Сказка о катастрофах

Катастрофа не осознаёт своей неизбежности, как и Лёлька не осознавала своего глобального оледенения сердца.

Непрекращающаяся трель от входящих сообщений заставила Лёльку сначала крупно вздрогнуть, а потом всё же с трудом открыть глаза. Рука по привычке нырнула под подушку за телефоном, который продолжал противно пищать.

«Лёленька, на улице сегодня прохладно, возьми что-нибудь тёплое».

«И не забудь позавтракать!»

«Только поешь как следует, а не йогурты свои».

«Валентин Борисович опять ругался: ты влезаешь в дела чужих участков. Пожалуйста, занимайся своими домами! Мне неловко за тебя краснеть».

«Надень шапку, опять заболеешь».

Быстро пробежалась глазами по сообщениям и недовольно фыркнула, отправляя короткое «Хорошо». До подъёма оставалось всего семь минут. Пытаться уснуть уже не имело смысла, поэтому Лёлька с тяжёлым вздохом сползла с постели.

Утренние наставления матери стали уже чем-то рутинным, вызывающим только лёгкую горечь и совсем немного возмущения.

Алёне, которую ещё с ранних лет все звали не иначе как Лёлькой, вот уже пару лет как перевалило за двадцать, но для Смотрителей она была всё ещё ребёнком. Поэтому буквально каждый из старших товарищей считал своим долгом наставить девушку на путь истинный. Особенно сильно её журили за вмешательство в жизнь чужих подопечных.

От сверстников Лёльку отличала разве что прогрессирующая с каждым днём апатия (которая на деле не такая уж редкость среди молодых людей, ищущих свой жизненный путь) и почётная (в самых узких кругах) должность Смотрителя. Последнее стало для выпускницы университета непосильной ношей, беспрестанно тянущей вниз. И если есть мнение, что, не коснувшись самого дна, нельзя подняться на вершину, то Лёлька готова была его оспорить. По ощущениям, она находилась на этом самом дне вот уже четвёртый месяц — ровно столько длится её работа на посту Смотрителя. Примерно столько же девушка мечтает, чтобы с её эмоциональным фоном тоже кто-нибудь поработал, потому что она уже решительно не выдерживает давления со всех сторон.

Должность Смотрителя передаётся по наследству, поэтому с самого рождения Лёльку готовили к тому, что она будет помогать людям. Главной задачей её было нормализовать эмоциональный фон человека, уравновешивать его чувства, чтобы особенно сильные из них никому не навредили.

Так, если вы вдруг будете испытывать жгучую, всепоглощающую ярость и обиду на соседа, который в очередной раз подбрасывает мусор вам в почтовый ящик (из чисто бытовой вредности), а потом вдруг внезапно успокаиваетесь и решаете поговорить, уладить всё миром, — над вами поработал Смотритель. Наверняка он увидел исходящий от вашей ауры багряный дым, почувствовал сильный запах острого перца и горелого хлеба (смесь злости и обиды) и поспешил вмешаться. Ведь в его силах найти причину негативных эмоций и постепенно свести их на нет.

Но это не так легко, как может показаться. Смотрители должны действовать аккуратно, строго по инструкции: сначала заменить ярость на лёгкое возмущение, а обиду — на недоумение, а после оставить только слабое недовольство вперемешку с желанием узнать причину такого отношения к себе.

Люди часто не понимают, как важны их эмоции и к чему они могут привести. Так, если у человека наблюдаются проблемы с сердцем, ярость и злоба могут спровоцировать различные серьёзные болезни или даже привести к инфаркту. Смотрители стараются не допускать вспышек отрицательных эмоций и аккуратно контролируют положительные.

Будучи ещё совсем молодой и сострадающей, Лёлька хотела помочь буквально каждому человеку в небольшом городе, где она прожила всю свою жизнь. Но всего за четыре месяца она успела сделать кучу ошибок, которые исправляли её более опытные товарищи. Не вникая в саму суть негативных эмоций, Лёлька нейтрализовала лишь то, что лежало на поверхности. Из-за этого человек хоть и становился на время более спокойным, даже счастливым, но спустя время негативные эмоции подобно шторму в море старались поглотить его, утянуть на самое дно, в агрессию или депрессию. Именно поэтому Смотрителям и нельзя было вмешиваться в дела других участков. Так они могли скорее покалечить человека, чем помочь ему.

На вверенной ему территории Смотритель постепенно узнавал подопечных, у него было время добираться до сути негативных эмоций, погружаясь в так называемые Кроличьи норы.

Вообще этот феномен до сих пор не могли объяснить даже самые именитые и уважаемые Смотрители. Кроличьи норы — это возможность ненадолго слиться с подопечным, испытать его эмоции, понять чувства и мысли, буквально увидеть мир его глазами. Кроме того, часто причина нашей апатии, гнева спрятана глубоко внутри, в воспоминаниях. Тогда на помощь приходят предметы, дорогие сердцу, или те, с которыми человек редко расстаётся. Они хранят самое дорогое, что может быть у человека — воспоминания, поэтому Смотрители называли их Ларцами. Их не перепутать ни с чем: излучающие клубы дыма, они пахнут теми эмоциями, которые буквально пропитывали человека в прошлом.

Лёлька зашла в троллейбус, привычно поздоровавшись с кондуктором. Это был уже пожилой мужчина, приветливый и добрый, но почему-то всегда бесконечно печальный.

В его некогда голубых, а сейчас выцветших серых глазах читалась щемящая тоска и грусть. Лёльке очень хотелось бы помочь ему, хотя бы ненадолго подарить такое необходимое каждому человеку счастье. Однако мама всё же права. Вмешиваться в дела чужих участков запрещено, а Валентин Борисович (куратор Смотрителей их города) и без того постоянно отчитывает и Лёльку, и её маму. Но как же ей хотелось прошептать пару простеньких заговоров, чтобы настроение мужчины улучшилось, чтобы ушла его печаль!

Дорога до нужной остановки занимала ровно тридцать две минуты. Ещё пять — дойти до места работы. А у Смотрителей, безусловно, всегда была и людская работа. Она становилась источником дополнительного заработка и хорошим прикрытием: создавалась видимость самой обычной жизни Смотрителя.

В музее, где с недавнего времени стажировалась Лёлька, её встретили приветливо, будто старого друга. Обязанностей у девушки пока было немного: помогать работникам музея в каких-то мелких делах, вроде перепечатывания документов или видеосъёмки экскурсии по новой экспозиции. На самом деле Лёлька не была уверена, что подобный род деятельности для неё. Контактировать с большим количеством людей каждый день, излучать всегда лишь положительные эмоции, продвигать культурное наследие в массы — всё это казалось слишком ответственным. А Лёлька даже с обязанностями Смотрителя категорически не справлялась, хотя к ним она готовилась с детства. Впервые со своей силой она столкнулась в восемь лет, путешествуя по Осло.

Стоит уточнить, что мама Лёльки, Варвара Игоревна, всей душой любила свою работу и искусство во всех проявлениях. Именно поэтому путь их лежал в Национальную галерею Норвегии. Однако Варвара Игоревна не учла важного факта — юным Смотрителям часто сложно противостоять сильному эмоциональному полю, которое излучают Ларцы.

Лёлька немного отстала от мамы, восторженно рассматривая полотна известных художников и попутно выдумывая истории о героях той или иной картины. Она весело порхала по залам, пока вдруг не почувствовала сильный, смердящий запах полыни и жжёной травы (тогда она ещё не знала, что это показатель отчаяния и ужаса). Лёлька начала вертеть головой по сторонам в поисках источника запаха и заметила клубы чёрного дыма, кружащего вокруг одной из картин. Знаменитый «Крик» Эдварда Мунка. Впоследствии эта картина ещё долго мучила Лёльку во снах.

Варвара Игоревна не учла, что юных Смотрителей часто насильно затягивают Кроличьи норы.

Первое, что ощутила тогда совсем маленькая Лёлька, — ветер, пробирающий буквально до костей. Как острое лезвие проворно режет бумагу, так и ледяные вихры терзали тело. Пару минут девочка собиралась с мыслями, а когда всё же открыла глаза, увидела небо, пестревшее алыми красками. Облака походили на вату, насквозь пропитанную кровью, а закат предвещал скорую катастрофу. Уши обожгло стенаниями людей, которые доносились будто отовсюду, окружали в плотное кольцо, душили. Лёлька не знала, что всё происходящее — не её чувства, не её эмоции, а художника, который предчувствовал скорую гибель общества, обнищание его человечности. Печальный художник долго вглядывался в сторону психиатрической лечебницы и ощущал на себе муки заключённых там — насильно ли, добровольно ли. Его корёжило от обжигающего отчаяния, от бесконечной тоски, от жгучего страха перед будущим.

Перед глазами всё плыло: люди, превращающиеся в безликие вытянутые фигуры, облака, больше похожие на небрежные мазки художника, редкие птицы-кляксы. Круговорот эмоций затягивал в свою воронку, неизбежно тянул на дно. Лёлька не знала, как сопротивляться этому. Не знала, сколько времени томилась в этом адском котле из человеческих переживаний и чувств. Но когда смогла вырваться из Кроличьей норы, точно знала, что эмоции — вещь губительная. И ещё долго просыпалась от кошмаров, где главным героем был Эдвард Мунк.

Размышления прервал негромкий, приятный голос директора музея — Натальи Владимировны. Та копалась в каких-то бумагах и частенько поглядывала на часы, чего-то ожидая. На румяном лице женщины играла лёгкая улыбка. Такая бывает у людей, которые долго находятся в предвкушении чего-то хорошего.

— Скоро на экскурсию придут студенты, пофотографируешь их немного?

Лёлька рассеянно кивнула, получив в ответ благодарную улыбку.

Пока девушка помогала музейным работникам настроить нужную аппаратуру в актовом зале, заполняла документы, студенты уже успели ознакомиться с зарождением литературы, переходом от церковно-служебных книг к светским.

— …назначил верному слуге пенсию, тот остался жить в имении в Спасском. Захар Фёдорович следил за порядком в доме и продолжал служить Тургеневу…

До Лёльки доносился убаюкивающий голос экскурсовода, когда девушка настраивала фотоаппарат.

Она поднялась в недавно отремонтированный зал, посвящённый творчеству Тургенева. Здесь выставлялись экспонаты, ранее не представленные. Девушка обратила внимание на витрину, дымившуюся голубым. «Ларец!» Лёлька тихонько вздохнула. Пытаясь не обращать на витрину внимания, она быстро сделала несколько снимков студентов. Те столпились вокруг экскурсовода, слушая и изредка что-то спрашивая.

— …Захар написал письмо Григоровичу, другу Ивана Сергеевича, где выражал искреннюю благодарность своему господину, и…

Письмо. В голове пульсировала мысль, что письмо — это, очевидно, Ларец. Бороться с силой, которую источал предмет, было невыносимо. Он словно хотел, чтобы Лёлька увидела своими глазами, как страдал верный слуга, прочувствовала это.

Запах скисшего молока ударил по обонянию, не оставляя сомнений. От письма тянуло глубокой тоской и одиночеством. Голубые вихры дыма расползались по комнате, огибали многочисленные витрины, пока не закружились вокруг Лёльки. Словно щупальца гигантского чудовища кракена, эмоции стискивали девушку в грубых объятиях.

Ощущение свободного падения, лёгкое головокружение — и она уже наблюдает события многолетней давности.

Первое, что бросилось девушке в глаза, — огромный людской поток, растянувшийся на несколько вёрст. Солёные дорожки на щеках, сжимающиеся от боли и тоски сердца, понурые головы. Это шла траурная процессия. Лёльку поразило, насколько сильная боль мучила людей. Всё вокруг заполонила тоска насыщенного синего цвета — смешалась с тяжёлой грустью.

Девушка ускорила шаг, пытаясь пробраться ближе к началу процессии. Она огибала людей, облачённых в чёрное, которые едва продвигались вперёд то ли от усталости, то ли от тяжести своей тоски. Природа, кажется, тоже страдала. Осенний промозглый ветер обжигал щёки и гнул тонкие деревца, а холодный накрапывающий дождь создавал впечатление плачущего неба.

Наконец люди остановились. Лёлька не видела гроба, оттеснённая убитыми горем людьми, но видела мужчину, который вышел чуть вперёд. Он что-то говорил дрожащим голосом, когда несколько людей вдруг рухнули на колени. Их одежда выглядела не очень дорогой, многие были облачены не по погоде — слишком лёгкие рубахи, тонкие брюки. Они шептали что-то сухими губами, но Лёлька сумела разобрать лишь «наш спаситель» и «спасибо».

— До скорого свидания, дорогой, незабвенный друг! — Говоривший мужчина вдруг расплакался, закрывая лицо широкими ладонями и пряча лицо.

Невероятно. Все эти люди, которых было много больше сотни, скорбели вместе. Здесь не было видно ни сословных различий, ни каких-либо распрей, споров. Тоска, ноющая грусть объединила людей. Ларец заточил в себе не только чувства Захара, но и всей этой толпы, бредущей по узким городским тротуарам.

Лёлька была в смятении. В полной растерянности она продолжала фотографировать экспонаты, студентов, улыбалась экскурсоводу, пропуская при этом всё мимо ушей. Её охватывало смятение. Девушка была поражена тем, как крепко людей объединило горе, как сильно и искренне они скорбели.

Раз за разом подчищая негативные эмоции, сталкиваясь с раздражением, гневом, возмущением, Лёлька забыла, что люди могут сочувствовать, любить, сопереживать. Работа Смотрителем за совсем малый срок сделала девушку равнодушной, апатичной. Хотелось закрыться от всего мира, чтобы не наделать ошибок из-за стремления всем помочь, даже когда это не нужно. Может, поэтому Лёлька так удивилась. Ей вдруг захотелось понять, что ещё способно объединять людей, помимо горя, каким человеком нужно быть, чтобы в конце пути тебя провожали сотни.

Этот день Лёлька впоследствии назовёт началом катастрофы.

Забавно, как очередной рабочий день стал важным толчком к самосовершенствованию. Или, если быть точнее, к познанию себя.

Обязанности Смотрителя давили ещё из-за того, что Лёлька не осознавала своей значимости. Она не понимала, как другие её коллеги проживают историю каждого человека, погружаясь в его чувства, стремясь помочь ему. И это угнетало.

Следующая неделя прошла для Лёльки как в тумане. Она продолжала ходить на работу, а вечерами наблюдала за своими подопечными из соседнего дома. Осторожно подчищала эмоции молодой пары (в последнее время двое часто ругались из-за пустяков), пристально следила, чтобы беременная женщина не испытывала стресса. Но все мысли девушки были заняты коротким путешествием в мир прошлого. Это было странно хотя бы оттого, что провал в Кроличью нору ничего не принёс юному Смотрителю. Лёлька не чувствовала ничего дурного от посетителей, которые наблюдали письмо, никто не испытывал негативных эмоций.

Кажется, Ларец захотел показать девушке свою историю. Но зачем?

В коридоре музея Лёлька вдруг столкнулась с Натальей Владимировной. Та полностью погрузилась в чтение бумаг, норовящих выскользнуть из внушительной кипы, и поначалу даже не заметила девушку. А потом вдруг радостно воскликнула:

— Я как раз тебя искала! Мы будем представлять новую экспозицию, сможешь записать видео этой экскурсии?

Лёлька кивнула.

Чуть больше часа ушло на то, чтобы правильно настроить камеру, выбрать особенно удачные ракурсы. Работа отвлекала от настойчивых мыслей о работе Смотрителя.

С тяжёлым сердцем Лёлька призналась себе, что не готова.

Другие Смотрители готовы были отдать буквально всё на благо людей. Они искренне любили своё дело и не могли пройти мимо человека, которому нужна помощь. В первую очередь Смотрители думали совершенно не о себе. Мама Лёльки даже устроилась врачом в местную поликлинику, чтобы помогать людям. Многие работали воспитателями, водителями, учителями. Смотрители стремились сделать чужие жизни проще, лучше. В то время как Лёлька выполняла свои обязанности без всякого запала, с большой долей равнодушия и страха, что всё испортит.

Возможно, именно поэтому её поразил недавно увиденный эпизод из прошлого. У неё просто не укладывалось в голове, что людям есть дело до чужой беды. Лёлька отчего-то была уверена, что только Смотрители беспокоятся обо всех, только они сопереживают и сочувствуют, а другие люди просто наслаждаются своими жизнями.

— Что-то я нервничаю, — шёпотом призналась экскурсовод, которая должна была рассказать новую, недавно утверждённую лекцию. Женщина поправила ворот хлопковой рубашки, расправила складки на юбке и кивнула Лёльке. — Давай начинать.

Девушка нажала кнопку записи.

В зале находились только экскурсовод и Лёлька, но обе они заметно нервничали. Экскурсовод — потому, что хотела рассказать не только информативно, но и интересно, чтобы зрители погрузились в атмосферу музейного зала. Лёлька — потому, что её внимание приковала старая охотничья сумка, которую она снимала крупным планом.

— Михаил Михайлович Пришвин любил отвлекаться от работы. Он брал с собой собаку Ладу и шёл в лес на охоту. Однажды с ним произошёл случай, который позднее лёг в основу одного из рассказов…

Лёлька пыталась не смотреть в сторону сумки, которая, похоже, принадлежала писателю и теперь желала поделиться своими воспоминаниями.

От старой обшарпанной вещи во все стороны растекался дым ярко-жёлтого цвета вперемешку с щупальцами ядовито-зеленого. Лёлька глубоко вздохнула и поморщилась. Её подозрения подтвердил сильный запах бензина и гари — смесь тревоги со страхом.

«Похоже, Ларец опять хочет что-то мне показать, но зачем? И вообще… Разве возможно…»

Не успела она додумать, как ураган чужих эмоций унёс её в глубь воспоминаний.

Первое, что бросилось в глаза, — густой заболоченный лес с высокими деревьями, которые бережно прятали небо от людских глаз. Под ногами что-то противно хлюпало. Лёлька недовольно отряхнулась от грязи, когда услышала взволнованный мужской голос.

— Лада! Ладочка! Где же ты?

Вдали девушка увидела фигуру, отчаянно цепляющуюся за кусок твёрдой земли.

Лёлька аккуратно прошла вперёд по едва заметной тропке, стараясь не угодить в болото. Конечно, выбраться из него не составило бы никакого труда, потому что в этом воспоминании Лёлька просто не существует и не может пострадать, но все же ощущения были бы не самые приятные.

Мужчина с сильными большими руками угодил в вязкую трясину по самую грудь. Он постарался вытянуть корпус вверх и теперь силился удержать это положение, но было видно, как ему трудно. Трясина не выпускала из тисков.

Лёлька напряжённо оглянулась. Вокруг не было ни души.

— Лада!

В кричавшем мужчине Лёлька узнала Пришвина. Правда, более молодого, чем на известных портретах.

Неподёлеку от места, где застрял писатель, девушка разглядела охотничью сумку, которая утянула её в воспоминание. Запах гари и бензина выдавал тревогу мужчины, его страх остаться в этом гиблом месте навсегда. Лёлька не знала, как ей быть. Конечно, она понимала, что ничего не может сделать, но страх мужчины был чертовски сильным и вынуждал метаться по тропке в полнейшем смятении.

Хотелось как-то помочь. Добежать до ближайшего селения и позвать на помощь, попробовать вытащить пострадавшего. Но даже Смотрителю это не под силу. Лёлька вдруг почувствовала себя ещё более бесполезной. Она могла лишь наблюдать чужие страдания. И мучиться из-за этого.

— Я не могу даже поддержать его! — Лёлька скривилась, стыдливо пряча взгляд, будто кто-то мог её увидеть. — Потому что никто меня не услышит. Это несправедливо!

Девушка зарылась пальцами в медь волос, несильно оттягивая их. Вдруг голос мужчины наполнился теплотой:

— Лада, девочка моя!

Звонкий лай привлёк внимание Лёльки. Из плена деревьев выскочила невысокая охотничья собака с большими умными глазами. «Лада», — поняла Лёлька и выдохнула. Тревога слегка отступила, освобождая место для надежды. Было не ясно, где кончаются эмоции писателя и начинаются Лёлькины.

— Умница моя! — Писатель устало улыбнулся и попробовал подтянуться на руках, но тело уже слабо слушалось.

Лада подбежала к хозяину, удивлённо повизгивая. На глазах Лёльки происходило чудесное спасение. Мужчина крепко схватил собаку за сильные задние лапы, пытаясь выбраться. Лада припадала грудью и передними лапами к земле, но упрямо толкала своё тело вперёд, словно на буксире вытаскивая хозяина за собой. Мужчина же толкался локтями, слегка приподнимаясь над землёй в надежде вытащить хотя бы одну ногу. Наконец ему это удалось. Спустя ещё пару минут безустанной борьбы с трясиной человек и его верная собака лежали на клочке твёрдой земли, пытаясь отдышаться.

— Спасибо, Лада, ты спасла меня… — Хозяин улыбнулся, ласково потрепал собаку по голове и выдохнул. Напряжение постепенно отпускало.

Лёлька тоже радостно выдохнула, и в ту же минуту мощный поток воздуха вытолкнул её из чужих воспоминаний.

Девушка была в смятении. Впервые на своей памяти она хотела, чтобы Смотрители могли помогать другим во время падения в Норы. Страдала не из-за наплыва чужих сильных эмоций, а из-за собственного бессилия. Это было в новинку и грызло нутро Лёльки, пока она наконец не решилась разузнать о происходящем подробнее.

А кто, как не мама и по совместительству рядовой Смотритель, мог помочь?

На кухне сладко пахло свежеиспечённым печеньем и гречишным чаем. Девушка сидела, подтянув под себя ноги, пока мама суетливо бегала между плитой и холодильником. От предложений помочь она лишь отмахивалась, мол, для неё готовить — в радость.

— …и когда собака его спасла, я почувствовала такое облегчение, такую радость! Это были мои эмоции, понимаешь? Так странно. О, а ещё меня поразило, что собаки вообще способны на такое. — Девушка удивлённо качнула головой. — Мне кажется, Ларцы активируются не просто так. Но… Не понимаю, из-за чего.

Варвара Игоревна задумчиво помешивала сахар в чае.

— Смотрители — это те, кто помогает людям, но опосредованно. Мы чистим негативные эмоции, чтобы не случилось беды, это правда. Однако от нас не требуется решать чужие проблемы, человек должен самостоятельно выбирать свой путь. Ты ещё очень юная. — Женщина мягко улыбнулась. — Хочешь помочь всем и каждому, но, увы, даже Смотрителям это не под силу. Ларцы не всегда открываются, когда нужна помощь людям. Иногда они стараются достучаться до Смотрителей.

Лёлька нахмурилась, сдвинув брови к переносице.

— И что я должна понять?

Тихий мамин смех заставил Лёльку смутиться. Оказывается, она многого ещё не знает о Смотрителях.

— Ты сама это узнаешь. Порой нужно разобраться в себе самостоятельно, чтобы это имело смысл.

— А вдруг… — Девушка сглотнула неприятный ком, вставший поперёк горла. — Возможно, это знак, что я не гожусь на роль Смотрителя? Я совсем не понимаю других людей и постоянно ошибаюсь, а из-за этого страдают мои подопечные, — тараторила Лёлька, стыдливо пряча глаза. — Я вмешиваюсь, когда это не нужно, но в ответственный момент пугаюсь и ничего не выходит. Вдруг эти провалы в Норы — намёк, что мне не следует быть Смотрителем?

— Я понимаю твой страх, доча. — На плечо девушки легка ласковая рука. — Но ты прирождённый Смотритель. Просто немного запуталась, с нами такое иногда бывает.

Лёлька стиснула маму в крепких объятиях и сдавленно кивнула. Она и вправду надеялась, что хоть чего-то в этой жизни стоит как Смотритель.

Девушка рассказывала о своей работе в музее, когда аромат чая вдруг затерялся среди запаха жжёной травы, к которому постепенно прибавился кисловатый привкус крови. Лёлька, совершенно шокированная, стала крутить головой в поисках источника запаха.

— Мамуль, ничего странного не чувствуешь?

Девушка нахмурилась, когда заметила над холодильником клубы чёрного и серого дыма. Подобно смертоносным змеям, они сплетались, сталкивались друг с другом и расползались по всей комнате.

Лёлька подскочила с места и в два широких шага оказалась рядом с холодильником. Поднявшись на цыпочки, она дотянулась до предмета, который стал Ларцом. Именно стал, Лёлька готова была поклясться. Ничего подобного прежде не происходило в их квартире. На пол с глухим ударом рухнула книга. Из-за падения она открылась где-то на середине, но вверху страниц девушка успела прочесть: «Константин Воробьев. «Это мы, господи!»

В следующее мгновение привычная реальность стёрлась. Не было ни кухни, ни сладких печений, ни мамы. В нос ударила какофония запахов. Жжёная трава — выражение искреннего ужаса, металлический привкус крови — боль и страдание. Но помимо этого было что-то ещё. Лёлька боялась открыть глаза, страшась этих запахов. Все Смотрители считали их показателями самых тяжёлых и болезненных эмоций.

Лёлька чувствовала запах пота, запёкшейся крови, мокрой шерсти и грязи. До неё доносились крики на другом языке — резком и грубом, тихие надрывные стоны и стенания. Крики. Они словно окружили девушку плотным кольцом и пытались задушить её страхом. Лёлька чувствовала, как бешено колотилось её сердце, словно вот-вот выпрыгнет из груди, в висках пульсировала чужая боль.

Когда Лёлька открыла глаза, то едва сдержала рвотные позывы.

Вокруг творилось нечто очень, очень страшное.

Она явственно чувствовала катастрофу. Глобальных масштабов.

Первое, что она увидела, — редкие тщедушные деревца, почти полностью лишившиеся коры. Далее — колючая проволока, потрескивающая электричеством. А за ней — ад.

Люди, мало напоминающие людей: болезненно худые (до выпирающих из-под обвисшей кожи костей), с впадинами на месте щёк и выкатывающимися, полными боли глазами. Одежда (вернее, лохмотья, её заменяющие) висела тяжёлым грузом на телах, которые едва держались в вертикальном положении. Лёлька прикрыла нос рукой, стараясь не дышать вовсе. Глаза её слезились то ли от обжигающего ветра, то ли от увиденного.

Люди кричали. Кто-то — от хлыста надзирателя, кто-то от съедающей боли, кто-то от отчаяния. Тише ли, громче ли, но все они кричали. Лёлька боялась оглохнуть. Но, прислушавшись, она поняла: то кричали души. Сотни людских душ, которые медленно умирали.

Внезапно всё затихло. И лай собак, и возгласы на немецком, и стоны. Было слышно лишь лошадиное фырканье. На секунду все замерли. Худую, явно больную лошадь тащил один из капо, подпихивая её вбок. Заключённые испуганно переглядывались. Облаченный в фашистскую форму со множеством нашивок немец махнул на лошадь, ехидно ухмыляясь.

Только он отошёл, как толпа голодных, истерзанных людей кинулась на животное. Кажется, в глазах заключённых эта лошадь была самым большим деликатесом, который они только могли отведать.

Лёлька смотрела на скалящихся надзирателей, на измученных заключённых и явственно чувствовала приближающуюся катастрофу. Девушка вдруг кинулась вперёд, утопая в грязи, натыкаясь на безжизненные тела, цепляясь свитером за проволоку.

— Стойте! Это ловушка! Пожалуйста, стойте!

Она кричала изо всех сил, хоть и знала, что не будет услышана. Ноги вдруг показались свинцовыми. Она рухнула на колени и попыталась спрятать лицо в ладонях, чтобы не видеть людской боли. Под звуки выстрелов, истошного лая и криков Лёлька надрывно рыдала, упрямо мотая головой. Она не могла поверить, что это происходило, происходит на самом деле. Когда всё затихло вновь и была слышна лишь весёлая немецкая речь, Лёлька вынудила себя открыть глаза. Лошадь, поражённая выстрелом, лежала на боку. А сверху, навалившись на неё, лежали безжизненные заключённые. Словно погребальным костром они укрыли, спрятали её, как драгоценное сокровище. Погибших было не сосчитать. Перед глазами стояла лишь грязь, кровь (море крови) и чёрная нацистская форма.

Очнулась Лёлька от того, что мама настойчиво трясла её за плечи.

— Доча, что с тобой? Что случилось? Не молчи. — В чужом голосе отчётливо слышалось волнение.

Лёлька открыла глаза, но не видела ничего из-за застилающей стены слёз.

Она не знает, сколько просидела на холодном полу в объятиях матери. Не знает, почему вдруг обычная книга стала Ларцом именно для неё. Но совершенно точно она теперь знает, что всё было не напрасно.

Катастрофы не осознают, что они — катастрофы, и не выбирают, когда случаться. На самом деле это выбирают люди. Охваченные ненавистью, яростью, беспощадным гневом люди способны обратить мир в пепел и сажу. И Смотрители созданы для того, чтобы спасать человечество от самого себя.

Лёлька поняла, что, несмотря на тяжёлую ношу, она должна быть Смотрителем. Потому что их слишком мало, а подопечных — невообразимо много. Она должна помогать людям, чтобы они жили долго и, что важнее, счастливо. Чтобы однажды они не узрели того же, что Лёлька, когда попала в очередную Кроличью нору.

— Мир не изменить, но я попытаюсь.

Лёлька наконец осознала, зачем Ларцы трижды утягивали её в видения прошлого, между собой никак не связанные. В момент, когда она почти отчаялась, когда считала себя бестолковым Смотрителем, кто-то свыше решил показать, на что способны люди и их эмоции.

Человек — существо многогранное, многоликое. Люди совершают много ошибок, бывают излишне строги друг к другу, но они сострадают, любят, помогают, надеются на лучшее даже в самых адских условиях.

Лёлька думала, что никому нет дела до окружающих, кроме Смотрителей. А потом попала в воспоминания преданного и честного Захара, который оплакивал своего господина.

Лёлька думала, что иногда без Смотрителей невозможно обойтись, якобы только они могут помочь. А потом увидела, насколько сильным, волевым может быть человек. Даже утопая в болотной трясине, он может найти выход из ситуации и выбраться благодаря верному другу.

Лёлька думала, что в мировом масштабе она совершенно бесполезна. А потом ей на глаза попалась старая книга о боли и бесконечных страданиях. Тогда-то девушка наконец поняла: пусть она и не способна изменить мир, зато она в силах сделать людей счастливее. Уберечь их от импульсивности, гневных и жестоких слов в сторону близких, от жгучей обиды, которая пожирает само нутро человека. Лёлька может спасти людей от них самих. И это великий дар.

Катастрофа не осознает своей неизбежности, как и Лёлька не осознавала своего глобального оледенения сердца. Прежде она была уверена, что найдутся более опытные, более талантливые коллеги, которые помогут людям, спасут их, в то время как она просто будет стараться ничего не испортить. Но ошибки — это часть человеческого становления. И именно благодаря их преодолению, переосмыслению люди становятся лучше. Лёлька тоже через это прошла. И она станет хорошим Смотрителем, безусловно.

На самом деле катастрофы не знают, что они катастрофы, и приносят лишь беды. Но люди знают, что могут остановить неизбежное. Просто иногда упрямо верят, что это сделает кто-то другой.

Лёлька тоже такой была.