У настоящего писателя страх лишь один: не попасть в точное слово, написать хуже, чем можно было бы, отдать читателям текст, в котором два лишних прилагательных и пара ненужных кавычек.
Девять страхов писателей. От боязни чистого листа до кошмара вечных правок
Настоящий писатель не страшится чистого листа. Он не боится читателей и критиков. Не страдает от недооценки себя и не считает себя бездарностью. Он с такою отвагою смотрит в будущее, что его боится сама смерть.
Человек за письменным столом, пишущий поперёк обществу, возражающий большинству, человек, измученный поиском единственно верных слов, направленных в дали космоса, — невероятный смельчак, фантастическая личность. Так просто его не напугаешь.
Боятся другие.
Страх начать. Боязнь белого листа
Страх белого листа — это вовсе не писательский страх. Про писательские страхи могут втолковывать своим то ли клиентам, то ли пациентам разные психологи, маркетологи, блогеры и прочие товарищи, к писательскому искусству непричастные.
Страх перед чистым листом может возникнуть у любого человека, который решился написать что-то: хоть школьное сочинение, хоть поздравление любимой тёте.
Открытки с готовыми текстами — это эксплуатация таких вот страхов.
Дрожь перед бумажным листом или перед белой страницей на экране монитора означает одно: человек не знает, о чём ему писать и как это написать.
Как избавиться от вздорной боязни чистого листа?
Напишите что-нибудь на этом листе. Ни о чём ни думая. Слово, три слова, пять слов, абзац. Всё, вы прогнали страх!
Вариант посложнее: сначала подумайте, потом запишите придуманное. Таков обычный писательский способ работы.
Страх не окончить. Сюжет пугает, герои не слушаются
Страх не завершить начатое присущ литературным новичкам. Боязнь не окончить повесть или роман происходит от обыкновенной лени или, как нынче мудрёно выражаются, прокрастинации, и тоже не связан прямо с писательством.
Хотите написать роман? Или цикл рассказов? Так садитесь за стол и пишите! Не валяйте ваньку.
Помните: разрушение сюжета и отказ героев подчиняться — это нормально. Герои не будут вести себя так, как вы задумали в плане. Не будут! Они, чёрт возьми, живые! И ненормально, когда вы втискиваете живых героев в мёртвую схему.
Не получаться будет всегда. Но зачем этого бояться? Нужно работать. Нужно слушать своих героев. Они-то вам и помогут! Записывайте их слова и подчиняйтесь им.
Кому показать рассказ или роман? Писателю! Проверьте свой литературный талант. Закажите детальный разбор рукописи или её фрагмента.
Не герои вас слушаются, а вы слушаетесь их. Как только вы усвоите это, так и станете писателем. А у писателя никаких страхов нет!
Сколько редакций выдержит автор? Капитуляция перед бесконечными правками
И это не писательский страх. Поднять лапки может любой гражданин.
Капитуляция перед бесконечными правками есть сдача позиций из боязни труда. В сущности, это трусость.
Писать романы мучительно трудно. Ты не успел написать главу, а уже правишь её. Вот ты выкинул начало, изменил середину и взялся переписывать конец. Переписав конец, ты понял: новое начало ломает старую сюжетную логику. И ты снова садишься за начало. А уж ночь на дворе. Глаза красны, спать хочется. Хочется ещё больше, чем героине из одноимённого рассказа Чехова.
Страх вечных правок излечивается одним действенным способом. Писатель перебирает мысленно все произведения, которые он довёл до конца: написал и десять-двадцать раз переписал, выправил.
Значит, он напишет и эту вещь.
Так приходит осознание труда. Хороший текст — итог утомительного труда. Кажется, что живёшь в аду, что проходишь круги специального наказания.
Зато, добравшись до чистовика, плачешь от счастья.
Неприятие. Полное равнодушие публики к автору
Равнодушие? И при чём же тут писательский страх?
Проблема игнорирования, проблема пассивного неприятия и отталкивания, мучит каждого человека. От доярки на ферме до менеджера среднего звена в коммерческой фирме, продающей утюги и кофеварки.
Равнодушием мы все окружены в радиусе малом и большом. Равнодушие окружает нас слоями плотными и разрежёнными. Равнодушие бывает близким и далёким. Мы и сами равнодушны.
Что до писателей, то таковых расплодилось на планете непомерно много. Их число выскочило за пределы количества читателей, вылетело за читательскую орбиту.
Оригинальный автор, творец подлинного живого слова, найдёт себе читателей. Такого человека равнодушием не напугаешь. Это он напугает целую толпу своим равнодушием!
Сегодня у него сто читателей, а за гробом сто тысяч и сто миллионов. Роман «Стоунер» люди принялись читать спустя десятки лет после смерти романиста. Наверх эту книгу подняли неравнодушные люди.
Цените своё слово. Думайте о будущем. И помните: обратить на себя внимание неравнодушных — задача не собственно писательская. Её решение мучит каждого человека.
Когда читатели не понимают писателя
Непонимание — беда человеческих отношений, а не литературная беда. Das Verständnis ist hilfreich. Это немецкая поговорка. Понимание полезно!
Люди вообще плохо понимают друг друга. Люди женятся и разводятся. Люди дерутся и убивают друг друга из-за нелепых споров и глупых теорий. Многие люди практически утратили коммуникативный навык и привыкли пользоваться междометиями, криками, жестами и смайликами, а не грамотно выстроенной речью. Такие-то люди порой и себя не понимают.
Всего один урок. С вашим текстом. Вы и писатель. Больше никого. За 120 минут вы научитесь избавляться от типичных ошибок в сюжете, композиции и стиле. Закрепив полученные навыки, вы сможете обходиться без редактора.
С чего бы писателю ждать, что его поймёт и оценит публика, да ещё в большом количестве?
Это скорее болезнь надежды, аффект, описанный Спинозой, нежели боязнь понимания. Не надейтесь на понимание, но держите в голове простую истину: кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Если с этим у вас порядок, забудьте о страхе непонимания. Вероятно, вас просто не читают — либо читают по диагонали, на манер товарища Ленина.
Это ужасно — прослыть бездарностью
Прозаик и учитель Николай Никонов всю жизнь задавался вопросом: кто ж это причисляет писателя к классикам?
Разобраться с классиками, лжеклассиками, суперклассиками меня всегда и мучительно тянуло. Кто и что возводит в сан? Кто и за что? Критика? Народ? (Да ведь есть и совсем не читающий народ!) Кто ещё? Товарищи, друзья по цеху? Дождёшься от них. Вот затоптать — пожалуйста. Кто ещё? ЦК? Ни один из возведённых им не выдержал проверку временем. Итак, значит, время? Господи? А если переиздавать не будут? И всё-таки, наверное, время. Вот почему я даже очень обрадовался, когда некий известный мне человек сказал: «Не надо делать из Н. классика». Сказал он это, по-видимому, убеждённо, а я, когда узнал, обрадовался.
Н. Никонов. В поисках вечных истин
Берите пример с Николая Григорьевича Никонова.
Живите как будто в машине времени.
Пишите так, чтобы с полок и стен вам кивали классики. Соединяйте прошлое с грядущим.
Боитесь спятить?
Не пишите.
Глупость, выставленная на всеобщее посмешище
И какой же, скажите на милость, это писательский страх? Вон сколько о глупости и косности человеческой написал Салтыков-Щедрин! Страницы из XIX века читаешь в третьем десятилетии XXI века так, будто Салтыков в соседней комнате новый очерк пишет!
Глупость присуща натурам любым. Из разных слоёв, каст, страт, профессий и кварталов. Она встречается у плотников, электриков, художников, складских работников, менеджеров и (боже упаси) у политиков! А уж насчёт выставлять её на всеобщее посмешище все мы мастера.
Вы боитесь какой-то особенной глупости, редкой, писательской? Персональной писательской глупости?
Так не будьте глупым человеком в литературе! Пишите о том, что досконально изучили, что хорошо знаете. Почитайте-ка статьи критика Александра Кузьменкова о всяких лавровенчанных писателях. Кузьменков покажет вам глупых в ассортименте.
И ничего, им ведь не стыдно выставляться… на премии.
Страх писателя перед критикой и негативными отзывами
Боязнь критики существует в любой профессии. Рабочий боится мастера, мастер боится начальника цеха, тот боится главного инженера, а тот — генерального директора. Да и генерального директора могут покритиковать — хозяева предприятия или местные власти.
Таким образом, страх перед критикой тоже не писательский страх. Ничего специфического в нём нет. Исключая разве что публичность.
Вот публичность есть уже примета более узкая, примета профессий, связанных со зрителями, слушателями, читателями. Но ведь публичных профессий много. Артисты, художники, музыканты, скульпторы, балерины, спортсмены, руководители крупных компаний и светские дамы… Устанешь перечислять.
Вас критикуют? Радуйтесь! Критика означает, что вы пришли к славе. Публичность привела вас к известности. И все ваши страхи, описанные выше, как в унитаз смыло! Не смыло? Покритикуйте сантехника!
Биологическая дрожь организма. Писатель и нищета
И ещё один страх, которым пугают себя писатели. Литературой не прокормишься, а потому придётся голодать, прозябать в нищете.
Это правда: литературой не прокормишься, если не станешь приспособленцем. Примерно таким, о каких писал Н. Никонов, см. выше. Или таким, каких припечатывал А. Кузьменков, см. в Сети.
Голодных профессий достаточно и без литературы. А потому и этот страх не является писательской духовной собственностью.
Тот, кто нашёл призвание, не имеет выбора.
Он не будет писать ради денег.
Ведёт его бесстрашие.
Олег Чувакин, у вас есть писательские страхи?
Нет, я бесстрашный писатель.
- Я никогда не испытывал страха перед чистым листом. Лист я брал (и беру) лишь для того, чтобы поскорее записать накопившиеся слова.
- Страх не окончить рассказ, повесть, роман — нормальное состояние автора, я давно с ним сжился и давно привык к мысли, что писательский труд есть мучение. Зато когда завершаешь рукопись, летаешь, выше стратосферы поднимаешься, в космосе оказываешься, у звёзд греешься, по планетам путешествуешь.
- Я сам себе грозный критик и страшный редактор.
- Я не ищу популярности у бульварной публики. Я потешаюсь над потребителями литРПГ, эротики с драконами и русских фанфиков на темы корейских комиксов. Лев Толстой говорил о таких: поедают тухлятину из помойки.
- Деньги ко мне не идут, а я отвечаю им тем же. Я не плут, не мошенник, не коррупционер, не блогер-миллионник и не сынок какого-нибудь партократа. Не в деньгах счастье. А в чём? В слове.
- Я научился быть собой. Учился я этому долго и тяжело. И я знаю, что на Земле живёт восемь миллиардов человек. Мой герой из рассказа «Чёрные снежинки, лиловые волосы» сказал: «Я проживу жизнь и умру самой гордой смертью: в неизвестности». Так-то.
- По моему эссе «Выбора нет» школьники пишут выпускные сочинения. Сочинения о смысле жизни и счастье. У меня нет наверху никаких знакомств. Никто не продвигал меня в школьные программы с темами сочинений. До сих пор не знаю, как моя фамилия попала в один список с фамилиями Гончарова, Толстого и Некрасова. Стало быть, у меня есть шанс сделаться классиком, которого проходят в школах. Со временем, разумеется. Мёртвым классиком, разумеется.
Олег, что вы посоветуете писателям, которые трясутся от девяти страхов?
Посоветую научиться быть собой.
Те, кто трясётся, никакие не писатели. Быть может, они слесари-водопроводчики, актёры, космонавты, учителя математики, переводчики, программисты, капиталисты, производители розового чтива и стивены кинги. Но не писатели.
3 отзыва
Ах, как вы правы! Страхи если и есть, то совсем другие. Например, мне тоскливо от мысли, что если работа забуксует, я опять себя съем. Или вот — приснилось, что сижу в кресле, уютно подобрав ножки, и читаю Тургенева. Хорошо знаю этот потрепанный томик из детства. И вдруг — вижу свою фразу! Из опубликованной книжки!!!
Фух… Классический кошмар!
Быть собой. Такие простые и понятные слова. Но много ли мы знаем людей, способных быть, а не казаться? А сами? А если честно? Большинство из нас даже не задумывается о том, почему всё так, а не по-другому. Другие винят в своих неудачах окружающих. Третьи всем вроде бы довольны — квартира, дача, машина, счет в банке. Только их ли это выбор на самом деле? Немногие осмелятся предположить, что им подсунули фальшивое «бытие». Единицы поймут, что живут чужой жизнью. Кто из них сумеет вырулить на свой путь?..
Страха нет, есть лень-матушка. Или как там: прокрастинация. Причины сего не ясны, хотя, может, это некий сдерживающий прием подсознания: ведь писательство — это измененное сознание, своего рода психоз. Ты уже себе не принадлежишь, ты никому не принадлежишь, ты одержим, ты не слышишь окружающих, ты их не видишь иногда даже, ты не голоден, ты не здесь — ты в другом временном измерении, часы как минуты, ты видишь видения, слышишь слова, пульс высокий, лихорадит. Потом, как и у всякой психотропной штуки: обвал, упадок. Перечитывание. Разочарование. То, что вчера казалось гениальным, сегодня — бледный канцелярит. Перечеркивание. Вычеркивание. Вытирание. И по новой. Ну вот организм себя и защищает от таких качелей с помощью книжек других, пледа, дивана, чая. Хотя никуда от этого все равно не деться.