Память

Помню, много лет назад, когда деревья были молодыми, как и я, произошёл один случай, за который мне безумно стыдно. В начале двухтысячных годов первый день сентября выдался очень солнечным и поистине жарким. Мы собрались на школьную линейку: я, вся наряженная в самые стильные образы тогдашней моды, на каблуках, мои сыновья в кипенно-белых рубашках, а также разодетые муж и друзья — все стояли на школьном дворе в ожидании празднования начала нового учебного года.

Наши дети были разные по возрасту и шли в 4-й, 6-й и 7-й классы. Линейка в школе всегда проходила в самых лучших традициях шаблонного показательного выступления для образовательного учреждения системы образования. На торжественное мероприятие всегда приглашали представителей власти и государственных структур, представителей милиции и бизнеса, а также «важных» родителей, которые внесли огромный «вклад» в развитие школы. А именно купили линолеум или очередной шкаф, или что-то материально важное для нужд школы.

Сначала выступал педагогический состав школы, который возглавляла её директор Тамара Владимировна. В мои былые годы обучения в этой образовательной организации она работала учителем географии. Благодаря своим организаторским способностям и коммуникативным навыкам, а также обладая особой педагогической харизмой, она смогла за самое короткое время стать директором школы, сместив почитаемого учителя физики в погоне за директорским креслом.

Выступала директриса всегда не менее сорока минут, рассказывая, как хороша её школа, педагоги, предметы и плавно переводя тему к завуалированной лести для представителей приглашённой тогдашней власти. Затем представители власти перехватывали пальму первенства ораторской похвалы и выступали также около получаса, рассказывая, как много они сделали для образования и в целом для подрастающего молодого поколения в регионе.

Бедные наряженные дети стояли в шеренгу на большом школьном стадионе с букетами цветов в руках, ожидая окончания торжественной части линейки. Родители же, напротив, сделав фотографии своих детишек, спешили отметить это дело в кулуарах общепита. Я была в их числе. Мы с друзьями уже запланировали своё торжественное мероприятие, посвящённое этому долгожданному празднику. Мы хотели пойти в один из торговых центров, где дети смогли бы качественно провести свой досуг, занимаюсь всевозможными интерактивами, а взрослые сладко или полусладко посидеть в ресторане.

После окончания линейки мы всем нашим дружным составом прошли через школьные ворота, где я увидела свою бабушку. На то время ей уже было за семьдесят. Она стояла очень странно одетая: в ярко-красной шапке, красном шарфе, в пальто и с букетом цветов. В тот момент мне стало стыдно, что она в такой одежде, что она пришла без приглашения, что все на неё смотрят и что она хочет подарить цветы учителям и не собирается уходить. Тогда в её глазах я увидела голубой горный и неподвижный хрусталь, который молчаливо и глубоко смотрит вглубь тебя, а внутри него тихая леденящая бездна. Позже я стала замечать, что такой взгляд имеют мудрые люди, прожившие очень долгую и тяжёлую жизнь…

— Ба, привет. Что ты здесь делаешь? Зачем ты пришла? — спросила я её.

— У правнуков праздник, я пришла посмотреть и цветы подарить, — сказала бабушка Зоя.

— Давай цветы и иди. Линейка закончилась, — сухо сказала я.

Кирилл и Ярослав, мои сыновья, подошли к ней и поздоровались. Они её очень любили, впрочем, как и она их. Бабушка их обняла и сказала, чтобы они подарили учителям цветы, а также незаметно сунула им деньги. Она мне также постоянно незаметно от всех совала деньги на булочку и новую одежду, вплоть до окончания университета. Мне было безумно стыдно, что она в этой непонятной шапке и шарфе летом, что она держала цветы с такой гордостью, как будто стояла на подиуме Олимпийских игр на самом высоком первом месте. Что мы все такие красивые, а она портит наш имидж. Бабушка ушла, а мы поехали праздновать начало учебного года.

* * *

Когда я была в школьном возрасте, я очень любила ночевать у бабушки Зои. Утром всегда горячие блинчики со сметаной, вареньем и другими сладостями. Кроме этого, жареная картошка, бутерброды, тосты. Я всегда удивлялась, почему она делает так много всего на завтрак. Я всегда срывалась на неё, что чай горячий, что картошка недожаренная, что блины не сладкие и т. д. Но она всегда молчала, дула на чай и сахарила блинчики. Как-то моя маленькая сестра сказала ей, что горшок холодный и она на него не пойдёт. Так бабуля дула на горшок — мы с этого всей семьёй смеёмся до сих пор.

Когда я утром от неё шла на остановку, чтобы поехать на автобусе в школу, то проходила около ста метров по парку. Дорога всегда была какая-то тёмная, настроение плохое, да ещё галки постоянно галдели и стаями летали высоко надо мной. Я поднимала голову и мне казалось, что это самое хмурое и устрашающее небо, что что-то зловещее витает по дороге в эту проклятую школу, а мне ещё ждать нужного автобуса и ехать минут пятьдесят до неё.

Между тем я вспомнила, как мы с бабушкой симуляли уроки. Мои родители и я вместе с ними и со своей сестрой жили через дорогу от бабушки и дедушки. Бабушка всегда хотела, чтобы сын с семьёй жил рядом и она могла бы общаться с ним и внучками как можно чаще. Я вышла от родителей, где мне завтрак не готовили никогда, и пошла на остановку. Подойдя к остановке, я поняла, что не особо хочу в школу и пошла к бабуле.

— Ба, привет. Я себя плохо чувствую, — сказала я.

— Что такое? Что болит? — волнительно спросила бабушка.

— Ну просто тошнит, — сказала я.

— Ну ложись, сейчас сделаю тебе чай. Конфеты вкусные есть и твоя любимая колбаска, — сказала бабушка, зная, что со мной всё хорошо.

Я бросила свой портфель и в одежде легла на кровать. Тут в дверь постучали. Как всегда, в неподходящий момент пришла моя мама. Она видела, что я перехожу дорогу и сворачиваю вправо, а не влево. Бабушка зашла в комнату и сказала:

— Быстро залезай под кровать и молчи.

— Мам, привет, Оксанка не у тебя? А то она перешла дорогу и пошла в вашу сторону, — сказала мама.

— Ну где ты её видишь? Ребёнок в школу пошёл. Устаёт бедная, тренировки, уроки, нужно и отдыхать, — сказала бабушка Зоя.

— Мы все устаём. Ладно, пойду в магазин, нужно масло купить. Вам что-нибудь купить? — спросила мама.

— Надь, а что, у тебя даже масла нет? У меня всё есть, нам ничего не нужно, — сказала бабуля.

Мама после этого фыркнула и ушла. Бабуля сказала мне, чтобы я вылезла из-под кровати, и мы пошли пить чай и хохотать. Но, кстати, это был не первый опыт симуляции школьных уроков. Как-то она меня отвозила в школу сама, так как ей тоже нужно было ехать по своим делам. Но когда мы ехали мимо кинотеатра, я предложила пойти в кино, и, к моему изумлению, она крикнула водителю, который уже проехал остановку, чтобы тот остановил автобус. Водитель даже с ней не стал спорить, а просто остановил и пожелал счастливого пути. Мы с бабушкой пошли в кино на какую-то мелодраму (утром больше ничего интересного не показывали). Но всё равно это было лучше, чем сидеть в школе и засыпать. После кино мы ели мороженое, смеялись, гуляли, ходили на карусели, а потом поехали домой.

Ещё помню историю, когда я лет в двенадцать попалась на куреве. На самом деле я пробовала курить только один раз в жизни и мне жутко не понравилось. Помню бабушкин двор. Это был не просто двор, а место особого притяжения. Они с дедом жили на первом этаже двухэтажного дома, который, по их словам, строили немцы. Дома были одинаковые и стояли друг рядом с другом, а между ними росли кустарники и деревья. Потолки в домах были очень высокие, стены очень толстые, а люди очень добрые. Во дворе стоял огромный стол, где с детства нас, детей, кормили, устраивали чаепития всем дружным двором. Еда казалась очень вкусной, даже борщ, который мы так не любили есть, мы съедали быстро и даже просили добавки.

Вместе было так приятно сидеть, смотреть друг на друга, смеяться, когда кто-нибудь обольётся, и просто проводить время в такой семейно-соседской атмосфере добра, детства и беззаботного счастья. Позже мы устраивали для взрослых всевозможные концерты, где пели, танцевали, играли спектакли и весело проводили детство. И вот, когда нам стукнуло по 11-12 лет, мы вдруг почувствовали себя очень взрослыми и начали окунаться во взрослую жизнь с помощью курения модных в то время сигарет «More». Их продавали поштучно в каждом ларьке, который стоял на каждой автобусной или трамвайной остановке.

Обычно мы ходили за гаражи, где поддавались матершинным волнам красноречия и покуривали, каждый по паре сигарет. Я пробовала один раз и мне хватило на всю жизнь. Меня тошнило так, что я не могла смотреть вообще на сигареты и до сих пор не переношу даже просто этого мерзкого запаха. В тот день я подержала чужую сигарету в руках, так как моя подружка ходила по нужде.

И вот я пришла домой, а там самое страшное — это моя мама. Было предельно страшно, потому что её конёк — это безапелляционное контратакующее нападение на жертву, а именно на меня, на отца и иногда на мою сестру. Она начала меня обнюхивать и просить, чтобы я дыхнула. Она всегда меня во всем подозревала. Кстати, после сорока лет она немного начала мне доверять, но не деньги. Но, к сожалению, мои пальцы полностью пропахли табаком. Я начала яростно объяснять, что это не я курила, а подруга, что мне не нравится вообще даже запах. Но все мои нелепые попытки оправдаться вызывали ярость моей маман. Тут за меня вступилась любимая бабушка. Она, совсем не курящий человек, подкурила у деда сигарету и начала ходить по комнате и просто держать её в руках, иногда затягиваясь. Мне было очень смешно смотреть на эти артистичные выпадки бабули, тем более что она почему-то была на каблуках.

— Надь, ну понюхай! Пахнут? — сказала бабуля.

— Зоя Семеновна, вы что? Хватит цирк устраивать. Вы сына выгораживаете всегда, а теперь и внучку. Это всё ваша порода! — сказала мама.

— У нас-то порода дворянская, а ты из какого села? Из Просковьевки? Порода у вас знатная, не то что у нас, — засмеялась бабуля, почувствовав полную победу и возможность грамотно поставить на место мою маму.

— Ой, простите, у вас же в роду были любовники Екатерины, извиняюсь. Простите за мою неосторожность поколебать голубую кровь вашей династии. Вчера вон принц Игорь, ваш сынок, опять пришёл за полночь и цитировал «Молодую гвардию» вслух, — сказала мама.

— Вот, представляешь, какая память у моего сына: даже в таком состоянии он может полчаса читать роман наизусть, — сказала бабуля.

— Надь, а помнишь, тебя в одних джинсиках Игорёк привёл, мы тебя хоть накормили, а то совсем худая была! — засмеялся дед.

— Юрий Петрович, и вы туда же. Ну вас, — засмеялась мама.

Потом, когда мама ушла, бабушка легла со мной рядом и сказала:

— Знаешь, я бы не хотела, чтобы ты когда-либо курила, это мерзко.

С тех пор я не курю совсем.

Когда я стала взрослой, мне отец рассказал такую историю про мою бабушку. Это было в конце 1970-х годов. Бабуля тогда работала в фешенебельном ресторане «Орбита», а отец с удовольствием пользовался этим и каждые выходные с друзьями проводил в этом месте. Бабушка всегда оплачивала застолье, но отец меру знал. Он иногда играл в карты на деньги, но бабушка не знала об этом. Как-то раз она обнаружила, что не может найти фамильную золотую печатку с гербом. Она тогда обыскала весь дом, вытряхнув всё и всех, вместе с дедом и сыном, но не нашла. Тогда отец признался, что проиграл эту печатку местному авторитету, который в те года был «смотрящим» по району в криминальных кругах. Бабушка ему ничего не сказала, просто не разговаривала с ним несколько дней, сухо отвечая на его вопросы. Прошло несколько дней. Как-то на улице отец встречает своего приятеля-картёжника, а тот говорит:

— А мать-то у тебя не промах! Уделала всех. С вашей семейкой теперь точно никто играть не будет.

— Не понял? Она что, играла в карты на деньги? — взволнованно спросил отец.

— А то! Она пришла к нам в пятницу и спрашивает, где тут Нара. Нара вышел к ней, а она ему и говорит: «Тут Игорёк мой вещицу ценную для меня по дурости своей проиграл, хочу вернуть, если на зубы не переплавили. Играю по-крупному. Если не боишься, давай».

Нара был авторитетом криминального мира. Он держал район, смотрел за порядком и делал то, что обычно входит в функционал такого рода деятельности. Это был высокий мужчина средних лет с тёмными волосами и карими глазами. Он активно занимался спортом, имел достаточно весомое влияние на других авторитетов и любил авантюры разных уровней и мастей.

— Тетя Зоя, я вас уважаю, но так не могу. Давайте продам, цела ваша вещица. Игорь пообещал, что скоро её отыграет, — сказал авторитет.

— Нет, Нара, не по понятиям покупать своё. Давай, играем. Игорёк молод и немного глуп ещё, не знает, с кем играть и на что. Давай сыграем на печатку. Я выигрываю — ты мне печатку, ты выигрываешь — я тебе деньги и банкет. Но в любом случае с Игорем больше никто из вас играть не будет, — твёрдо сказала бабуля.

— По рукам! — сказал Нара и пригласил её к столу.

На тот момент ей было около пятидесяти лет. Она была невысокого роста, плотного, но стройного телосложения, с ярко-рыжими волосами, убранными в строгий пучок, и морковной помадой. От неё всегда пахло сладким парфюмом «Красная Москва», но на ней этот аромат чувствовался как-то особенно притягательно. Одета она всегда была по моде: строгий костюм, маленькая сумочка, исключительно из натуральной кожи, шёлковый платок и красивый свежий маникюр, обрамленный золотыми кольцами.

Подробностей игры отец не знал, знал лишь то, что бабушка не только отыграла печатку, но и выиграла большую сумму денег. На неё она и накрыла шикарный банкет всем представителям этой широкопрофильной организации в знак примирения, также пригласив артистов и оплатив живую музыку. С тех пор с Игорем никто не играл.

У моей бабушки был ещё один сын, старше моего отца на несколько лет, но он разбился на мотоцикле в тот день, когда ему исполнилось 18 лет. Рано утром раздался телефонный звонок и ей сказали, что её сын Юрий мёртв. Нет таких слов, чтобы описать её состояние. Но всю последующую жизнь она постоянно поминала его в церкви и не ела яблоки до Яблочного Спаса, говоря: «Вот я съем яблоко, а Юрочке на небе не достанется. Он будет стоять в очереди, а ему скажут, мол, твоя мама ест яблоки на земле за тебя». Она всю жизнь хранила его фотографию и украдкой плакала, чтобы никто не видел.

Она винила себя за то, что купила ему этот мотоцикл, что согласилась, чтобы он уехал поступать в театральное училище, что мало времени уделяла ему. С такой тяжёлой болью она и жила, каждый день улыбаясь и шутя, но в душе нося этот металлический груз вины, нереализованной любви и сожаления. Детство её тоже не было таким сладким, как у нас. Деревню, где она жила в годы войны, захватили немцы, но они были человечными и хорошо обращались с людьми, а ей даже иногда давали сахар и шоколад. Но как-то раз на их деревню начали сбрасывать бомбы. Тогда ей ещё не было десяти лет, и она гуляла во дворе с подружкой. Когда началась бомбёжка, они побежали в разные стороны. Бабушка спряталась в каком-то сарае. После бомбёжки она пошла искать подругу и сначала нашла кусочек ноги со знакомым носочком и туфлей, а потом и остальные части подруги… Эту историю она мне рассказывала сама.

Сейчас мне за сорок лет, я мать двоих взрослых сыновей. Моей бабушки уже нет в живых. И сейчас, когда я её вспоминаю, на мои бесстыжие глаза всегда накатывают слёзы. Я вспоминаю всё, чего не помнила и не могла по достоинству оценить. В моей голове всплывают разные истории из моей жизни, из моего детства, из юности и зрелости. И во всех ситуациях она вела себя грациозно, благородно и мудро. Я бы многое отдала, чтобы вернуть то время, когда она стояла в красной шапке и пальто, держа в руках цветы. Какая же я была глупая и жестокосердная особа, какими же низменными категориями мыслила! Мне безумно стыдно сейчас за это. Я с душевным трепетом вспоминаю всё, что касается моей бабушки. Её самые вкусные в мире блинчики, её жареные пирожки, которые дышали любовью, белоснежное постельное бельё, которое приятно хрустело под тобой, огромнейшие пуховые подушки и многое другое.

Даже с радостью и юмором вспоминаю то время, когда она заставляла меня с сестрой постоянно мыть окна, а их было много, и вешать шторы, каждый месяц. Она настолько была чистоплотной и лёгкой на всякий подъём, что вдыхала в дом с очередной уборкой и ремонтом новую прекрасную и счастливую жизнь, находя всем членам семьи дополнительные обязанности. А какие она устраивала обеды и ужины! Вся семья садилась за большой стол, на столе стоял белоснежный фарфоровый сервиз с золотой каёмкой, серебряные вилки и ложки, которые она чистила ежедневно. Часто бабуля готовила утку с яблоками, уху по-царски, жареные пирожки с картошкой, а на десерт торт «Наполеон» с чаем. А деду и отцу доставался настоящий армянский коньяк. С тех пор я так шикарно в один присест не ела ни разу.

Перед тем как она умерла, мне приснился сон, в котором она шла мне навстречу, и в этот момент кто-то ударил меня ножом в живот… И от боли я проснулась. Спустя несколько секунд зазвонил телефон, было около пяти часов утра. Я уже знала, что звонит мама, чтобы сообщить мне, что бабушка умерла.

— Она умерла? — не дыша, спросила я.

— Да, — тихо ответила мама.

В тот день я долго разговаривала с ней, сидя у её кровати, в надежде, что она меня слышит. Я рассказала ей всё, что чувствую, как люблю её, все свои проблемы, всё то, о чём думала. Но лучше такие вещи говорить при жизни любимых людей. Лучше дарить любовь, радость и счастье тогда, когда есть любая возможность.

Гуляя по старому бабушкиному двору, где прошло всё моё детство, я вдруг поняла, что роднее этого двора нет ничего. Я вспомнила всех своих друзей, всё то, что было там, в прошлом. Вспомнила, как сидела на заборе садика, который располагался рядом с домом, и каждый день просила бабушку забрать меня. Вспомнила, как упала с турника, делая двойное сальто. Вспомнила, как чуть не разбилась на велосипеде, показывая, как я могу ехать без рук, и многое другое.

Поняла, что только с ней могла разговаривать на разные темы, ничего не боясь и говоря предельно честно и обо всём, и что только она никогда меня не упрекала ни в чём. Благодаря бабушке я поняла, что такое настоящая бескорыстная любовь, которая «долготерпит, милосердствует… не завидует… не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит… никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

И она до сих пор жива в моей памяти и всегда рядом со мной.