Олег Чувакин. Писатель. Сибирский негр. Литературный.
Не стесняйтесь правды жизни. Не беритесь за книгу в одиночку. Бородатый прозаик выправит, перепишет, допишет, сочинит за вас рассказ, сказку, повесть, роман.
Повести Олега Чувакина.
Потолок думского зала заседаний вспучился, стены дрогнули, попятились. И. вцепилась в плечо В., всадила в мужской пиджак лакированные ногти. Зажмурилась. Когда открыла глаза, потолок и стены вернулись на место, обретя хрустальную прозрачность. За ними, презрев законы физики, раздался целый амфитеатр.
Седьмое апреля было самым обыкновенным пасмурным днём, однообразно серым, каких немало в краю тюменском, хоть климатологи и утверждают, что в году здесь набирается 275 солнечных дней — больше, чем в Гонолулу. За днём пришёл необыкновенный вечер, раскрасивший сюжетное полотно цветом: красной кровью, жёлтой «скорой помощью», поблескивающим сталью скальпелем и иглой хирурга, одетого в салатово-зелёное и белое, а на лице чёрное, как у террориста. А потом был участковый майор с пистолетом в коричневой кобуре и с синей шариковой ручкой, которой записывались показания потерпевшего.
Повесть о печальных русских романтиках и ухмыляющихся недоверчивых прагматиках. О жизни бухгалтера Булочкина, летающей тарелке, капсуле времени и той черте, за которой таится неведомое. Об инопланетянах — и о землянах. О книгах — и о водке. О любви — и ненависти. О настоящем — и будущем. О войне — и мире.
Раньше Пылинка и не знала, что мир — такой большой! Она жила под крышкой колодца. Представляете, какой скучной казалась ей жизнь? Но одним солнечным днём кто-то взял и поднял круглую чугунную крышку — и в глаза Пылинке брызнул яркий жёлтый свет. Ей пришлось как следует зажмуриться: ведь пылинки из колодцев не привыкли к яркому свету. А потом дунул ветер, быстро обернулся вокруг стенок колодца — снизу доверху, подхватил Пылинку и понёс туда, где она никогда не бывала.
Казалось, времена смешались: мне, мальчишке из настоящего, почти сорок один год, а она та же семиклассница из канувшей в исторический провал эпохи генсеков и праздничных демонстраций трудящихся; она настоящая девчонка, а я поддельный мальчишка, молодящийся бородатый старикан, которому возле неё не место.
Сидоров зажёг в комнате свет — хотя было два часа дня, и в небе светило солнце, и окно не было задёрнуто шторами, — и стал осматривать нутро пустого платяного шкафа: от пола до потолка. Ни кнопок, ни приборов, ни лампочек, ни индикаторов, ни каких-нибудь вентиляционных отверстий он не заметил. Тогда он осмотрел шкаф снова, начав с дверей и проверив навесы и крепления, и потрогав зачем-то головки винтов, и покрутив стальные ручки — дешёвую подделку под бронзу (облезет, наверное, через месяц).
За дверью КПП, похожей на квартирную, Виктор остановился, натянул серые полушерстяные перчатки — он держал их в руке вместе с чемоданчиком, — оглянулся, поднял лицо — и в глазах его качнулись голубые ворота с двумя алыми выпуклыми звёздами, припорошенными на выступах бледным, прозрачным литовским снегом.