Грань

Девушка была в прекрасном настроении. На поверхности моря искрилось солнце, далеко внизу волны с мягким шорохом накатывали на берег, слышался чей-то смех, ласковый ветерок трепал длинные волосы и лёгкое летнее платье. Девушка улыбнулась и посмотрела на молодого мужчину, руку которого держала в своей. Он улыбнулся в ответ, ему было хорошо и спокойно рядом с ней, и не нужно было никаких слов.

Они были вместе уже два года — и он не переставал чувствовать себя счастливым.

Конечно, она была у него не первой. Девушки легко приходили в его жизнь и так же легко уходили. Но с некоторых пор лишь оставляли ощущение пустоты внутри. Нет, конечно, они не забирали с собой часть его жизни или души, он даже не держал их. Он просто чувствовал, что ему нужно что-то другое. А потом пришла она и заполнила его без остатка. Всю душу, все мысли, всю его жизнь. Впервые он чувствовал себя… целым. Завершённым. Он не верил — знал: она последняя и единственная. И знал, что она чувствует то же самое.

Они стояли на краю выступавшей в море скалы, тёплый сильный ветер бил в лицо, отталкивал от обрыва. Было необыкновенно хорошо, хотелось смеяться. Девушка отошла в сторону, к одиноко стоящему деревцу, направила на смотрящего в море мужчину фотоаппарат. Сделала ещё шаг назад.

Камень, казавшийся таким надёжным, вдруг рассыпался и провалился. В попытке удержаться она схватилась за ветку, но та легко выскользнула из ладони, оставив после себя лишь горстку листьев.

— Ай!

Он словно почувствовал неладное и с тревогой обернулся — за секунду до того, как всё произошло. Их разделяла какая-то пара метров, но он не успел бы сделать ничего. Даже крикнуть, даже протянуть руку. Девушка с коротким вскриком скрылась в расщелине. У него подкосились ноги. Мысли остановились, звуки распались на тысячи бессмысленных составляющих. Окружающий мир дрогнул и рассыпался множеством ярких красок. Всё было таким же: море, небо, деревья и скалы, прогуливающиеся вдали туристы, — но уже не складывалось в общую картину. Непонятные, ненужные, лишние кусочки реальности.

На негнущихся ногах он шагнул к обрыву и посмотрел вниз. Девушка лежала на небольшом уступе внизу, совсем близко — несколько метров. Он не помнил, как спустился вниз. Память размыла и смешала следующие секунды в ровный серый фон. А потом он оказался возле неё.

Девушка лежала на спине, неловко раскинув руки, и смотрела сквозь полуприкрытые веки вверх, на небо. Что-то в её позе было такое, что он понял: у неё сломан позвоночник. Она почувствовала, как он подошёл, и перевела на него взгляд. Попыталась виновато улыбнуться. Он присел рядом, коснулся её щеки, поправил упавшие на глаза светлые локоны, взял её за руку.

— Я позову помощь. Я быстро, — сказал он и попытался встать.

Она дёрнулась и сжала его пальцы со всей силой, на которую была сейчас способна. Слабым, едва заметным движением. Но этого хватило, он почувствовал, понял, снова сел. В её глазах теперь был лишь испуг. Она собралась с силами и прошептала:

— Не уходи…

И он понял. Он всегда шёл к своим целям, ставил перед собой одну, добивался и шёл к следующей. Собирал их по кирпичику в монолитный фундамент собственной жизни. Он не ставил перед собой недостижимых, невыполнимых целей. Конечно, он мечтал. Но никогда не смешивал мечты с делами. И всегда знал, что нужно делать, а что не даст никакого результата. И сейчас, не имея никакого отношения к медицине, отчётливо понимал, что идти за помощью абсолютно бессмысленно.

Из глаз девушки не уходила тревога. Больше всего она боялась остаться в свои последние минуты одна. Без него.

— Ты не… — короткий болезненный вдох, — оставишь меня?

— Нет, — ответил он, — ни за что.

Их оставшаяся общая, единая жизнь с безмолвным грохотом сжималась из десятилетий в несколько минут. И этот остаток он должен прожить так, как и хотел: вместе с ней, рядом. Уйти сейчас за помощью — всё равно что уйти от неё на всю жизнь, навсегда. Невыносимо. Невозможно.

Сверху послышался какой-то шум, упало несколько камешков. Он поднял голову вверх и увидел испуганные лица. Мужчина и женщина. Туристы.

Какая-то часть его сознания, видимо, совершенно автоматическая, заставила крикнуть им:

— Позовите на помощь кого-нибудь! Скорее!

Лица исчезли.

Он снова смотрел на неё. Приблизился, коснулся её губ своими, нежно погладил по щеке, провёл по волосам. Тихонько, едва касаясь, стараясь не причинить боли. Она смотрела на него, скользила по его лицу взглядом. Рука девушки дёрнулась, попыталась подняться. Сил не хватило, но он понял и помог, продолжив её движение. Приложил её ладонь к своей щеке. Пальцы чуть сжались, неловко поглаживая его лицо.

— Я здесь, я с тобой, — прошептал он.

Из её глаз непрерывно текли слёзы, но мужчина знал, что это не от боли. Девушка дышала неровно и тяжело, с хрипами. Собралась с силами и, жертвуя десятками секунд своей жизни, выдохнула:

— Я… люблю… тебя.

Ну зачем, подумал он, зачем? Тебе так больно говорить. А я ведь знаю. Всегда знал и всегда буду знать.

Наклонился к ней и эхом прошептал на ухо:

— Я люблю тебя.

Ей было это нужно. В последний раз сказать. В последний раз услышать. Как и ему.

Он чувствовал, всем телом чувствовал, как через зажатую в его руке ладонь бьётся её сердце. Еле уловимым пульсом, затихая. Всё медленнее и медленнее, пока не остановилось совсем. Но ещё одно, неумолимо короткое мгновение после слабого последнего удара он чувствовал её взгляд. Затем мир страшно и безвозвратно изменился.

Солнце всё так же искрилось на поверхности моря, слышался шум накатывающих на берег волн и чей-то далёкий смех, ласковый тёплый ветерок трепал его волосы и край лёгкого платья неподвижно лежащей на уступе девушки. Молодой мужчина сидел возле неё, неудобно упёршись коленями в острые камни и, не двигаясь, не чувствуя боли и затёкших мышц, смотрел в безжизненные, полные слёз глаза.

Когда-то у него были цели, мечты, успехи и неудачи, радости и проблемы… Когда-то у него была жизнь. Когда-то давно.

Минутную вечность назад.

* * *

«Ты не оставишь меня?..» — прозвучало в тишине. Мягкая мелодия этого тихого женского голоса потянулась во мрак, подхватила его, ещё не осознающего себя, и выбросила в реальность.

«Нет…» — хрипло прошептал он и очнулся. Медленно открыл глаза и огляделся. Он полулежал в кресле в центре маленькой неуютной комнаты. Старые, местами отставшие от стен обои и потёртый ковёр, освещаемые тусклым, неровным светом единственной лампочки под потолком. Никакой мебели, кроме его кресла. И единственное, наглухо зашторенное окно. Хотя так было даже лучше. Смотреть в здешние окна ему уже приходилось. Там ничего не было. С какой стороны ни смотри, ни сверху, ни сбоку, прижавшись щекой к стене, — ничего, даже свет из окна никуда не падал. Просто густой непроницаемый мрак.

В комнате никого не было. Он к этому почти привык: в месте, где он приходил в себя, никогда никого не было. Как будто ему всегда давали немного времени, чтобы собраться с мыслями после забытья. Именно забытья, сна здесь не существовало. Сон — это отдых, изгоняющий усталость, наполняющий тело бодростью. Он знал это, помнил, что и с ним так было когда-то, где-то в прошлой жизни. В этом же месте заснуть, равно как и проснуться, было невозможно. Пытаясь, он лишь выпадал из реальности, проваливался куда-то во тьму без чувств, без мыслей, без видений. И через мгновение вновь открывал глаза, хотя где-то внутри чувствовал, что прошёл не один час. И каждый раз находил себя не в том месте, в котором забывался. И почти всегда его вытаскивал на свет её голос. Нежный, любимый, до боли родной. Его звуки направляли его, когда он не знал, куда идти, поддерживали, когда он уставал от бесконечного пути и сидел, привалившись к какой-нибудь стене, отрешённо глядя прямо перед собой. Голос жалел и успокаивал, звал или подсказывал, когда это было нужно. С ней невозможно было поговорить, она не могла ответить, да и просто не слышала его. Лишь её голос не давал ему остановиться, забыть то, для чего он здесь. Когда-нибудь он дойдёт, она дождётся его, что бы ему не пришлось пройти. Он знал это. Нет ничего невозможного, она сама говорила об этом. Он найдёт её. Иначе незачем жить…

В комнате было безопасно, а вот снаружи могло быть что угодно. Он встал, подошёл к двери, но не спешил её открывать, наученный горьким опытом. Чего с ним только не случалось, чего он только не встречал, перешагнув границу безопасности! Он попадал в зыбучие пески, на него нападали дикие звери, душили ядовитые испарения неизвестных растений. Он помнил, как на выходе из похожей комнаты на него обрушился водопад, словно сама комната находилась на дне, и он еле сумел выплыть наружу, корчась от боли в лёгких. А однажды, в один из первых разов, он, смело шагнув за порог, просто рухнул вниз. За дверью была пустота, очень похожая на мрак за окном. Его спасло только то, что, чудом извернувшись, он сумел ухватиться за порог кончиками пальцев…

Он взялся за дверную ручку и, приготовившись, насколько это возможно, к неожиданностям, повернул её и толкнул дверь. На первый взгляд пока ничего опасного за дверью не находилось. Он шагнул в тёмный мрачный коридор, мало отличавшийся от его комнаты. Те же обои, тот же грязный потолок, такая же одинокая неяркая лампочка посередине и две двери в конце. Но вместо ковра под ногами почему-то был очень неровный камень, из которого кое-где, в основном на стыках со стенами, даже пробивалась робкая зелёная травка. И тишина… Тишина здесь тоже была другая. Неприятная. Неспокойная. Она как будто состояла из множества разрозненных кусочков звуков, которые время от времени сплетались в узелки и выплывали из тишины, с каждым мгновением всё более похожие на себя. Тихий скрип дверных петель, далёкое завывание ветра, обрывки приглушённого разговора, иногда еле слышный шелест или просто неясный шорох.

Он пошёл вперёд, осторожно ступая по камню, который так и норовил осыпаться или провалиться под ногами. Идти было неудобно, тем более что света не хватало, и надёжные места приходилось искать чуть ли не на ощупь. Посередине коридора, под лампочкой даже бежал маленький ручеёк, вырываясь прямо из стены и пропадая в очередной впадине между камнями. Так недолго повредить, а то и сломать ногу. Это было бы очень некстати. Останавливаться нельзя, а с больной ногой идти очень неудобно.

На другом конце коридора находились две двери. Значит, выходить придётся через одну из них. Долго оставаться в одном месте бессмысленно. Надо идти вперёд. Он взялся за ручку первой двери, чуть её приоткрыл и попытался заглянуть в щель. Видно ничего не было — лампочка висела далеко, да и дверь открывалась очень неудобно, загораживая собой свет. Он потянул дверь дальше на себя и уже почти полностью открыл, когда наконец понял, что за ней. Там была темнота. Как за окном, только более живая, опасная. Он знал, что это значит, но ни отпрянуть, ни повалиться вниз уже не успел. Из проёма с тихим шипением выскользнули несколько длинных узких лезвий и почти без сопротивления вошли ему в грудь. Яркая вспышка боли молнией пробежалась по телу, оставляя после себя множество не связанных между собой страдающих частей. Ноги подогнулись и он повис на остриях, ещё больше усиливая боль. Так продолжалось секунду или две, тянувшиеся для него очень долго, а затем лезвия так же легко и быстро вышли из тела и беззвучно исчезли в темноте. Он рухнул на камень, не в силах вздохнуть. Дверь медленно закрылась.

Острые камни врезались в спину, но из-за терзающей его боли он этого даже не замечал. Лёгкие горели, видимо, на них и пришлись почти все удары. Ничего. Это тоже было не в первый раз. Раны здесь заживают быстро. Стоит подождать лишь несколько минут, и от отверстий в груди, из которых пару секунд назад толчками выплёскивалась кровь, останутся еле заметные рубцы. А вот боль… Боль так быстро не уйдёт. Сначала режущая, спустя время она ослабнет и будет просто тупо ворочаться внутри при каждом вдохе. Но окончательно исчезнет нескоро.

А он так устал от этого… От боли, поселившейся почти в каждой части его тела. Несильной, но так надоевшей. От постоянного холода. Конечно, он не мёрз по-настоящему, но и ни разу не согревался как следует. От мрака, коренного обитателя этого мира. Здесь никогда не было светло, а уж о солнце оставалось только мечтать. От бесконечного пути в никуда. Он не помнил, когда этот путь начался, он не знал, когда он закончится. Он знал только, что когда-нибудь дойдёт, и шёл вперёд, потому что больше некуда было идти.

Тишина беспокойно всколыхнулась, готовясь выплеснуть из себя что-то инородное.

— Не уходи, — попросил голос и медленно растворился в пустоте, вновь оставив его одного.

Нет, он не уйдёт, без неё он просто не сможет жить.

Тишина опять беззвучно заворчала, пропуская через себя очередной звук. Только теперь он не возникал прямо в пустоте, а вполне явно доносился из-за соседней двери. Разговор двоих людей. Бодрых, совершенно неподходящих этому месту. Он прислушался, надеясь уловить что-нибудь важное.

* * *

— Этот? — спросил первый голос.

— Да, — ответил второй, — 25-30 лет, погибла его девушка, доставлен к нам уже в таком состоянии.

— Симптомы?

— В общем-то, никаких, он просто в коме. Предположили, что кому вызвал сильный стресс. Назначили гидрокортизон, сделали анализы.

— Судя по всему, результатов нет?

— Да, гормоны в норме. Но через несколько часов состояние изменилось: кома перешла в атоническую. Реакции на боль и зрачков на свет отсутствуют, рефлексы снижены.

— Родственников опросили? Почему анамнеза нет?

— Мы пока даже не знаем, как его зовут, документов при нём не было. Сейчас пытаемся выяснить. Осмотр тоже ничего не дал: пигментации нет, цвет кожи нормальный, температура немного ниже нормы.

— Значит, никаких особенных симптомов нет?

— Один есть, и он поставил нас в тупик. Поэтому мы позвонили вам. Активность мозга совершенно не соответствует атонической коме. Это скорее четвёртая стадия сна. Только он в ней уже более сорока часов. Я даже не слышал о таких случаях…

* * *

Нет. Ничего. Совершенно отвлечённый разговор. Но, может быть, получится с ними поговорить. Хотя это было бы странно: никого живого он здесь ещё не встречал. Пока слушал, он постепенно двигался, и поэтому уже сидел, привалившись спиной к стене. От недавних ран осталась только острая, но уже терпимая боль. Он хотел встать и открыть дверь, но, повернув голову и взглянув на дверь, замер. Дверь срасталась со стеной. Ручка теряла форму и втягивалась, щели между косяком и полотном уменьшались, дерево меняло цвет, выравнивалось, постепенно сливаясь с обоями. Всё это происходило медленно, едва заметно глазу, но было понятно, что дверь уже не откроется и скоро вообще исчезнет. Голоса теряли жизнь, становились тихим невнятным бормотанием.

Он встал на ноги. Чтобы быть совсем уверенным, подёргал за ручку. Так и есть: дверь сидела как влитая.

С тоской посмотрел на дверь напротив. Эту во второй раз открывать не хотелось, да и было бессмысленно: ничего нового там не будет. Всё ещё осторожно, но уже быстрее прошёл, чуть не наступив по дороге в ручеёк, к двери, через которую недавно вышел. Распахнул. Пустая неуютная комната, одинокое кресло, тусклая лампочка под потолком. Ничего нового. Он закрыл дверь и устало привалился плечом к стене.

Идти было некуда.

Его медленно охватывало отчаяние. Такого ещё не случалось. Чаще всего путь был опасен, труден, иногда почти невыносим, но он был. Боль и страх почти никогда не оставляли его. Он откуда-то знал, что может в любой момент прекратить всё это, вернуться к нормальной жизни. Временами очень хотелось. Но стоило лишь подумать об этом, как подступала тоска. Боль и страх не шли с ней ни в какое сравнение. Тоска гнала вперёд, заставляла идти, несмотря ни на что. Он не смог бы вернуться без неё. Путь должен быть.

Выход необязательно явный. Двери более привычны, но они никуда не ведут. Может, что-нибудь другое? Может, какие-нибудь пустоты в камне, невидимый с первого взгляда ход? Вода из ручейка куда-то же пропадает, не наполняет коридор и… откуда-то появляется.

Он оттолкнулся плечом от стены и прошёл к середине коридора. Поток вырывался из дырки в обоях и пропадал где-то между камнями. Он присел, просунул в отверстие сначала палец, потом руку. Расширяя отверстие, ухватился и оторвал небольшой кусок обоев. От воды! Стены под обоями не оказалось. Поднялся во весь рост, провёл по стене рукой. Где-то на уровне головы камень кончался, ниже бумага чуть пружинила. Он усилил нажим, прорвал обои и стал методично их отдирать. В этом месте в стене оказался неровный, но довольно широкий проём. Доверху заполненный водой. Вода не обрушилась, как он поначалу боялся, а продолжала всё так же невозмутимо стоять, заменяя собой отсутствующую стену. Лишь ручеёк продолжал течь из прежнего места.

Вот и выход отсюда. Руки, как он уже убедился, свободно проходили в воду. Он не любил плавать под водой, а после того случая, когда чуть не утонул, даже боялся: неизвестно, сколько метров отделяет его от поверхности и есть ли она вообще. Но выбирать не приходилось.

Поэтому он не стал медлить. Несколько раз глубоко вдохнул и, задержав дыхание, шагнул в проём. Слаженно заработал руками и ногами, стараясь как можно быстрее всплыть. Он ожидал, что всплытие будет долгим, до кругов перед глазами, до рези в требующих кислорода лёгких, но воздух ещё оставался, когда вода неожиданно кончилась и он оказался на поверхности.

Вот только радоваться было рановато. Вокруг опять был камень. На этот раз ровный, плотно подогнанный и, как быстро выяснилось, ужасно скользкий. Круглый колодец. Около метра в диаметре и примерно три метра в высоту. Света было мало — несколько звёздочек в круге неба над головой. Впрочем, глазам, привыкшим к постоянной темноте или полумраку, хватало и этого. Ни лестницы, ни скоб, ни просто выступающих камней не было. Выбираться будет нелегко. Он чуть загрёб, поворачиваясь спиной к стене, и упёрся ногами в противоположную стену.

Дальнейший процесс растянулся надолго. Он полз вверх сантиметр за сантиметром, помогая себе руками, с большим трудом удерживая ноги и спину: твёрдо поставить их на скользкий камень удавалось не сразу. С первого раза залезть всё-таки не получилось. На полпути затёкшая нога неловко соскользнула, он упал обратно в воду и несколько минут ничего не делал, отдыхая. Потом опять полез вверх. А через несколько минут снова упал. Так повторялось много раз, и он уже сбился со счёта, когда наконец добрался до верхней части колодца. Здесь лезть было удобнее, камень был сухой и шершавый, но ноги и спина уже не слушались. Кое-как заставляя себя двигаться, он дополз до конца и, перевалившись через край, грузно упал на землю. Несколько минут лежал, не двигаясь, закрыв глаза, и тяжело дышал, пережидая боль в усталых и затёкших мышцах. Сесть и оглядеться он себе позволил только минут через десять.

Колодец стоял на поляне, вокруг шелестел на слабом ветру лес. Лес был неприятный — тёмный, густой и какой-то не по-настоящему тихий. Хотя продираться через него напрямую не пришлось, тропинка всё-таки имелась. Сначала он хотел побежать — высохнуть не успел, а в лицо дул слабый, но весьма ощутимый ветерок, но темнота и неровная земля под ногами этого не позволяли. Вскоре тропинка кончилась. Он оказался на широкой и довольно ровной дороге. А вот теперь не мешало бы и пробежаться. Согреться, конечно, не получится, но холодно будет не так. Через некоторое время путь преградил небольшой бревенчатый домик со старой, покосившейся крышей, парой окон и дверью, выходившей прямо на дорогу.

В доме тоже было прохладно, но ветер сюда не проникал. Обстановка внутри не отличалась особым богатством. Точнее, вообще ничем не отличалась. Её не было. Голые обветшалые стены с грязными потёками у потолка, не менее грязный пол и совершенно неуместное зеркало в человеческий рост справа на стене. Вот и всё, что можно было сказать об этом подобии дома. Второго выхода из единственной комнаты, по-видимому, не существовало. Он прошёлся вдоль стен, кое-где касаясь их рукой, заглядывая в редкие щели, тщательно всё осматривая. Ничего интересного, ничего из того, что могло бы служить выходом. Лишь пара окон да дверь, через которую он вошёл. Странно, насколько он помнил, лес стеной обступал и дом, и дорогу. Наверное, придётся всё-таки продираться напрямую, но зачем тогда тропинка, дорога, дом?

Он подошёл к двери, но перед выходом оглянулся. Вышедшая кстати луна освещала комнату призрачным светом, и его глазам этого было более чем достаточно. Что-то в обстановке показалось ему странным. Он замер и медленно повернулся, внимательно вглядываясь в каждую деталь. На первый взгляд всё было обычно, но ощущение странности не пропадало. Взгляд упал на зеркало. Он подошёл к нему и всмотрелся в отражение. Так и есть. Та, другая комната не во всём совпадала с первой. На противоположной стене отражался ковёр, тогда как в действительности его не было. Тёмный, грязный, он почти сливался со стеной. Неудивительно, что он не заметил его сразу, и хорошо, что заметил вообще. Похоже, это и есть правильный путь. Только вот не много ли странных проходов за последнее время?

Он протянул руку к границе отражения и чуть коснулся пальца своего двойника. На стекло это не походило совсем — граница сильно пружинила. Он нажимал всё больше и больше. Наконец «зеркало» с лёгким чмокающим звуком пропустило руку на другую сторону, плотно обхватив её в месте разрыва. Затем, испытывая лёгкое сопротивление, он прошёл через неё весь. Зеркало за спиной, снова чмокнув, зарастило прореху и теперь лишь чуть подрагивало от недавнего вторжения.

Оказывается, ковром отличия не ограничивались. Двери здесь, наоборот, не было. Ладно, та дверь ему больше не нужна. Он подошёл к ковру и, резко дёрнув, сорвал его на пол.

А вот за ним дверь как раз была. Только уже другая. Двустворчатая, резная, из тяжёлого тёмного дерева. Он распахнул её, чуть отклонившись в сторону на случай опасности. За дверью дул лёгкий ровный ветер и царила тьма. Не тот вязкий мрак, за которым таилась боль, а просто ночная холодная темнота. Но идти всё же оказалось некуда. Какой-либо твёрдой поверхности за порогом не было. Опять. Сложность пути с каждым переходом всё возрастала и возрастала. Путь становился всё необычнее. Но почему? Может быть… Может, он почти дошёл?

Он высунул голову в проём и посмотрел по сторонам. Стена, в которой открылась дверь, снаружи была сплошь покрыта песком. И вот песок вёл себя странно. Вместо того чтобы осыпаться вниз, он тихо лежал прямо на стене, судя по всему, ничем к ней не прикреплённый. Вот и ветер спокойно гонял его снизу вверх.

Он протянул руку в сторону, набрал горсть песка, вытянул перед собой и выпустил. Песок должен был осыпаться вниз, в синюю бездну под ногами, но опять повёл себя странно: полетел прямо на него, но, как только пересёк границу проёма, тут же изменил направление и ссыпался на деревянный пол. Неужели… В любом случае надо попробовать, деваться некуда, да и вернуться назад он всё равно успеет. Он присел, повернулся спиной к проёму, зацепился руками за косяк и спрыгнул вниз. Мгновение, и всё переменилось. Он уже не висел над пропастью, а лежал на мягком песке, ненужно цепляясь руками. Всё очень просто. Только почему-то сильно запутано. Встал, отряхнулся, вглядываясь в окружающий пейзаж уже по-новому. Обыкновенная пустыня. Бескрайняя, холодная. И совершенно одинаковая во всех направлениях. Куда идти, непонятно. И подсказки искать негде. Песок и воздух — вот всё, что здесь было.

Он медленно сел, уткнулся подбородком в колени и замер, закрыв глаза. Как он устал… Неужели это никогда не кончится?.. Тихонько всколыхнулась мысль уйти без неё, но тут же захлебнулась в подкатившей тоске и пропала. Словно подслушав его мысли, шум ветра, еле слышное шуршание песка, шорох его одежды и множество каких-то ещё непонятных звуков приобрели осмысленность, сплелись воедино, и он опять услышал её голос.

— Не уходи… — прошептала она ему на ухо.

Голос слышался не отовсюду, как обычно. Он совершенно определённо звучал откуда-то справа. Оттуда же, откуда дул ветер. Он всегда доверял ей, доверял полностью и верил, что это не просто так. Она подсказывала, куда идти.

И он пошёл. По песку идти было неудобно, ноги увязали, каждый шаг давался с трудом. Но он шёл. Шёл, глядя под ноги, лишь изредка вскидывал голову и щурился, вглядываясь вперёд.

Он не мог точно сказать, сколько времени он так шёл, сколько раз садился и отдыхал, закрыв глаза, сколько раз падал, забираясь на очередной бархан. Ветер, не очень сильный, но не прерывающийся ни на секунду, стегал лицо песком и пронизывал насквозь.

В очередной раз посмотрев вперёд, он увидел вдалеке что-то, не принадлежавшее пустыне. Оно было прямо на его пути. Волнение, появившееся в нём с момента последнего перехода, усилилось. Он ускорил шаг и закрыл глаза, давая им отдохнуть от жёсткого ветра, а через пару минут вновь взглянул вперёд. На песке стояла дверь. Простая, деревянная, с небольшой круглой ручкой.

Первые неприятные ощущения появились метров за десять до неё. Сначала ещё смутные и почти не беспокоящие, с каждым шагом они всё усиливались и на полпути к двери переросли в слабую боль. Его охватило беспокойство. Если так будет продолжаться, подойти будет очень непросто. Та боль, что оставалась после каждой раны, та, что постепенно засыпала и больше не тревожила его, теперь возвращалась к жизни. Всё тело постепенно начинало болеть. Кроме того, появлялось что-то новое, не имеющее отношения к старым ранам. И он чувствовал, что оно гораздо сильнее всего, что было.

Вверху темнело небо, прошитое холодными иглами звёзд, дул ровный сухой ветер, изредка бросая горсти песка на лицо и одежду. Совсем близко, в шести-семи шагах, стояла дверь. В этом мире с ним всегда было ощущение, что достаточно лишь одного желания, одного шага, чтобы вернуться и навсегда забыть этот кошмар. Но сейчас… в этом месте… он особенно ясно чувствовал грань, разделяющую две реальности. Очень тонкую грань. И оставаться в этой становилось так же трудно, как удерживать себя на дне, под толщей воды, выталкивающей тело. Достаточно было легко оттолкнуться ногами от песка, потянуться в фиолетово-чёрную высь и… открыть глаза.

А ещё оставить её. Навсегда.

* * *

Когда пожилой врач вошёл в палату интенсивной терапии, его молодой коллега задумчиво следил за показаниями мониторов.

— Антон, вы меня вызывали? Мне передали, что пациент вышел из комы.

Молодой врач устало вздохнул:

— К сожалению, не полностью, Дмитрий Иванович.

— Как это: не полностью? Из комы либо выходят, либо нет!

— Два часа назад он начал приходить в себя, как мне показалось вначале. Дыхание, давление, пульс у него полностью восстановились, мы даже отключили его от аппаратов жизнеобеспечения. Только вот активность мозга осталась прежней. Он словно спит. Только не просыпается, несмотря ни на что, хоть и реагирует на боль и другие раздражители. Я не знаю, что и думать. Может, вы что-нибудь подскажете?

Дмитрий Иванович подошёл к лежащему на кровати мужчине, приподнял ему веко, ущипнул кожу на запястье, затем внимательно осмотрел мониторы. Удивлённо пробормотал:

— Ничего не понимаю! И правда ведь, просто в глубоком сне. Конечно, если судить по показаниям приборов. Но этого не может быть.

И он снова погрузился в изучение мониторов.

* * *

Нет!

Он встряхнулся, каким-то интуитивным усилием потянулся к этому миру, уцепился за него. Сделал первый шаг к двери и пошатнулся — внутри предупреждающе пошевелилась боль. Пока только предупреждающе, лишь показывая, что может быть потом, как бы говоря, что лучше остановиться, пока не будет поздно. Собственное тело восставало против него. Но он не собирался останавливаться. Ему надо было открыть дверь.

Он сделал второй шаг и уже не удержался на ногах. Боль бросила его на колени. Она не была похожа ни на что из того, что он чувствовал ранее. Содранная в лоскуты кожа, продырявленные лезвиями лёгкие и сильнейшие удары током были ничем по сравнению с ней. Она рождалась внутри каждой клеточки, захватывая всё большие и большие пространства его тела. Он полз вперёд.

Ещё метр, и он упал на живот. Держаться на коленях стало невозможно. Он тянул себя руками, цепляясь за песок впереди, подталкивал ослабевающее, почти не слушающееся тело ногами. Очередное щупальце боли потянулось к сердцу, обвило его и чуть сжало, готовое раздавить, проникло в лёгкие, не давая дышать, потянулось к голове. Зрение туманилось, в глазах плавали круги, воздуха не хватало. Он полз.

* * *

Через несколько минут Дмитрий Иванович с сомнением произнёс:

— Хм, Антон, а вы это видели? Судя по активности мозга, он испытывает боль. И, похоже, её интенсивность с каждой минутой растёт.

— Да, вы правы… Но он же абсолютно здоров! Мы даже провели полное сканирование. Нет ничего, что могло бы вызывать такую боль. Я введу ему обезболивающее.

Через десять минут стало ясно, что боль не только не уменьшилась, но и продолжала увеличиваться. Введение более сильного препарата не произвело никакого эффекта. Врачи уже не пытались что-то сделать, а только следили за показаниями приборов.

Резкое изменение состояния больного первым заметил Антон.

— Посмотрите! Боль прекратилась.

— Как-то слишком быстро, — с подозрением в голосе заметил его более опытный коллега. — Непонятно, откуда взялась, и…

Его слова прервал тревожный писк приборов: падала активность мозга. За несколько секунд она снизилась почти до нуля.

Дмитрий Иванович молчал почти минуту, потом тихо заметил:

— Это мистика какая-то, но, похоже, он только что умер.

— Но он дышит, да и пульс в норме. Этого быть не может!.. — пробормотал молодой врач.

Ещё через несколько минут дыхание пациента стало замедляться, сердце билось всё реже. Тело уходило из жизни вслед за мозгом.

* * *

Когда его голова наткнулась на что-то твёрдое, он не сразу понял, что это такое, сознание почти оставило его. Он бы, наверное, и не вспомнил, что делать дальше, если бы боль немного не ослабла, как только он коснулся двери. Он потянулся вверх, приподнялся, насколько мог, и, сделав последний рывок, уцепился за ручку. Потом повернул её и толкнул дверь.

Как только это произошло, боль схлынула. Разом. Вся.

Дверь распахнулась внутрь небольшого узкого коридорчика с деревянными стенами, и на него обрушилось тепло. Мягкое, согревающее, оно было настолько неожиданным, что он просто не поверил сначала своим чувствам. Он переполз порог и встал на ноги. Похоже, это действительно всё. Конец пути. Он дошёл.

Тоска вскинулась последний раз, чуть подтолкнула его вперёд, к следующей двери, и погасла, оставив место радостному волнению. В этом месте было тепло, впервые он начал по-настоящему согреваться, здесь не было места боли, даже та, старая, исчезла без остатка. Остался последний шаг.

Он взялся за ручку и чуть потянул на себя. В образовавшуюся щель ворвался яркий лучик, на мгновение ослепив его. Тогда он рванул дверь на себя. Целый водопад света хлынул в проём, заставив закрыть отвыкшие глаза. Через мгновение он ощутил, что она здесь. Рядом. Некоторое время они оба молчали. Потом он услышал её голос, на этот раз живой, настоящий.

— Ты дошёл, — прошептала она.

— Да.

— Ты должен жить, — сказала она, скорее оправдываясь, чем уговаривая его.

— Я не могу жить без тебя, — тихо возразил он, чувствуя, как её рука нежно гладит его по щеке.

От этого прикосновения шло тепло. Оно обволакивало его, опускалось вниз, пробегало по всему телу, смывая накопившуюся усталость.

— Я знаю… Я так ждала тебя.

Он медленно открыл глаза, опасаясь, что свет ослепит его. И увидел её лицо. Она улыбалась.

— Идём?

Он почувствовал, как в его руку скользнула её ладонь.

— Идём, — сказал он.

И шагнул вместе с нею в свет.