Истина

Предисловие издателя

В первый день старого Нового года я публикую рассказ далёкой моей подруги Ксении Кумм. За моим сибирским окошком минус тридцать, а в рассказе — жара и духота нью-йоркского лета.

Между градом Нью-Йорком и тюменскими широтами есть общее: человек. И есть то, что соединяет любого землянина с любым иным землянином: поиск истины. Правда, за поиском может последовать выбор…

Вот об этом-то и рассказывает Ксения. Легко. И печально. Я так не умею, кстати.

Истина (рассказ)

Ксения Кумм

Вчера, ровно в половине второго, в столовой нашей корпорации, где я, сидя с Патриком, консультантом из отдела бюджета по прозвищу Толстый Пат, доедал порционную телячью котлету в томатном соусе, мне открылась Истина.

Это было так неожиданно, что я перестал жевать. Белая пластиковая вилочка с наколотым куском так и зависла в воздухе, и густая тёмно-красная подлива, повинуясь силам гравитации, нарастающей каплей медленно потянулась к запонке. На глаза мне навернулись слёзы — слёзы умиления и благодарности, ибо Истина, помимо всего прочего, прекрасна.

— Что, кость попалась? — Толстый Пат участливо глядел на меня добрыми глазами толстяка. — Засудить можно.

Я, помотав головой, положил вилку, едва избежав роковой встречи подливы с манжетой, и молча постучал указательным пальцем по циферблату наручных часов.

— А-а, совещание… Тогда беги, — понял Толстый Пат и покосился на остатки моей телячьей порционной.

Быстрым шагом я направился в пустующий туалет столовки, чтобы в тишине осознать происшедшее. Опёршись руками о серый с разводами под мрамор пластик умывальника, я пристально разглядывал себя в настенном зеркале. Неоновый свет грубыми мазками клал зелёные тени, лицо было бледным и усталым. Но там, в самой глубине своих глаз, я отчётливо уловил отблески Истины — счастливые солнечные блики. Я улыбнулся им в ответ, приблизив глаза к отражению, но тут в туалет ввалился начальник соседнего отдела Хью. Увидев меня, он злорадно оскалился:

— Что, вчера перебрал малёхо с ребятами в пабе? — И, нарочито громко захохотав, он стал расстёгивать штаны.

Я ринулся вон из туалета. Истина переполняла меня.

Поднявшись в скоростном лифте на сорок первый этаж, я припустил в свой кубикл. Соседка моя, Натали, к сожалению всего отдела, очень любила острую еду и вновь заказала обед из корейского ресторана. Запах чеснока обрёл почти зримую плотность и завис под потолком, не желая вступать в контакт с вентиляцией. Оторвавшись от монитора, где одноногими рядами выстроились модели босоножек, Натали дружелюбно кивнула в мою сторону и вернулась в прежнее положение: правая рука на мышке, глаза вперились в экран.

«Истина, вот она, Истина!» — отдышавшись, подумал я, обводя глазами до боли знакомые стенки-перегородки. На их матерчатом, мышиного цвета покрытии пластиковые кнопки удерживали от порывов несуществующего офисного ветра реестры, графики, расписания сдачи отчётов, иерархии отделов: имена, обведённые квадратиками разной величины с обязательными стрелками — указателями направления ругани и чётким распределением, кому полагается отдельный кабинет, а кому — сидеть за загородкой. Как же всё это было далеко от Истины!

Вы спросите: как я узнал, что это Истина? Так вот, я вам скажу: Истина, она такова, что когда она вам откроется, тогда ни с чем её спутать нельзя. И только потому, что вы задаёте этот вопрос, сразу понятно, что вам Истина ещё не открылась.

Как же вам её описать? Истина прекрасна, как я уже говорил. Она океан, только бездонный, нырнув в который, не надо задерживать дыхание. Паришь, летишь и познаёшь, а Истина окутывает и обволакивает. Восторг, экстаз, нирвана — все эти слова меркнут перед Истиной, а других слов я подобрать не могу, всё-таки специальность моя — бухучёт и планирование.

Повинуясь привычке, я зашёл в «Гугл».

«Истина», — напечатал я. Истина отозвалась сорока тремя миллионами сайтов, ни один из которых её не содержал.

Недоверчивый страх зашевелился где-то в желудке, в районе полупереваренной телячьей порционной. Почему именно мне и именно сейчас, под конец обеденного перерыва, решила открыться Истина?

Вопрос являлся атавизмом, так как, обладая Истиной, вы обладаете и всеми ответами. Одно из свойств Истины — расширяться. Сегодня, в половине второго, расширившись, она захватила и меня. И вопрос «почему» очень даже неуместен. Там, где возникает вопрос, пропадает Истина и начинаются её поиски.

В это время над стенкой-перегородкой возникла ненавистная лысая голова Генри. В иерархии отдела квадратик с его именем находился непосредственно над моим. Под моим же было бело и пусто. Недовольно понюхав чесночный воздух, он поморщился в сторону Натали, которая, спиной чуя его взгляд, молниеносным, давно натренированным движением переключила экран на изображение такого многоэтажного, многогранного графика, что его, по всей видимости, начали строить ещё в Древнем Египте.

Генри привстал на цыпочки, пытаясь получше разглядеть выделенные жирным шрифтом «истины» на моём мониторе, и, всё ещё морща свой утиный нос, спросил:

— Ты занят?

В переводе на нормальный язык его вопрос означал: «Мне нужно, чтобы ты срочно сделал какую-то ерунду, так как самому мне это делать лень, да и вообще, кто тут начальник».

Не успев подумать, я, а точнее, Истина во мне, вдруг ответила:

— Нет, именно сейчас я ОЧЕНЬ занят.

У Генри вытянулось и без того длинное лицо.

— А чем же это ты так ОЧЕНЬ занят? — ехидно спросил он.

И снова чисто риторический вопрос, означающий: «Как смеешь ты так отвечать, когда я знаю, что ты тут сидишь, не вылезая из Сети целыми днями, и ты знаешь, что я это знаю, и вообще я тебе это припомню при раздаче премиальных!»

Я понял, что так дело не пойдёт, и решил соврать.

— Мне нужно… к зубному. Сегодня. Сейчас. Я забыл предупредить заранее, — мямлил я в то время, как Истина во мне возмутилась и заходила недовольными волнами.

— Что, не мог другое время выбрать? У нас отчёты на носу! — Генри поджал губы. — Хотя, впрочем, иди, с зубной болью от тебя толку мало. Не забудь, завтра в полдевятого — совещание с бюджетниками, и без опозданий мне!

Напоследок окинув меня презрительным взглядом, он, сунув руки в карманы брюк, вразвалку направился к своему кабинету, на ходу бросив:

— И вообще ты дерьмово выглядишь!

— Спасибо, босс, — машинально пробормотал я.

На крыльях Истины я вылетел из здания на Сорок девятую улицу и угодил прямиком в водоворот офисных тружеников, несущих по июльской жаре порционные обеды, дабы переварить их в тиши и прохладе своих порционных ячеек. На Пятой авеню меня захлестнуло встречным людским потоком и прибило к собору Святого Патрика. На его ступенях сидели, поедая ленч из стандартных пластиковых коробочек, по меньшей мере полсотни человек. Переступая через их ноги, я кое-как достиг прохладного сумрака собора. Выбрав свободную деревянную скамью, я сел и под щёлканье фотоаппаратов туристов попытался сосредоточиться.

Истина, польщённая вниманием, медленной, приятной дугой поднималась откуда-то изнутри.

— Господи, — невольно забормотал я, глядя на мраморную Марию, — неужели это Ты?

При этих словах Истина, как мне показалось, недовольно замерла. Я закрыл глаза и сконцентрировался. Прекрасная симфония нежно звучала, затрагивая те струны моей души, о которых я и не подозревал. Я чувствовал животворящее движение внутри меня, и имя ему было Гармония. Мне открывалось моё настоящее предназна…

— Хр-р-р, хр-р-р, — донеслись до меня откуда-то сзади странные звуки, как если бы кто-то тащил по асфальту чемодан с неработающими колёсиками. Я вздрогнул и очнулся.

— Х-мгр-гр-р-р! — В звуках появилась нарастающая вибрация.

Собор Святого Патрика находится в самом сердце душного Мидтауна — младшего брата делового Даунтауна. Сотни тысяч людей, среди них и я, ныряют в многоэтажные недра Мидтауна каждое утро, чтобы, вынырнув вечером, часиков эдак в семь, утешиться мыслью о том, что проныры с Уолл-стрит все ещё маются на работе. Собор во время обеда служит отличным местом для, скажем так, поддержки сил выдыхающихся секретарш, клерков и прочей офисной мелочи. Один из её представителей, субъект в помятом костюме без галстука, закинув голову, отчаянно храпел на скамье позади меня.

Истина застыла в недовольном ожидании. Храп нарастал. Я с сожалением встал и направился к выходу. Бросив последний взгляд на холодную мраморную фигуру Марии, я вмиг всё понял и ужаснулся.

Жаркий поток машин, шум сирен, ошалевшие туристы, девушки, плотоядно улыбающиеся с витрин, безлицые руки, сующие листовки с меню забегаловок, — всё это было настолько непереносимо, что ноги сами повернули к тенистому Центральному парку. Остановившись у светофора на Пятьдесят третьей и Пятой авеню, я чувствовал, что Истина так и рвётся из меня. Я даже открыл рот, чтобы выпустить её немного, как пар из чайника, но тут передо мной остановился большой автобус, украшенный национальными флагами. Из динамиков зазвучали призывы в поддержку какого-то очередного кандидата. Перекрывающие уличный шум, они обещали избавление от СПИДа, остановку глобального потепления, право голосования ещё не рождённому ребёнку и свободу угнетённым народам Востока. От этих истошных криков Истина во мне задрожала и свернулась комком где-то в районе печени.

В это время откуда-то сбоку на меня налетел огромный детина, обвешанный бумажными плакатами. Бешено вращая глазищами, он совал мне в руки листки и при этом орал:

— Настоящие костюмы от Армани!!! Только у нас!!! Купишь один — два других бесплатно! Только у нас!!! Настоящий Армани!!! Настоящий!!!

Истина уползла на самое дно желудка.

Светофор переключился, и поток людей отделил меня от детины с плакатами и истеричных выкриков динамика.

В парке я не без труда выбрал тихую аллейку, сел на скамью и блаженно закрыл глаза, с удовольствием вытянув ноги. Глубоко вздохнув, я расслабился и начал погружаться в благостное море Истины. Я взглянул на мою жизнь, озарённую ЕЁ лучами. Я понял, что до сих пор жил плохо, не так, как надо, и теперь отчётливо видел свой Путь. Как раз в момент, когда неимоверное чувство благодати переполнило меня, в правом кармане пиджака завизжал, вибрируя, мобильный телефон.

Благодать исчезла, и Истина так резко метнулась вглубь, что у меня перехватило дыхание.

Звонила моя невеста Ирма, о которой, надо признаться, я совершенно позабыл.

— Ты где? Ты где? — кричала она в трубку. Но перекричать уличный шум ей не удавалось: трубка верещала сиренами и шумела разноголосьем толпы.

— В парке, — ответил я негромко, чтобы не спугнуть Истину.

— Что-что? Не слышно! Где ты? — Голос то прорывался, то пропадал.

— В парке, — ответил я громче.

— В банке?! — орала трубка искажённым голосом Ирмы.

— В ПАРКЕ!!! — не выдержав, крикнул я. Истина сжалась уже где-то совсем внизу живота.

— Ах, в банке! Ой, мне надо бежать, подошла моя очередь. — И трубка умолкла.

Я с раздражением выключил телефон. Хорошее настроение, весь тот подъём, который я испытал, те волны благодати и счастья пропали, словно смытые в унитаз. Я вдруг понял, что сижу на скамейке в Центральном парке с комком истины внутри меня. Эта ситуация показалась мне по меньшей мере идиотской.

— Ах, кто бы выслушал мою историю!.. — К скамье, медленно переставляя ноги, подходил бездомный. — Никто не хочет выслушать мою историю.

Я молча смотрел мимо него, терпеливо ожидая, когда он уйдёт. Всем известно, что с нью-йоркскими бездомными лучше в разговоры не вступать.

— Меня выгнали из ночлежки, — продолжал он заунывно, присаживаясь рядом. — Они сказали, у них нет места для Гарри. Ты представляешь? Нет места для Гарри, для несчастного старика Гарри!

Я молча смотрел на пыльный носок левой туфли.

— Куда глядит полиция? — продолжал он скрипящим траурным голосом. — Я, честный бездомный, вынужден спать на улице. На улице, ты представляешь?

Истина недовольно покалывала меня изнутри. От бездомного пахло чем-то сладким и прелым, как от забытого в портфеле банана. Я почувствовал, как от жары пот струйками стекает у меня по спине и к горлу медленно подкатывает тошнота.

— Они говорят мне: «Гарри, у нас места по десять долларов за ночь»! Ты представляешь?

Бездомный явно не собирался уходить. Я глубоко вздохнул, понимая, что так просто от него не отвязаться.

— Десять долларов! — всё больше распалялся он. — И откуда я им возьму десять долларов? Куда смотрит муниципалитет?! Куда смотрит сенатор?!

Я полез за бумажником. Протягивая десятидолларовую бумажку, я впервые посмотрел на него. В бегающих глазках этого пройдохи промелькнуло злорадство. Ловко схватив десятку, он, кряхтя, поднялся и неожиданно бодро зашагал вглубь аллеи. Его обязательное для всех бездомных «Благослови вас Господь, мистер!» раздалось уже издалека и прозвучало как издёвка.

Я сдёрнул с шеи душивший галстук, сунул его в карман, расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. Но влажная нью-йоркская духота только сильнее давила меня.

Завтра утром совещание, вдруг припомнилось мне. Надо не забыть выставить будильник на час раньше.

Я поднялся со скамьи. Идти мне было некуда. Возвращаться в офис и объясняться с Генри не было ни малейшего желания. Моя душная комнатка в Квинсе тоже не соблазняла. Ещё на прошлой неделе я отдал в ремонт кондиционер и уже дней пять не мог дозвониться до мастерской.

«И надо же ему было сломаться в самую жару!» — с раздражением думал я.

Незаметно для себя я вновь оказался на шумной Пятой авеню. У моих ног, легко маневрируя, затормозило такси. Из его жёлтого бока вынырнула худющая девица в тёмных очках и моментально проскользнула в вертящуюся дверь какого-то бутика. Открытая дверца такси поманила меня. Я с готовностью шагнул внутрь, с облегчением чувствуя струи холодного кондиционированного воздуха.

— Э, человече, куда едем? — Из зеркала с болтающейся на шёлковой нитке игральной костью весело глянули чёрные глаза водителя-ямайца.

— В Даунтаун куда-нибудь, — сказал я наобум. Мне вдруг захотелось посмотреть, как отражается солнце в заливе Гудзон, и ощутить дуновение свежего ветерка.

В ответ ямаец довольно улыбнулся, обнажив белые лошадиные зубы. Покачивая в такт регги косичками, он проворно вырулил на середину Пятой авеню. Сквозь эту ритмичную весёлость потоки машин и людей, скользившие в душном мареве, уже не казались такими невыносимыми. Прохладный воздух кондиционера осушил пот и приятно обдувал лицо. Откинувшись на сиденье, я прикрыл глаза и, подавляя мешавшуюся Истину, начал размышлять.

То, что носиться по Манхеттену с Истиной внутри довольно глупо, это понятно. А как я объясню это Ирме? Она наверняка посоветует обратиться к психотерапевту и заставит глотать таблетки от депрессии. И ещё неизвестно, смогут ли таблетки сдержать то, что безудержно пытается вырваться из меня! А вдруг Истина выкинет какую-нибудь неуместную штуку на утреннем совещании, в спёртом воздухе зависти и офисных интриг? А там недалеко и до увольнения. Эх, не видать мне премиальных! Придётся вновь откладывать свадьбу, которую Ирма готовит уже год. Её родители на прошлое Рождество довольно непрозрачно намекали на расторжение помолвки и какие-то «другие варианты». А ведь мы уже и квартирку присмотрели, на Ист-Сайд — на работу пешком ходить можно. Нет, так дело не пойдёт. Может, не пойти на работу? Заболеть? А ведь завтра в столовке будет любимая лазанья… Надо же мне было так влипнуть!

— Что, человече, проблемы? — подмигнул весёлый ямаец.

— Проблемы, — ответил я с непритворным вздохом. — И ещё какие!

— А, человече, не бойся. Найдёшь себе другую.

— Другую — что?

— Как по мне, всё равно, человече! Девушку, работу. Найдёшь другую, и нет проблемы, человече.

К этому времени мы подъехали к развилке на Пятой авеню, что перед Аркой Вашингтона.

— Что скажешь, человече, на Восток или на Запад?

— Не знаю. Мне всё равно. Давай на Восток.

— Э-э, человече, — протянул он, выворачивая налево, — да я вижу уже, что у тебя за проблема.

— И ты, конечно, видишь и её решение? — съехидничал я. Его хорошее настроение начинало действовать на нервы.

— Ой вижу, человече, вижу-у! — Он оскалился во весь белозубый рот.

Музыка регги зазвучала громче, за окном заплясал магазинными вывесками Бродвей. Мысли заметались вывескам в ритм.

Может, действительно показаться психиатру? Что я ему скажу? «Истина переполняет меня, как море стакан!..» А вдруг узнают на работе? Пойдут слухи. Сплетни. Тогда уж точно уволят. И вообще, я не просил Истину мне открываться! Что я теперь буду с ней делать?

Такси внезапно остановилось на одной из кривеньких узких улочек китайского квартала. Я и не заметил, как мы сюда въехали. Сзади немедленно послышались недовольные гудки и ругань: такси застопорило движение.

— Приехали, человече. Тринадцать долларов. А с чаевыми — пятнадцать! — засмеялся ямаец.

— Куда это мы приехали?

— Э, человече, я же сказал, что знаю, как твоей проблеме помочь. Вон тот магазин видишь? — Он указал рукой на одну из лавочек. — Зайди туда, человече, старый Ру Дай[1] поможет твоей проблеме.

Яростный рёв машин позади набирал новую силу. Я сунул ямайцу деньги и выскочил на обочину.

— Удачи, человече, удачи! — приглушённо донеслось до меня.

Ещё секунда, и такси исчезло за поворотом. Пробка мгновенно рассосалась. Я стоял перед маленькой лавочкой, каких в Чайнатауне сотни. Сушёные древесные грибы, акульи плавники, истолчённые в порошок свиные желудки и прочая не поддающаяся определению требуха, обозначенная загадочными иероглифами, томилась в больших банках за пыльной витриной.

Дверь приятно откликнулась тоненькими колокольчиками, впуская меня в полутёмную комнату. Повсюду, прямо на полу стояли большие коробки, напичканные упаковками с чаем. На тесном прилавке, рядом с массивным кассовым аппаратом фарфоровая кошечка Манеки-Неко мерно покачивала левой лапкой, привлекая покупателей. Было тихо, как никогда не бывает тихо в этом проклятом бешеном городе.

Из-за коробок возник сгорбленный старичок-китаец с необычайно узкой, длинной жёлтой бородой. Приветливо кивая, он подошёл ко мне. Глазки его хитрыми щёлками внимательно осмотрели мои пыльные ботинки, задержались на понуром галстуке, свисающим из кармана брюк, на несвежей рубашке и понимающе глянули тёмными зрачками в мои. Дохнуло могильным холодом, послышался зов тысячи труб. На меня в упор смотрела пустыми глазницами маска: чёрные брови-закорючки, яростные, резкие ноздри и злорадно извивающийся кровавый рот. Я моргнул, мотнув головой, и вновь увидел приветливого маленького старичка, пыльные банки, коробки с чаем и неутомимую фарфоровую кошечку. Старичок, всё так же кивая, сморщенной жёлтой рукой цепко выхватил из открытого ящика пачку чая и протянул мне.

— Да разве чай мне поможет? — пробормотал я скорее себе, чем ему, вертя в руках странную упаковку.

Вместо обычных надписей с составом и рецептами заварки — чёрный квадрат, в нём — шесть поперечных белых полосок, образующих ворота, похожие на Арку Вашингтона[2].

Китаец зашёл за прилавок. Оттуда ещё раз внимательно и серьёзно осмотрел меня и затрясся в мелком беззвучном смехе, кивая:

— Помозет. Помозет. Два раза. По цаске. Утром. Вецером. Два раза. Две недели. И всё. Цай хорош. Хорош цай.

При этом он показывал на пальцах, что два раза очень важны.

— Сколько? — спросил я устало.

— Доллар. Одна доллар.

Я захватил пять пачек — мало ли! — и уплатил. Китаец выудил из-под прилавка белый пакет, возвещающий о любви к городу Нью-Йорку, неторопливо, одну за другой, сложил в него пачки чая и протянул мне, уже не глядя в глаза.

Закрываясь, дверь лавочки вновь тренькнула колокольчиками — и тут же тишина взорвалась грохотом большого города. В густом душном воздухе, наполненном сигналами машин, я побрёл куда-то по направлению к Мидтауну, вновь ощущая расширяющуюся Истину. Остановившись напротив кофейни мегакорпорации «Старбакс», я вспомнил о странном чае.

— А-а, чушь всё это! — решил я и зашагал дальше, но тут Истина толкнула меня под ребро так, что я зашатался.

Небоскрёбы расступились, распахнулись ворота горизонта, и там, вдалеке, одиночной скрипкой зазвучала прекрасная мелодия моей новой жизни. О, как же безумно тесно и одиноко сделалось мне в этом городе!

Чертыхнувшись, я развернулся, вошёл в кофейню и попросил кипятка. Недовольная бариста с копной ярко-рыжих волос поставила на стойку дымящийся стаканчик, который я бережно понёс к свободному месту у окна, где и открыл одну из чайных упаковок. Там оказалось двадцать пять пакетиков с такими же загадочными полосатыми квадратами. Никаких других знаков ни на коробке, ни внутри не было.

Пакетик утонул в кипятке. По виду и запаху это был обыкновенный зелёный чай. Истина бушевала внутри меня, толкала к действиям, к новым невиданным городам, парила со мной над океанами, поднималась к яркому сильному солнцу. Обжигаясь, я глотнул. Внутри разлилось приятное, успокаивающее тепло. И — тишина. Истина пропала, и на её место с каждым глотком медленно возвращалась реальность.

— Вот это да! — поразился я, допивая. — Старикашка не соврал!

Я не запомнил адреса китайской лавочки и полез в карман за телефоном, чтобы определить примерное расположение с помощью GPS. Включённый телефончик пискнул сообщением от Натали о том, что завтрашнее утреннее совещание перенесли на обед. Ура! Не надо переставлять будильник, не надо рано вставать! На радостях я позвонил Ирме и объявил, что встречу её после работы, чтобы вместе обсудить заказ цветов на свадебный банкет. Затем я набрал номер ремонтной мастерской, и — о чудо! — мне ответили, вежливо извинившись и сообщив, что починенный кондиционер будет установлен в любое удобное для меня время и абсолютно бесплатно, в качестве компенсации за задержку. Я допил чай с тем приятным чувством уверенности, когда знаешь, что будет на обед завтра: лазанья!

* * *

Ночью, под шмелиный гул кондиционера я спал крепко, без снов, и даже будильник не сумел, как обычно, выжать из меня несколько проклятий в свой адрес. Собираясь, я с благодарностью посмотрел на пачки странного чая и решил прихватить одну в офис.

В кубикле, родном и милом, монитор зажёгся многочисленными «истинами», они укоризненно глядели на меня.

— Вот так бред! — раздражённо подумал я и щёлкнул мышкой, закрывая страницу.

По соседству Натали меняла запрещённые кодексом фирмы открытые босоножки на стандартные скучные лодочки, которые хранились у неё под столом. Генри висел на телефоне в своём кабинете. Всё было как обычно. С облегчением я взял свою чашку с логотипом корпорации и отправился в офисную мини-кухоньку, заваривать мой заветный чай. Там уже хозяйничал Толстый Пат.

— Представляешь, даже хорошенько позавтракать не успел, торопился на совещание, — сетовал он, пытаясь утопить пластиковой ложечкой упрямо вздувавшийся чайный пакетик. — Встал ни свет ни заря и сразу — сюда. А совещание-то перенесли, да ещё на самый обед!

— Это они нам нервы треплют, без этого они никак не могут, — поддержал его я, наливая кипяток.

— И когда всё это кончится? Так уже меня все это достало! — зевая, сказал Толстый Пат, направляясь к выходу.

— Когда-нибудь, — ответил я вдогонку и развернул чайный пакетик.

Выбрасывая обёртку, я наклонился к мусорной корзине. Там, в глубине, мелькнуло что-то знакомое. Не поверив, я нагнулся пониже и разглядел обёртку от чая, только что выброшенную Толстым Патом.

На обёртке темнел квадрат, в нём шесть белых поперечных полосок образовывали что-то вроде ворот, напоминающих Арку Вашингтона.

---