После тебя

Текст участвует в конкурсе рассказов «История любви».

Автор об авторе: «Яшина Екатерина, из Москвы. Родилась 19.02.89. По образованию журналист, работала корреспондентом на региональном ТВ «СТС-Астрахань», вела авторскую передачу «Это интересно», работала внештатным корреспондентом в региональной газете «Антенна-ТелеСемь» и фотографом в журнале «Prime Time». Позже работала сценаристом на Первом федеральном канале, в «Добром утре». Параллельно писала анонсы концертов и спектаклей для сайта KudaGo. На данный момент в декрете, но продолжаю развивать свои творческие стороны».

---

Чего ты, Ритка, красивая такая, а женихов нет?

Кто ж его знает. Нет и нет. Время не пришло.

А за меня пойдёшь?

Отчего не пойти, пойду, коль не шутишь.

И потом была скромная свадьба, прабабкины кольца из червонного, Лидкино платье напрокат и мамины парадно-выходные на каблуке-рюмочке. А вместо путешествия — Тырныауз и первая коммуналка с шумными соседями.

Этот текст победил в конкурсе. Поинтересуйтесь.

Андрюшка родился худенький, синюшный. Все время плакал, есть хотел. Молоко не прибывало. Уж Ритка грудь и тёрла, и мяла, и чай на травах по рецепту соседки-балкарки пила. Ничего не помогало. Сядет, бывало на стул скрипучий у окна и плачет вместе с Андрюшкой от бессилия, пока Боря с вахты не вернётся.

Опять без меня не спали?

Уснёшь тут. Вон как разрывается, а у меня ни капли.

Ну ничего, полежи маленько, отдохни. Я его покачаю, а потом что-нибудь придумаем.

И он обязательно придумывал, как обещал.

Сам поди вон как устал, вольфрам свой добывать. Супу тебе погрею.

Ничего, успеется. Прикорни, пока Белкины патефон не включили.

Не успели и глазом моргнуть, как мальчишка подрос, первое «мама» выдал, песок с сандалии на вкус попробовал и папку, смеясь, за усы потрепал. Щеки на бульоне округлились, на колготках даже резинку пришлось удлинять.

Вон какой пацан крепкий, а ты переживала, что до весны не протянет. Протянул и перетянул.

Ой, Боречка. Не сглазь, плюнь через левое. Три раза, да не смейся. На людях-то не целуй, ну что удумал. Неприлично же, Борь. Борька!

Да брось ты, Рит. Ну их всех!

С холодами новых забот прибавилось, переезды, чемоданы, горшок Андрюшке первый купили, дорожный. Боря в контейнер коробки с книгами укладывал, посуду отечественную, да в три газеты, чтобы уголки не отбить. Комод чешский самый тяжёлый вышел, а кровати решено было в коммуналке оставить. Скрипели, собаки, хуже некуда. Ещё и пружины то и дело под рёбра норовили впиться.

Я тебе новую кровать куплю, со спинками резными, как у царицы.

Вечно ты, Боречка, выдумаешь. С кастрюлями ящик не забудь! Да места все пересчитай.

* * *

Владикавказ встретил ливнями, Эльбрусом в снегу, новым жильём от завода и маленьким парком через дорогу.

Ну как тебе, Рит? Нравится?

Нравится, Боречка. И уезжать больше никуда не хочу.

Рита, как кошка, перемен не любила. Стабильность ее успокаивала и борщи вкуснее делала. В Боре же с детства кипела жажда приключений, подстёгиваемая рассказами деда-золотопромышленника и журналами про тайгу с черно-белыми снимками. Но Рита ему была дороже.

Летом Наташка на свет появилась. Крошечная, тёплая, со вздёрнутым Бориным носом.

И скулы-то твои, и уши. Вон чё любовь творит. Как под копирку, удивлялась Рита.

Так в тихой трёшке на пятом прошла промозглая осень с лимонными чаями, горами в туманах, алоэ на подоконнике и поцелуями под пуховым одеялом, пока дети спали.

Люблю тебя, Ритка.

Тише. У стен ведь уши.

Всё глаза дурного их счастью боялась. В уголок комнаты образок повесила, да ладан на чугунной сковородке по воскресеньям жгла, злые силы отгоняла.

Зима пришла нехолодная, малоснежная. Возле райисполкома ёлку кособокую купили, ватными человечками украсили, огурцами из папье-маше, ирисок на нитки нанизали. Красиво получилось. Ритка у спекулянтов помазок выторговала немецкий, с чёрной рукояткой из дерева и шерстью барсучьей. Боря три часа в очереди в универмаге за «Красной Москвой» отстоял. По одному флакону в одни руки. Но Борька аж два за взятку унёс. Всё ради Риты. Она эту «Москву» страсть как обожала.

Как это ты, Боречка, два пузырька урвал?

Дедушке Морозу снежинок в карман побольше подсыпал! — смеялся Борис.

Ну фокусник!

Весна как-то незаметно пролетела, а конец лета, точно сорока, новые вести на хвосте принёс. Боре контракт на Севере предложили, зарплату хорошую, отпуска длинные и санаторно-курортные. Он путешествовать любил, обрадовался. Да и засиделись они в объятиях Эльбруса с Казбеком.

Рит, да ты не расстраивайся. Мы ещё сюда вернёмся, вот те крест.

Рите Владикавказ полюбился, с его народом отзывчивым, пирогами осетинскими и питьевыми фонтанчиками на аллее. Но Боря ей был дороже. Посему решено было чемоданы паковать.

* * *

Была в сопках своя особая прелесть. Изумрудные от мхов и лисохвоста, они успокаивали и радовали глаз. А к концу июля рыжели от ягод морошки, словно кто-то разбросал по холмам крупные оранжевые бусины.

Возле хаты разбили теплицы с огурцами и дубовыми бочками под закваску. Дров к морозам заготовили. В погреб варенье из кислых яблок натаскали да компотов вишневых. «Мишку на севере» в посылке от бабы Зои решено было туда же отложить, до праздников новогодних, вместе с плиткой горького и мешочком грецких орехов.

Зимы в Магаданской области стояли суровые, вьюжные. Как с утра минус пятьдесят ударит, так потом тепла до самого мая не жди. Боря в шахты, Рита Наташку с Андрюшкой по самый нос укутает в два тулупа, штаны ватные, валенки, да платками пуховыми сверху повяжет. Обоих под мышку и пешком в детский сад, пять километров от села. Да побыстрее, пока ветер не поднялся. А сама думает, как же там Боречка. День через день в шахтах обвалы случались. Боязно ей за мужа было.

Ты уж аккуратнее, шептала Рита тихонько, провожая Борю на смену, я ж без тебя никак, сам знаешь.

Он ее в макушку нежно чмокнет, по волосам погладит и на вахту.

Не боись, Ритка. Где наша не пропадала.

А раз, вернувшись за полночь, шмыгнул Борис под тёплое одеяло, прямо в комбинезоне рабочем, с угольной пылью на щеках. Рита перепугалась, думала, случилось чего недоброе. А Боря ей на ушко:

Рит, а поехали в Гагры?

Какие Гагры?

Какие, какие! Абхазские! Неделю через всю страну на поезде! На красоты нашей Родины посмотрим, южным воздухом подышим. Купальник тебе в полоску купим и шляпу с полями, как у актрисы французской!

Неделю? На поезде? Вот фантазёр!

И были Гагры, и купальник в полоску, и кофе в турке на песке, и хачапури по-аджарски, и сгоревшие носы со спинами. Променады вечерние, лимонад дефицитный и фотокарточки у моря на память.

И много ещё чего было после. Калуга с музеем Циолковского, Брянск, ночные посиделки на веранде под гитару в Адлере у лучших друзей, светлячки в предгорьях Кавказа, поцелуи с привкусом Терека на виду у всех в центральном парке, вопреки советским устоям, красные яблоки на краснодарском базаре, внуки, правнуки и любовь, которая весь этот мир создала.

* * *

Что, Боречка… Как тебе сегодня спалось? Молчишь. И я чуток помолчу, посижу с тобой… А вон Нина Ивановна. Недалеко она от тебя, соседи, что там были, что здесь. Оно ж ведь вон как мир тесен. Поди ворчит так же, кошек своих вспоминает.

Знаешь, а мне по молодости сон снился, странный такой. Я тебе не рассказала тогда, боялась беду накликать. Сплю. Мать ко мне приходит, на кровать тихонько садится, подушку поправляет, говорит: «Рит, давай заберу Борьку. Он со своими шахтёрами за воротник закладывать начал. Неровен час, так и до горячки недалеко». Я её отчитала тогда, обиделась. Сказала: «Судьба он моя и ничейная больше. Со всем справлялись, и с этим справимся!» И справились ведь. Да, Боречка? Ну ты помолчи, помолчи, отдыхай. А правнуков у нас уже двое. И у всех твои черты, в каждом тебя вижу. Один шебутной, фантазёр, точно как ты помоложе. Путешественником хочет стать, журналы твои на чердаке в сарае нашёл. Младшенький тихий, сообразительный. Ушки точь твои торчат. Помнишь, где ты с Вовкой на фотографии в Бурятии? Тебе-то оно, наверное, оттуда тоже видно? Хорошие у нас дети. Да и не в кого им плохими быть, родной ты мой.

А я, знаешь, себе место рядышком приготовила. Чтоб не раскидало нас по разным сторонам. Ты здесь, я там. Не дело это. Все надо заранее продумать. Катьку Сироткину предупредить, чтоб она мне лилии к оградке не носила. Ты же знаешь, я их вони на дух не переношу. А она, дура старая, вечно веник этот на день рождения припрёт, хоть топор вешай. Да и какие мне теперь дни рождения без тебя. Считаю часы, когда снова свидимся. Скучаю я, Боречка. С книжек твоих пыль каждый день стираю, словно зайдёшь сейчас, в кресло сядешь, да станешь читать с «Примой» в мундштуке. Всё обещал опосля, чтоб сердце мне не разбить. А на деле оно вон что вышло. Уж я после тебя. Это ж ведь мы предполагаем, а бог-то, он располагает. Чему да когда случиться.

Огород бурьяном порос. Сил на него никаких не осталось. А у тебя так и колосилось всё. У тебя рука лёгкая, добрая. Хоть спичку в землю воткни, всё прорастало. Тыквы, как в сказке про Репку, тянешь-потянешь. Помнишь, Боречка? Ну что тебе ещё рассказать, не знаю. Вот, смотри, конфет твоих любимых принесла, с холодком, мятных. Чтоб тебе там послаще было. Я б и кофе кружку поставила, крепкого, с молоком, как ты всегда пил. Да скажут, бабушка совсем из ума выжила, дедову могилку кофеём поливает. А не положено.

Да много у нас чего не положено было, в наше-то время. Плакать не положено, переживать не положено, обниматься не положено, любить — и то не положено было. А мы любили, по-настоящему. Никого, как тебя, не любила. И после тебя никого не полюблю. Люся-соседка в свои восемьдесят умудрилась жениха найти, как Каспара похоронила. А мне оно не нать. Ты моим мужем всегда был, им и останешься…

Да что ж это, обед уже? Ой-ой-ой, заболтала тебя. Ну ты спи, спи, родной. А уж завтра, с утречка, я ещё загляну.