Кофе в Петербурге

— Ну вот, всё и началось… — неопределённо протянул мужчина за соседним столиком, явно обращаясь к Ирине.

Некоторое время назад он фланировал по набережной, оглядывая немногочисленную публику кафе с видом инспектора инкогнито, пока его взгляд не сфокусировался на Ирине. Сделав ещё кружок, он незаметно зашёл с тыла и вдруг вынырнул из-за спины, на мгновение заслонив собой вид на Неву, которым она любовалась. Заявив таким образом о своём присутствии и бросив на Ирину взгляд, исполненный усталой заинтересованности, мужчина опустился на соседний стул.

Ирина досадливо нахмурила лоб, мелькнула мысль: «Не поискать ли другое кафе?» Но так счастливо всё сошлось: и чудный вечер, и хорошая погода, и уютная обстановка открытой террасы, и бесподобный вид на Неву, что не хотелось нарушать очарование момента. «В крайнем случае, отпор дать смогу, тем более такому уставшему любителю приключений», — усмехнулась она и поднесла к губам чашечку кофе. Кстати, тонкий аромат хорошего кофе тоже добавлял очарования моменту, и она успокоилась.

Незнакомец тихо сидел, откинувшись на спинку стула, и время от времени поглядывал на Ирину из-под полуприкрытых век. Девушка успела позабыть о его существовании, когда прозвучала эта фраза:

— Ну вот, всё и началось…

— Что началось? — скорее автоматически, чем из любопытства, спросила Ирина.

— Вы — привлекательны, я…

— Не продолжайте, — поморщилась Ирина, поднимаясь с места.

Незнакомец будто стряхнул груз неведомой усталости и быстро произнёс:

— Простите, это была неудачная попытка пошутить! Останьтесь! Вы так уютно устроились на этой террасе, что, честное слово, было бы непростительно вас потревожить! — При этом его полуприкрытые глаза распахнулись и обнаружили такую ясную синеву, что Ирина на мгновение забыла, почему она решила уйти.

Заметив тень сомнения в её взгляде, он добавил:

— Лучше я пересяду, чтобы не смущать вас!

Незнакомец отошёл и сел поодаль, оставляя для себя возможность видеть Ирину.

Девушка снова присела на стул, пребывая в лёгком замешательстве. Последняя тирада незнакомца сбила её с толку. Начало диалога было банальным, но… привычным. Ирина была очень привлекательной молодой женщиной и, конечно, знала об этом. Многочисленные комплименты сыпались на неё обильным дождём с детсадовского возраста и продолжались до нынешнего 30-летия. За неделю до отъезда, в день своего рождения, Ирина стояла перед бабушкиным зеркалом. Зеркало было старинным и, по семейному преданию, переходило по наследству от бабушки к внучке. Отражение именинницы в резной потемневшей раме казалось портретом, таким же старинным, как и само зеркало. Чёрные кудри, крупными кольцами спадающие на плечи и спину, зелёные миндалевидные глаза, мраморная кожа, стройная фигура… Помнится, бабушка говорила, что внешность Ирины — слишком яркая для провинции, а для счастья нужна тишина и возможность затеряться…

Да, затеряться ей никогда не удавалось. А хотелось иногда… Собственно, Ирина потому и поехала в конце отпуска в Петербург, чтобы затеряться в толпе большого города и почувствовать себя свободной от взыскательных взглядов и невидимой, но очень высокой планки, которой она должна соответствовать. Кто и когда установил эту планку и почему Ирина должна была тянуться до неё всю жизнь, она не задумывалась, но всегда знала, что не может позволить себе учиться средне, работать кое-как, выглядеть небрежно и вести себя недостойно. Девушка всю жизнь чувствовала себя в луче огромного прожектора, который высвечивал каждый промах и не давал права на ошибку. Её называли гордостью школы, потом университета. Не только за красоту, разумеется, — за ум, образованность и то неуловимое обаяние благородства, которое трудно описать, но нельзя не заметить.

Учителя, а затем преподаватели в университете прочили ей блестящую карьеру в каком-нибудь крупном центре. Бабушка тоже советовала не задерживаться в провинции. Почему же Ирина осталась в этом маленьком городке? Всё просто: бабушка, старенькая добрая бабушка, была всей её семьёй, какую она знала с раннего детства. И это было важнее удачной карьеры и крупных центров. Ирина любила заходить в бабушкину комнату, где осталось всё так, как было при жизни милой старушки, — уголок, где ощущалось присутствие родного человека, как будто бабушка вышла на кухню заварить чай… Ирина подолгу задерживалась в комнате и рассматривала фотографии родных, которые перемежались со старинными образами святых угодников. От лиц и ликов шёл тёплый свет, и девушка верила, что они все вместе находятся в чудном мире — очень далеко и в то же время близко, так близко, что только протяни руку и позови… Ирина вдруг поняла, почему она решила ехать именно в Петербург: бабушка когда-то говорила, что их предки отсюда. Значит, прекрасные дамы и господа с фотографий жили в этом городе, ходили по этим улицам, и эти улицы помнят их шаги, голоса… Ирина ощущала, что ушедшие родные крепко связаны с ней, что она не одна в этом мире. Но всё же так хотелось, чтобы родной человек присутствовал в её земной жизни! Девушка говорила себе, что приехала спрятаться от взглядов, но точнее было бы сказать — от перекрестья чужих, недоброжелательных взглядов. Хотя Ирина уже давно привыкла к сплетням соседок, к зависти подружек, к глупым претензиям её незадачливых кавалеров, но… Как же хотелось снова почувствовать на себе тёплый взгляд бабушки! Под этим взглядом она чувствовала себя не безупречной красоткой, а просто обычной девушкой, уставшей и мечтательной, чья необычность заключается только в том, что она любима и единственна для обладателя этого тёплого взгляда.

Закат догорел, опалив стрелку Васильевского острова огненными лучами и превратив ненадолго невские воды в расплавленное золото. Кофе тоже подошёл к концу. «Пора домой», — вздохнула Ирина и представила свою съёмную квартирку. Жильё, хоть и малогабаритное, было вполне уютным. Единственным недостатком, по мнению Ирины, была глухая стена дома напротив. Каждое утро, раздёргивая шторы, Ирина натыкалась взглядом на эту стену и думала, что если бы она была художником, то обязательно нарисовала на ней что-нибудь эдакое… стильное и красивое.

Когда Ирина поднялась, незнакомец подошёл к ней и просто спросил:

— Вы не против, если я вас провожу? — И тут же добавил: — Если я вызываю у вас опасение, то могу следовать за вами по другой стороне улицы.

— В этом случае вы будете вызывать у меня ещё большее опасение! Лучше уж следуйте рядом. Под присмотром.

— Иван, — представился мужчина, слегка кивнув.

Ирине показалось, что при этом он почти щёлкнул каблуками, как старомодный военный во время знакомства с благородной дамой.

— А вы предпочли сохранить статус прекрасной незнакомки. Что ж, это правильно, вам идёт.

— Так что вы там сказали про начало? — спросила Ирина, чтобы уйти от неудобного вопроса. — Что началось?

— Простите, замечтался, расфантазировался… Знаете, я ведь художник…

— Ну конечно, — заметила Ирина. — Почему не капитан дальнего плавания?

— Пожалуй, капитан дальнего плавания — звучит более романтично, — заметил вслух Иван.

Ирина слегка покраснела. «Хорошо, что сумерки! Хотя… Почему меня это беспокоит?»

— Но я действительно художник. И с этим ничего не поделаешь… Увы, мои творения не выставляют в музеях и галереях, но вы наверняка их видели, учитывая, что вы, как я заметил, неравнодушны к кофе.

Ирина вопросительно взглянула на художника, и он пояснил:

— Я пишу эскизы для рекламы, в последнее время — для рекламы кофе. Вот вышел подышать невским воздухом да сюжет какой-нибудь поймать для вдохновения…

Ирина иронично приподняла брови, и художник тут же заметил:

— Да-да, мы, рекламщики, тоже нуждаемся в порции вдохновения… Вот увидел вас и залюбовался: набережная, уютное кафе, мечтательная девушка с чашечкой кофе — очень красиво. И романтично. Я даже хотел попросить у вас разрешение сделать набросок для рекламной заставки, но увидел грусть в ваших глазах и подумал: «А ведь тяжело всё время находиться в перекрестье…»

Ирина чувствовала себя так, будто слой за слоем с неё сматывали защитный кокон, который она тридцать лет старательно наматывала на себя. Но под взглядом ясных синих глаз Ивана она не чувствовала себя неуютно. Наоборот, каким-то необъяснимым образом она будто возвращалась домой — к бабушке, к её тёплому любящему взгляду. «Наверное, Питер на меня так действует», — подумала она, делая всё же слабую попытку защититься от непонятного происходящего.

Сумерки сгущались, прохожих на улицах становилось всё меньше, с моря потянуло зябким бризом. «Жаль, что я приехала в Петербург в конце лета, надо было в конце мая — когда стоят белые ночи…» — с сожалением отметила про себя Ирина.

— Жаль, что вы не посетили это кафе в конце мая, — заметил Иван, — тогда можно было бы гулять по Питеру хоть ночь напролёт!

Девушка в ответ только озадаченно взглянула на него. «Что-то я действительно сегодня засиделась на набережной! И от дома далеко отошла… — привычно начала себя отчитывать девушка и тут же встряхнулась: — Небольшая порция легкомыслия женщине не помешает!.. Так, кажется, говаривала бабушка».

Но привычная Ирина в ней мысленно покачала головой. «Я тебя не узнаю, Иванова!» — примерно так сказала бы её классная руководительница. Кстати, о фамилии — только ленивый или уж совсем равнодушный знакомый не говорил ей, что фамилия Иванова ей не подходит. Бабушка когда-то упоминала, что прадед Ирины назвался Ивановым, когда приехал в их городок после войны… Ну не вяжется Иванова с этими смоляными кудрями и зелёными глазами, которые искрящимися звёздами сияют на лице! Помнится, соседский мальчишка Витька ещё в детском садике выразил предположение, что у неё в глаза встроены фонарики!

Ирина улыбнулась воспоминанию и взглянула на провожатого: «А ведь у Ивана глаза тоже светятся, только синими огоньками!» Странно, но тот неприятный незнакомец, из-за которого она хотела покинуть кафе, куда-то исчез. Будто сбросил тяжёлый ватный тулуп, который на него натянул какой-нибудь злой колдун, и предстал добрым молодцем! И этот молодец не вызывал у неё никаких неприятных впечатлений (осторожная Ирина не решилась сказать себе, что он вызывает у неё только приятные впечатления). Несмотря на пристальное, а иногда и назойливое внимание противоположного пола, у девушки решительно не было опыта хоть сколько-нибудь серьёзных отношений. Все подружки уже отметились в городском загсе (а некоторые и не по разу), а Ирина продолжала ходить с букетами на чужие свадьбы и крестить чужих детей. Углядев как-то после очередной подружкиной свадьбы грусть-печаль в глазах любимой внучки и затаившийся немой вопрос, бабушка вдруг сказала:

— Лосось в Чёрном море не водится!..

— А кто водится? — растерялась Ирина.

— Ну, бычки, скажем…

— Бычки?.. — Внучка не могла сообразить, что за головоломку задала ей мудрая бабушка. — А лосось где же?

— Где-то в другом месте… — загадочно и очень уверенно ответила бабушка, и расстроенная внучка вдруг успокоилась, хотя так и не поняла смысла загадочной фразы.

Незаметно они дошагали до Ирининого дома и остановились перед глухой стеной.

— Могу поспорить, что ваши окна выходят на эту стену.

— Как вы узнали? — заинтересовалась Ирина.

Ей действительно становилось всё более любопытно, каким образом Иван догадывается о таких вещах, которые даже хорошо знакомые люди понимают с трудом. Или вовсе не понимают. Какое-то воспоминание шевельнулось в душе мягким клубочком — что-то, связанное с бабушкой… Но нет, не вспомнилось…

— Мы, художники, такие!.. — хотел было сынтересничать мужчина, но передумал. — Если бы ваши окна выходили на этот, — он показал рукой на другую сторону дома, — прямо скажем, премиленький скверик, или на эти старинные ворота, вы бы не стали так долго засиживаться в кафе. — Запнувшись на секунду, он всё же добавил: — Действительно, зачем торопиться девушке в пустую квартиру, где её ждёт только эта глухая стена?

Несмотря на всё возрастающую симпатию, девушка решила обидеться:

— С чего вы взяли, что в пустую? Кстати, это не моя квартира, я в ней только на время отпуска — и живу не здесь!

— Не стыдно признаться в одиночестве…

Ей показалось, что он сейчас назовёт её по имени, но вспомнила, что решила играть роль прекрасной незнакомки и всё ещё не вышла из неё:

— Ирина, — подсказала она.

— Ирина, — задумчиво произнёс художник, будто решая, в какие краски раскрасить это имя. — Ирина, в одиночестве нет ничего позорного! Это просто грустно. Иногда…

Но Ирина кинулась защищать свою территорию:

— Нет никакого одиночества! Кстати, время позднее, кофе мы уже выпили достаточно, так что… Всего хорошего!

— Всего хорошего, прекрасная незнакомка! — Иван чуть улыбнулся, одними уголками губ — совсем как бабушка, когда маленькая Ириша капризничала. — Спокойной ночи!

— И вам! — буркнула Ирина, не желая сдаваться, и быстро шагнула в темноту подъезда.

«Давно ли ты такая смелая стала? — поинтересовалась у себя прекрасная незнакомка. — Ведь обмирала от страха, входя в подъезд, стоило задержаться до темноты». «А теперь совсем не страшно, — ответил внутри неё какой-то новый, весёлый голос. — Когда вслед тебе сияют два синих фонарика!»

Расчёсывая свои кудри перед сном, девушка вдруг вспомнила, как бабушка рассказывала ей про своего мужа — Ирининого дедушку. Дед часто отвечал бабушке на невысказанные вслух вопросы, или они одновременно думали об одном и том же. Ирине тогда показалось это забавным, а бабушке — вполне естественным: «Двое любящих людей настроены на одну волну — что тут удивительного?»

Уже засыпая, девушка повторила эту фразу: «Что тут удивительного?..» И всё-таки Петербург — удивительный город!.. Всё время какое-то ожидание чуда…

Утро. К слову, последнее утро в Петербурге… Ночью поезд помчит её обратно в тихий сибирский городок… С этими мыслями Ирина налила себе из турки утренний кофе и подошла к задёрнутым шторам. «Здравствуй, Питер!» — поздоровалась она, привычно раздёргивая шторы…

Что это? Глухая стена перед окном ожила: очертания набережной, стрелка Васильевского острова, лёгкая рябь на воде, уютная терраса и… мечтательная девушка с чашкой кофе в руке!