Текст прислан на конкурс «Художественное слово» 08.03.2017 г.
Об авторе. Светлана Ломакина, журналистка, живёт в Ростове-на-Дону.
Примечание организатора. Автор почти на 17% превысил максимальный объём текста, заданный правилами (10.000 знаков с пробелами). И всё же рассказ на конкурс принят. Смотрите примечание здесь.
Старинные часы
Самое трудное — начать. Сидишь, сморишь на этот белый прямоугольник на мониторе и ждешь. Прислушиваешься к себе. Если отозвалось — хорошо. Бросишься поглаживать пальцами клавиатуру. А если не отозвалось — закручивается, как спираль, давит туда, где ребра соединяются. Продавливает так, что не продохнуть. Пока не вытащишь, пока не сделаешь понятным и не положишь на этот белый электронный поднос, легче не станет.
Сегодня, пожалуй, ничего не будет. Или все-таки попробовать?
Встала, подошла к окну. Там все то же — рваная вереница домов, уходящих к реке. Равнодушные фонари, тревожная железная дорога. Прислушалась: может быть? Ну, хоть что-то? И опять ничего.
Пошла на балкон. Иногда помогает — нужно высунуться на половину, втянуть носом ночной ментол, дать ему осесть внутри, выждать время.
Но, нет. Видимо, не сегодня. Тогда лучше спать. Как все нормальные.
Уходя с балкона, вдруг поняла, что чего-то не хватает. Вроде бы все то же: банки; сваленные в кучу мои бездарные картины; ракетки бадминтона; велосипед; идиотская жестяная ваза, размером с козу. Все на месте, но что-то не так. Что? Начала искать и нашла: не хватает звука. Мерного звука, который хоть как-то организовывает мою, довольно хаотичную, жизнь — бабушкины часы остановились. После ремонта они висели здесь, потому что в столовой уже не вписывались.
Я встала на детский стульчик, дотянулась до прямоугольника ходиков, пошарила по пыльной верхней стенке. Ключ был на месте.
Родители пытались вытащить эти часы на свалку, но я вцепилась в них, отстояла, перетащила во взрослую жизнь. Возила с квартиры на квартиру, протирала, подводила, относила к часовщику, когда начали отставать.
Но вот — остановились. Я вставила ключ в гнездо и провернула. Ключ шел туго, будто преодолевал внутреннее сопротивление. Я уперлась рукой в коробку, надавила — услышала в глубине деревянного корпуса неприятный треск, но ключ не вынула. Еще несколько оборотов — и в мою жизнь вернется мерный звук. Он мне нужен, как эта ночь, как назойливые мысли, как работающий ноутбук. Ну-же-ен.
— Дочк, а дочк, ты что там делаешь? — голос бабушки был не по-старчески звонким. Я вздрогнула. Стульчик пошатнулся — еле успела ухватиться за створку окна.
Обернулась и увидела, что балкона уже нет, а я подвожу часы в нашем старом доме. На улице Школьная подмосковного города Коломны. И на дворе не полночь, а полдень. И из приемника «Олимпиада-80» капают сигналы точного времени.
Бабушка качает головой. Платок очень туго повязан. У нее мигрень и ей кажется, что косынка пережимает какой-то сосуд в голове и боли становятся меньше. Строгий синий халат. Передник. В руках доска для стирки. Ба бесконечно стирает. До мозолей.
— Дочк, что делаешь-то? — повторяет нараспев. Бабушка называет меня дочкой. И я отзываюсь. Потому что так было всегда, с самого раннего детства.
Я сажусь на скамью у старого комода, который служит нам столом. И вдруг понимаю, что страшно соскучилась: и по красной герани; и по треснувшему горшку, горло которого бережно перетянуто синей изолетной; и по сахару-рафинаду с щипчиками; и по странной посуде — одна керамическая пепельница с постаментом для спичек чего стоит; и даже по зубным протезам в пол литровой банке (в детстве я их до смерти боялась).
— Ты заболела никак? — бабушка оставила доску в сенях. Подошла ко мне. Села. От нее, как и раньше, пахло теплом и лекарством от сердца.
— Жи-ва-я, — слова выползли из меня и потянули за собой слезы.
— Да-к, живая, а что мне сделается -то? — засмеялась бабуля. И прикоснулась мягкой ладонью к моему лбу. — Ты со своим институтом с ума сойдешь! И пишешь, и пишешь. Когда уже у вас там каникулы? Поедешь к родителям, к морю.
— Не хо-чу к мо-рю, — слова получались не очень.
— Не надоело тебе мотаться на электричках туда-сюда? Этот роман тебя в могилу сведет! Глянь на себя — синяя вся уже от ночей бессонных. Для этого ли я тебя растила?
Я перехватила ее руку. На ладони, покрытой темными возрастными пятнами, висела все та же серая веревочка. Бабушка говорила — от болезней. И опять этот теплый запах. Такой родной, что сдерживаться было уже невозможно, я вцепилась в нее и зарыдала.
— Бабушка, ну как же это? Как?
Она мягко отодвинула меня, перешла к шкафчику, загремела лафитниками, запахла валерьянкой. Присеменила со стаканом — втиснула мне в руку граненый и взглядом приказала выпить. Я глотнула. И снова прижалась к ней.
— Надо заканчивать тебе с твоим романом. У нас, на дальней стороне, когда я молоденькая еще была, как ты вот, дурачок один жил. Петькой звали. Приехал он к нам, когда ему лет тридцать уже было. Коров пас. Идет по улице, скотину на луг гонит, а сам под нос себе что-то бормочет. Думали, дурак-дураком, что с него взять? А как-то прислушались, а он стихи рассказывает. Да и не какие-нибудь — красивые, мудреные. Ему говорят: «Петька, стих повтори?». А он не повторяет — другой уже рассказывает. И опять красивый, краше прежнего. Прошлый вроде и забыл навсегда. И вот как-то приехал к нам один студент. На практику что ли? Стал за нашим Петькой ходить — стихи в тетрадку за ним записывал. А Петька, дурак-не дурак, — понял, что дело нечисто. Выдрал эту тетрадку, изорвал в клочья, и еще ругался-то как! Батюшки! Никогда мы от него таких слов не слышали! И палкой еще грозился. Палкой! Студент разобиделся — уехал. А мы тогда поняли, что если уж ученый люд Петьку-дурачка ценит, то стихи и точно хороши. Стали узнавать, что у него за история. И узнали ведь: три образования у Петьки-то! В Москве он большим человеком был, в газетах его печатали, книжки даже писал. А потом вдруг с ума сошел. И никто не говорил, почему. Времена были сложные — то не скажи, о том не подумай. Может, ляпнул что не то. А может, любовь довела. И такие слухи были. Но тут уж я точно не скажу. Потом его мать к нам, на природу отправила. Тетка с ним престарелая жила. А потом он и помер.
— Отчего?
— Да, Бог его знает, от чего. Нашли Петьку возле леса с разбитой головой. Он же — дурак, не какой-то там деятель, никто не стал разбираться. Написали в бумаге, что корова рогом подцепила. Хотя наши говорили, что кому-то не тому какие-то не такие стихи рассказал. Но люди, сама знаешь, соврут — не дорого возьмут. Поэтому, не знаю я… А вот когда хоронили, на нашу сторону людей приехало видимо-невидимо. Одеты так хорошо, ясно, что из Москвы. Говорят, прощаться приехали. Кто такие, тоже не знаю. Но говорили, что писатели. Хороший Петька человек был, царствие небесное.
Я перебирала суконную нитку на бабушкином запястье и не верила, что все происходящее — реальность.
— Это я тебе, дочк, к чему рассказываю? Чтоб ты у меня с ума со своим романом не сошла. Что ни ночь, то сидишь. Стучишь — стучишь. То плачешь, то смеешься. То сама с собой разговоры ведешь. Я, знаешь, молчу, конечно. Но боюсь за тебя. Мне б тебя и замуж еще выдать, и правнуков бы увидеть… Иди, приляг. Поспи. Ну-ка, — она подтолкнула меня к двери.
Я не знала куда идти. Видимо, в бабушкином доме была моя комната, но где? Я встала, подняла ногу на высокий порожек и услышала знакомый протяжный, как плач, скрип. Тот, от которого в детстве замирало сердце. Тяжелая дубовая дверь поддалась легко. Я приостановилась и нашла глазами зазубрины на дверном проеме. Так и есть — бабушка по-прежнему колет орехи дверью: засовывает бугристый плод, прикрывает дверь, ждет острого, хрустящего звука.
— Иди, иди. Я тебе пока беленые щи сварю, — подгоняла она.
Комната дедушки проходная. Слева, за шторкой раньше стояла его железная кровать. Под ней — газеты на которых всегда лежали бананы. Дед работал сторожем на складе импортной продукции. Ему, как своему, доставался дефицит. Поэтому зеленых бананов я в детстве наелась до отвала. По вкусу — сырая картошка, но мне нравились.
Теперь вместо железной кровати втиснута стандартная полуторка, накрытая клетчатым пледом. Над ней с десяток странных картинок, очень похожих на те, что лежали у меня на балконе. Видимо, работы — мои. Справа, у окна стол, накрытый коричневой плюшевой скатертью с тяжелой бахромой. На столешнице пластиковая подставка для компьютера, рядом длинный ящик с сотней ручек. Тоже, наверное, мой. Справа и слева вместо старых портретов в тяжелых рамах появились полки с книгами и расписные рамки с моими фотками. Но их я видела впервые. Вот я где-то в Москве, кажется на Патриарших. Но это не точно, так как видела я их только в кино. А вот я беру автограф у Татьяны Толстой. Пунцовая от счастья. На соседнем фото — группа ребят и девчонок. Все выглядят очень странно, некоторые даже вызывающе. И я — почти лысая, лопоухая, в цыганских серьгах.
— Ложись, дочка, ложись, — бабушка мягко подталкивает меня к кровати. Я слушаюсь. Ложусь. Она подминает подушку, накрывает меня пледом и уходит. Дверь скрипит так, что я вздрагиваю.
Бабуля приглушает радио и теперь я слышу только далекий плеск воды. Видимо, она все еще стирает.
Я смотрю на пожелтевший потолок и мне кажется, что я, как и поэт-Петька, сошла с ума. После смерти бабушки, а мне тогда было всего четырнадцать, я миллион раз прокручивала в голове то, как бы мы жили, если бы она не умерла. И поступление в литинститут, и бесконечные электрички в Москву, и библиотеки, и полусумасшедшие сокурсники, и нервные стихи… Но всегда понимала, что ничего этого уже не будет. Дом продан, бабушка осталась только на фотокарточках и в моей памяти. И я уже больше не дочка. Дочь — да. Строго и требовательно. Но это другое. Ни в какое сравнение.
Потом вся жизнь неправильно — и этот пединститут («учитель — все-таки профессия, а иначе всю жизнь с папиросою во рте и в свитере с дыркой»), и этот ветреный южный город, и эти мучительные ночи, когда высовываешься наполовину с балкона и ловишь ртом, ловишь, и ничего не можешь поймать.
Господи, как хорошо, что я таскала за собой все эти годы бабушкины часы!
Я встала. На цыпочках подошла к столу. Если ничего не изменилось, то там должны быть ящики. И, действительно, были — полированные, потрескавшиеся. Я потянула на себя первый и увидела ноутбук. Небольшой и дорогой. Либо я где-то работаю, либо бабушка отдает мне последнее. В том же ящике лежала коробка монпансье, блокнот в кожаном переплете и еще одна коробка с ручками. Очень на меня похоже.
Я достала ноут, открыла его. В центре рабочего стола лежала папка. Одна-единственная. С надписью «Важно». Мой почерк: из суеверия я бы не стала давать имя чему-то очень для меня значимому. В папке было два десятка файлов. С названиями и без, с номерами и с комбинацией непонятных цифр. Я открывала один за другим и натыкалась на какие-то зарисовки, выдержки, диалоги, цитаты и даже картинки, брошенные на вордовский лист. Пока не подошла к главному. Файл так и назывался — «Главное».
«Она жила в ветреном южном городе и ей всегда казалось, что эта жизнь — не ее. Она сидела ночами у монитора, смотрела на белый прямоугольник и ждала. Прислушивалась к себе, ходила на балкон и втягивала через собранные в трубочку губы теплую ночь. И ей всегда хотелось, чтобы это когда-то закончилось,» — читала я.
На дворе нараспев спорили о колорадском жуке соседи, бабушка гремела банками, в очередной раз откинувшийся с зоны и пьяный от счастья Колька орал на всю улицу. Я бегала глазами по строкам, впитывала попадающие в мою комнату звуки и растирала по щекам слезы.
Проскрипели порожки, заныла тяжелая дверь.
— Опять она пишет! — всплеснула руками бабушка. — Точно плохо закончишь! Иди вон-а щи ешь, а потом по землянику пойдем. Я тебе лукошко из сарая достала. Давно ведь со мной не ходила. Пойдешь?
— Пойду, бабушка, пойду. Я теперь с тобой везде ходить буду. Ты только не гони меня на юг.
— Не гоню, дочка, — хитро улыбнулась она. — Сейчас часы подведу и пойдем. Что-то они у меня остановились.
Я вскочила с дореволюционного стула, вцепилась в теплую пятнистую ее руку и просипела: «Только не часы, бабушка! Умоляю тебя! Только не часы!»
© Светлана Ломакина, 2017
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести в книге героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
Не знаю, какие подобрать слова… Пронзительный рассказ, до боли, до сокровенного. Спасибо автору!
И вам спасибо. Фактически это первый мой истинный рассказ. Хотя девица я уже не юная. Так что эта оценка важна для меня.
Я тоже участвую в этом конкурсе, но, будь я в жюри, присудила бы победу Вам, хотя тут есть еще рассказы, которые мне очень понравились. Но Ваш — особенный. Я могла бы подписаться под теми комментариями, что написаны Аллой и Оксаной. Хотя моя жизненная история совсем не похожа на историю Вашей героини, но, читая, я сдерживала слёзы и видела свою бабушку Вы пронзительно точны в деталях. Косынка, мигрень, возрастные пятна на руках, дверь, испорченная колкой орехов. Все это создает магию, рассказ, действительно, невозможно забыть! Желаю Вам новых творческих удач и публикаций!
Спасибо, Татьяна. Попробую найти ваш рассказ по стилю). Мне нравится, как вы пишете. Особенно люблю короткие и емкие предложения.
Супер!!!!я вспомнила себя,свою бабушку,свои мечты,планы,кучу всего…!!
Для себя я отметила, что есть разные литературные произведения, по степени их восприятия. (Позиция читателя)
Одни заставляешь себя читать. Не хочется, не интересно, но почему-то надо.
Другие читаешь, и воспринимаешь их верхним слоем своего ума. В принципе как бы и понимаешь, что именно хотел сказать автор, но тебя это не трогает. И очень быстро ты о прочитанном забываешь навсегда.
Третьи читаешь вообще без усилий, потому что с сильным интересом. Погружаешься в произведение всё глубже и глубже. (Тут, конечно, вопрос спорный то ли ты в это произведение погружаешься, то ли наоборот, это произведение погружается в тебя) И ты уже наряду с тем, что понимаешь текст умом, начинаешь его чувствовать… Сердцем? Душой? Ну, где-то так. Тут уже и мелкая дрожь по телу побежит, и дыхание перехватит, а то и слеза скатится.
Есть ещё четвертые. Они почти такие же как и третьи, но только врезаются в твою память навсегда. И пока их читаешь, то что-то внутри тебя щёлкает, ты меняешься, преображаешься, трансформируешься, и продолжаешь свою жизнь уже другим человеком. Такие произведения редкость, но оно наверное и к лучшему )))
Светлана, Ваш рассказ тронул до глубины Души. Спасибо.
Спасибо. Ваш комментарий меня очень тронул. И он тоже — рассказ.
Столько всколыхнули своего заветного о собственной бабушке,о её Доме! Спасибо. Настоящий Рассказ.
Спасибо. Мне приятно, что вас тронуло.
Светлана, Вы одна из моих фавориток! Очень душевно, пишите романы)
Спасибо, Виктория. Приходите ко мне на страничку в Фейсбук — там много всякого. И смешного. И грустного.
https://www.facebook.com/profile.php?id=100004157076345
Светлана,браво! Ваш рассказ лучший!Он просто «дышит» любовью…Победа за Вами.
Спасибо, Людмила. Но тут есть такие вещи, от которых дыхание перехватывает. Так что не важно кто победит. Мы все уже победили, когда начали их писать.
Чудесный рассказ у вас, Светлана!
Очень душевный и трогательный.
Спасибо!
И вам, Татьяна!
Свтлана! Поздравляю Вас с победой! Не очень хорошо ориентируясь в искусстве общения в интернете (вроде бы не надо было), к сожалению, только сейчас начала постигать азы. Так что извините за запоздалое проявление в сети и, в том чтсле, отзыва о Вашем замечательном рассказе. С каким мастерством Вы пишете — легко, свободно, раскованно! Далеко не каждому автору это под силу. Вы — победитель по праву! Пусть Ваши «старинные часы» никогда не сбиваются с ритма!
Спасибо, Нина! Интернет — это легче, чем жизнь. Несравнимо легче. Я думала, как бы сама написала вашу историю? Сюжет манкий. И сейчас думаю. И буду думать)
Вашу победу я предчувствовала. Поздравляю! Знаю, что все будет хорошо. Потому что иначе быть не может).
9 марта я первой оставила комментарий и напророчила ))) Вам победу. И очень рада, что пророчество сбылось! Новых Вам побед и свершений!
Спасибо, Татьяна!
Очень трогательный рассказ!
Замечательный рассказ, достойный победы!
Можно напоследок единственное замечание? Стоит немного переработать рассказ про Петю-дурачка. Его можно сократить до нескольких предложений, он от этого только выиграет. Именно там речь бабушки становится нарочито-сказовой, что сказывается на естественности общего тона. А в остальном все очень хорошо и ловко сделано, композиция продумана. Читать было интересно.
Внимание! Здесь был Рубис.
Очень тёпленько после Вас