Незваный гость

Мысль о том, что надо отыскать пропавшего писателя, Афанасия О., и взять у него интервью, если он, конечно, жив, не давала мне покоя два года. Знаете, бывает, привяжется такая мысль…
Ре, си, соль

Из ниоткуда проступают и касаются слуха три ноты, взятые одна за другою, сливаются в короткое воздушное арпеджио: ре, си, соль. Аккорд скоро замирает, тает в синей ночи.
Прикосновение

Свобода чистого говорения открывается в двенадцать и утрачивается в тринадцать. Уловишь её, сбережёшь — откроешь и сохранишь себя, пронесёшь сквозь время, продерёшься чрез липкую его густоту.
Исключённый

В офисное здание Петухова не пустили. Звякнул тоскливо турникет, ребро поручня упёрлось в бедро, стальной холод проник сквозь брюки.
Талон на Любу

А ведь они были прекрасной парой! У него и Любы столько общего! Оба обожали фильмы ужасов и познакомились в видеосалоне. На мелодраме «Кошмар на улице Вязов», где много целуются с языком. Лучший для них праздник — Хэллоуин. Оба родились 31 октября и в один год.
Радиус поражения

Из младшей редактрисы в издательстве и одновременно студентки, изучавшей антропологию и подрабатывавшей торговлей вяленой рыбой на Рогожском рынке, юная Дарья Хвостова на глазах писателя Суровцева превратилась в красивую молодую женщину.
Двое на холме

Во главе толпы бежал широкоплечий долговязый тип в тельняшке. С маленькой, птичьей головой. На бегу его шея вытягивалась, а крючковатый нос, всасывая воздух, заострялся, как клюв.
Там, в шкафу, на нижней полке

Роза перелистнула бледно-зелёную обложку. Ни слова под нею. Пусто на линеечках. Все до единой страницы чисты. Роза понюхала тетрадный разворот. Бумага пахла временем.
Бог в клетчатой рубашке

А. упал на пол, умер, поднялся в небо и очутился за столом, плывущим средь облаков. «Хорошо, качки нет, — мелькнуло в голове, — не то затошнило бы».
Разрешите вопрос, товарищ капитан!

Васечка, я тебя не люблю. И никогда не любила. Прости, так уж вышло, так уж сложилось.
Красный тоннель

Миша и Мариша — так он её и себя называл. И никакого-то счастья у них не было; так, странные редкие встречи, непонятные вопросы, ответы на которые не требовались, удивлённые, мучительные взгляды, от которых непременно веяло прощанием, неизбывной печалью, тревогой и плохим финалом, как от фильмов, снятых Рижской киностудией.
Вернись, пожалуйста, вернись!

— Новый год, — сказал Хлопушкин и со скрипом повернулся на бочок. Разбуженная жена зевнула. — Но-вый год, — повторил он по слогам.
Искатель потерянных

— Не книги бы, Машенька, мы б с тобою и не встретились. Это ж подлинное чудо, живое, тёплое, с сердцами, гипоталамусами и эритроцитами… Оба из двадцать первого века, из будущего, а сошлись в веке двадцатом, в прошлом!
живите по одним часам

вечером государственный служащий третьей категории провожает его по освещённому электричеством бетонному коридору. на редкость точный официальный глагол: провожает. служащий позади, осуждённый впереди. руки арестанта, одетого в обыкновенную футболку и джинсы, не скованы. статистика за годы существования тюрьмы: ноль побегов.
Ноль целых семь десятых

Вчера она смеялась над ним, несущим чепуху на геометрии, смеялась так, что получила от математички замечание, но после уроков вдруг встала на цыпочки, прошептала ему в ухо: «Прости, я такая злая!» и поцеловала в щёку. И что-то сладкое зажглось в нём, заполыхало, да так, что он почувствовал себя тазом с горячим вареньем…
Рай за стеной

Писатель сидел в квартире на втором этаже и работал. Вдруг стена исчезла, и за нею открылись незнакомые улицы и дома. Под летним небом густо зеленели сосны. К обнажившемуся краю железобетонной плиты снизу приставили лестницу, и писатель спустился на тротуар.
Связной

Лето уходит на создание велосипеда, зато в сентябре Валька едет по двору, а навстречу ему идёт Игорь, идёт с одноклассницей, красивой девочкой Таней. Они в джинсах, идут не спеша, солидно, но солидность их улетучивается, когда Таня удивляется чёрному велосипеду: «Какой угрюмый! Пиратский!», а Игорь трогает подтянутые спицы, пробует, как накачаны шины. Валька опускается на корточки, проверяет заднюю вилку, она сидит прочно, но он чуть-чуть подкручивает гайку ключом на семнадцать.
Круговорот

Меня всегда считали человеком недалёким. Да что там недалёким! Прямо скажу: ограниченным. Ещё прямее скажу: глупым. Кто считал, спросите вы? Долго пришлось бы перечислять! Проще назвать тех, кто глупым меня не считал. Впрочем, кажется, я затрудняюсь назвать хотя бы одного из этого списка. Список же тех, кто за спиною и в лицо называл меня тупицей, идиотом, дураком набитым, тугодумом, а также, видимо, для синонимического разнообразия, ослом и бараном, по законному праву возглавляет моя жена.
Рассказ о любви

Анна Георгиевна из букинистического магазина всякий раз допытывается, кто я по профессии. Аля за компьютером перестаёт постукивать клавишами и вслушивается. Ей тоже любопытно узнать про меня. Я отшучиваюсь. Неудобно признаваться, что я писатель. Это звучит страшно серьёзно.
Что за прелесть моя невеста!

— Помните: вы имеете право на поверхностные царапины от объятий, характеризуемые Брачным кодексом как умеренные, то есть не длиннее восьми с половиной сантиметров. Не нервируйте и не бейте невесту! Не рассыпайте канцелярские кнопки на стулья и кресла, чтобы она не поранилась! Не лейте подсолнечное масло на паркет и не кладите на бетонные ступени банановую кожуру (апельсиновую по нашему настоянию вычеркнули)!..
Страусовая политика

К тому, что Володя не работает — не имеет работы, не ходит на работу, не зарабатывает денег, — Даша привыкла. Она и не помнила, как давно к этому привыкла: месяц назад, полгода, год или два. Она уходила на свою работу и возвращалась с неё, зная: Володя дома.
Мой милый Махлеев

Мой философ Махлеев построил теорию: будто источник всех человеческих бед, страхов, злодеяний, конфликтов и кризисов — недоверие. Недоверие сплачивает людей, сплачивает на особой, извращённой основе, и вместо созидания люди рвутся разрушать.
Марта

Очень густые, но лёгкие, волнистые каштановые её волосы укрывают уши, ложатся на плечи, завешивают щёки, когда она, сидя в своём парикмахерском кресле, ожидая клиента, склоняется над столом, низко склоняется, в задумчивости перебирая на столе что-то.
Дорога к небу

Июньским утром 1991 года перед одноэтажкой штаба стояло пятеро. Два сержанта — в парадках, со значками, с лычками на погонах, на которых желтели буквы «СА», в фуражках с поблескивающими на солнце козырьками; трое рядовых — в гражданском. Юра стоял ближе всех к КПП. Его клетчатая рубашка, заправленная в брюки, чуть вздувалась от гулявшего по войсковой части степного ветра.