В спину ему ткнулся следующий пассажир. Виктор поднял чемоданчик к лицу, закрылся от ветра. Перчатка Виктора заскользила по гладкому, обшитому деревом поручню трапа, каблуки гулко простучали по обитым резиной металлическим ступеням.

Самолёт стоял на крайней, ближайшей к аэропорту «Рощино» полосе, и автобус не подали. Люди шли боком или спиной к ветру, брюки у мужчин трепетали. Виктор никак не мог вдохнуть полной грудью. Вокруг ног крутилась, завивалась метелица, спиралью обёртывалась вокруг шинели, морозным прикосновеньем обжигала щёки, мелкие снежинки как иголки кололи шею. Снег набивался под пуговицы, под полы, под язычки ботинок. За воротами, у низкого здания аэропорта, ветер оборвался, и Виктор, приспособившийся надавливать грудью на ветер, едва не повалился вперёд. Он глубоко вдохнул ртом и подышал в перчатки, чувствуя, как потеет нос и разлепляются смёрзшиеся ноздри. Немногие встречающие, собравшиеся за ограждением лётного поля, отчего-то смотрящие на Виктора, вызвали у него смутное, тупое раздражение.

О прилёте своём Виктор не предупредил ни отца, ни мать. И её не предупредил. Он не телеграфировал о дембельском дне, — писал, конечно, в письмах, что «скоро», а как скоро, не писал, придерживал, — к тому же точную дату увольнения ему сообщили лишь накануне. Он боялся сглазить: раскроешь, выдашь кому-то что-то — и это «что-то» отменится. Как он сглупил! Ведь он прослужил два года. Он был приведён к присяге, вооружён; главное же, он выдержал эти годы, жизнь за бетонным забором, в казарме, жизнь без неё, — и другого такого возвращения у него никогда не будет. Не будет, значит, и встречи в аэропорту. Всё могло пройти очень торжественно, незабываемо, — и тут хоть плачь!.. Виктор пошёл через маленькую податливую толпу встречающих. Люди у его плеча расступались и за спиною смыкались, высматривая не его, а кого-то своего, нужного и единственного, и выкрикивали имена. Виктор досадовал, что не дал телеграмму, две телеграммы. Очень теперь хотелось ему, чтобы его встретили, закружили и расцеловали, уронили бы на снег и стали бы сообща поднимать и как-то недоверчиво смеяться, — и чтобы последней приблизилась бы к нему она, вышла бы из темноты, из какого-нибудь уголка, и все расступились бы, и она тихо и страстно пожала бы ему руку.

 

 

3

 

За аэропортом и пристройками чернело, поднимаясь по пологим холмам, шоссе. Снежные струи лизали его и разлетались под фонарями в дым и в голубые потоки искр. За шоссе расстилалось снежное поле, где-то очень близко сливавшееся с небом. Ближняя половина неба была звёздной, на дальнюю надвигалась огромная туча, похожая на бетонную плиту.

По щекам Виктора будто прошлись вафельным полотенцем. Прикрываясь чемоданом, ощущая, как ветер задувает в рукава, как пальцы ломит от холода, он двинулся на свет фар и урчанье двигателей. Человек на стоянке такси, напряжённо скучавший у «Волги» с «шашечками», отделился от машины и сказал, как бы оправдываясь: «Красный рубль».

В жарко натопленной «Волге», пока шофёр выводил её на шоссе, губы у Виктора пересохли до гладкой плёнки. В машине таксист по-хозяйски огрубел: «Что, дембель, макнешь?» Говоря о деньгах, кажется, о двадцати пяти рублях, он пошевелил затылком, как ртом. Виктор отказался от водки, и всё же таксист с удовольствием засмеялся, одной рукою покручивая руль.

За наглухо задвинутыми стёклами шипела от быстрой езды метель. Небо затянуло, косо полетел мелкий снег, снежная крупа отскакивала от лобового стекла, осыпалась и до последней крупицы выдувалась с неподвижных «дворников». Снежная пыль, мешаясь с выхлопами и светом задних фар, вишнёво клубилась за капотом. Виктор прислушался к частому стуку сердца. За стук этот перед таксистом, слегка согнувшимся над баранкой, как бы наклонившимся к летевшей под колеса ночной дороге, ему стало стыдно, будто таксист за гулом мотора мог слышать или каким-то образом умел определять стук сердца пассажира. В липких, вспотевших руках — Виктор снял перчатки — он стал мять лёгкую солдатскую шапку с наглухо пришитыми, по правилу армейских дедов, ушами, и поглаживать большим пальцем выгнутую, тоже по заведённому обычаю, повлажневшую от тепла кокарду.

В рации рвались, лопались чьи-то голоса. Кто-то сухо, с перерывами, смеялся, смех тонул в ответном кашляющем и скребущем хохоте, а диспетчерша повторяла нервно, назойливо: «Восемнадцатый, отзовись! Витёк, куда запропастился?» Виктора окатывала волна нелепых страхов. Это по рации спрашивали его, его преследовали. Произошла ошибка, каких много происходит в армии. Сейчас таксист велит ему ответить, скажет: «Что молчишь, отец?», и Виктора вернут служить, ему прикажут явиться в ближайшую войсковую часть, а там велят заступить в наряд по столовой или отправиться в караул. Таксист сдаст его: переговорит с кем-то властным по рации, замедлит скорость, съедет к обочине, с треском в моторе, с железным рыком от переключения передачи развернётся и доставит его обратно в аэропорт. А там какой-нибудь бодрый начальник, военный комендант или дежурный молодой офицер, которому не приелось ещё носить ромбик на кителе, дерзкий и подпрыгивающий от надменности, всучит Виктору под роспись предписание. Или нет, они поступят коварно: таксист довезёт его до её дома, но Виктор не успеет наглядеться на неё, как перехватит его посыльный из райвоенкомата, всё знающий о нём, и объявит радостно, что служить солдатам по новейшему приказу министра Язова не два, а целых три года, и Виктор, военнослужащий срочной службы войсковой части такой-то, номер закреплённого автомата такой-то, номер противогаза такой-то, военно-учётная специальность и должность по штатному расписанию такие-то, призывается на дополнительный третий год.

И Виктор понял, что он не столько ждёт встречи, сколько боится новой разлуки, как бы уже спланированной кем-то. Люди разлучённые, ещё не соединившись после разлуки, а только зная о наступающем соединении, уже боятся разлуки новой, — и всегда будут её бояться, и это будет самый страшный и вечный страх в их жизни.

Показались окраинные дома на Ямской, пятиэтажки с чёрными матовыми окнами, с голыми отливами, побежали назад тополя и клёны. Виктор улыбнулся, скрывая улыбку от таксиста. Шофёр всего лишь ему не нравился, был наверняка грубоват и хитёр, но вовсе не собирался везти его обратно в армию, сговорившись с каким-то подлым комендантом. Мигали ночными жёлтыми огнями светофоры. Таксист притормаживал на перекрёстках, сворачивал, ни о чём не спрашивая Виктора. Задние фары встречного такси вспыхнули, выгнулись малиновой пунктирной дугой, медленно проплыли в боковом стекле, дуга прострочила пальцы Виктора, а водитель посигналил товарищу — о, таксисты замечательные люди и хорошие товарищи! — и вырулил на главную улицу города, улицу Республики, переливавшуюся от светофорных огней, и набрал скорость.

В кителе у Виктора лежала помятая, с обтрепавшимися краями черно-белая фотография. Ему захотелось достать её, всмотреться в изломанную фотобумагу, но он возвращался, и надо было смотреть не на фотографию, а на живого человека. На улице Горького он попросил таксиста остановиться, не сворачивая к дому, и шофёр усмехнулся мягкости его тона, повёл бровями в зеркальце.

 

(Конец фрагмента.)

 

© Олег Чувакин, 2005-2006

 

Скачать бесплатно повесть «Сердце по имени Виктор» в форматах PDF и FB2 и посмотреть другие повести Олега Чувакина: ссылка.

Полюбилось? Поделитесь с друзьями!

Вы прочли: «Сердце по имени Виктор»

Теперь послушайте, что говорят люди. Скажите и своё слово, коли желаете. Чем больше в мире точных слов, тем счастливее наше настоящее. То самое, в котором каждый миг рождается будущее.

Не видите формы комментариев? Значит, на этой странице Олег отключил форму.

9 отзывов

  1. Есть у меня ваша бумажная книга с этой повестью. Очень ею дорожу.

  2. В первых же строках — солдатская шинель тех времен НА ПУГОВИЦЫ НЕ ЗАСТЕГИВАЛАСЬ.

    1. Да, спасибо. Конечно же, на крючки. Все мы помним верхний крючок. Подправлю.

    2. Какие внимательные и миролюбивые читатели. Повесть читается легко , с интересом, красивый стиль изложения, грамотный. Мысль течёт плавно, без «рытвин и ухабов». Хотя события не изобилуют в тексте, но всё-равно, читается с интересом. Молодец, Олег!

  3. Шок — это по-нашему! И от повести тоже…Сильно написано…А сколько вкусных деталей! Прочла с упоением! Спасибо!

  4. Ой! Опять потерялась. Открыла ссылка, а там тот же фрагмент. Где дочитывать?

Добавить комментарий для Евгения Повч Отменить ответ

Ваш email не публикуется. Желаете аватарку — разместите своё личико на Gravatar. Оно тотчас проявится здесь!

Отзывы премодерируются. Символом * помечены обязательные поля. Заполняя форму, вы соглашаетесь с тем, что владелец сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя и электронный адрес, которые вы введёте, а также IP. Не согласны с политикой конфиденциальности «Счастья слова»? Не пишите сюда.

Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.

Номинант международного конкурса В. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).

Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).

Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).

Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).

Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).

Организатор литературных конкурсов на сайтах «Счастье слова» и «Люди и жизнь».

По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.

Олег Чувакин рекомендует начинающим писателям

Вы пишете романы и рассказы, но выходит незнамо что. Показываете друзьям — они хвалят, но вы понимаете: вам лгут.

Как распознать в себе писателя? Как понять, стоит ли мучить себя за письменным столом? Почему одни авторы творят жизнь, а другие словно полено строгают?

Вопрос этот формулируют по-разному, но суть его неизменна.

У Олега Чувакина есть ответ. Прочтите его книгу. Она бесплатна. Не надо подписываться на какие-то каналы, группы и курсы. Ничего не надо — только прочитать.

Сборник эссе «Мотив для писателя» Олег создавал три года. Двадцать эссе сами собою сложились в книгу, посвящённую единственной теме. Теме писательского пути. Пути своего — и чужого.

Коснитесь обложки.

— Олег, тут так много всего! Скажите коротко: что самое главное?

— Самое главное на главной странице.

Как стать писателем?
Как обойтись без редакторов и курсов?
Author picture

Возьмите у меня всего один урок. Я изучу ваш текст и выдам вам список типичных ошибок в стиле, композиции, сюжете. Вы одолеете их все при мне.

Станьте самому себе редактором!