Текст участвует в конкурсе «Счастливая душа».
Об авторе: Елена Романец. Поэт, художник, мечтатель.
Помню: я стояла в лесу в тот самый день после школы и увидела несколько лучей, пробившихся сначала сквозь облака, а потом меж колючих еловых лап — сюда, в лес, в его самую глубь. Такой солнечной палитры я никогда не видела: густой жёлтый, бледно-золотистый, розоватый, голубоватый, сиреневый… В лучах бурлил какой-то дымок. Я подошла ближе и, заворожённая красотой происходящего, запустила руку прямо в одну из полос света — самую яркую и широкую. Ладонь окутало мягким теплом, постепенно растекавшимся по всему телу. Казалось, что луч — это нечто живое.
Сейчас вспоминать забавно, но тогда, в восемь лет, мне чудилось, что я нашла иную реальность, открыла что-то недосягаемое для других. Быть может, воображение заманило меня в эту ловушку, потому что душа всегда требовала полёта над той постностью и безнадёжностью социально-бытовой жизни, которую мне было не понять, не полюбить, не вынести. Я бежала от неё туда, куда могла себе позволить. Когда я погрузилась в момент воображения себя первооткрывателем чуда солнечного луча, то невероятно реалистично чувствовала, что постигаю жизнь, никому более неизвестную.
Захотелось с кем-то поделиться — ведь это было так невероятно! И ещё не покинув места, я уже сожалела о том, что все ощущения и ви́дение происходящего временны. Хотела было побежать за подружкой, да подумала: не поймёт, скажет, это просто луч какой-то, засмеётся… «Ну и пусть себе смеётся, глупая Мятликова», — бурчала я про себя.
Злиться совсем не хотелось, но что-то колкое и шипучее, как лимонад, упорно поднималось из самого живота, сквозь грудную клетку к горлу, в котором превращалось в слёзы, по специальным секретным ходам поднималось ещё выше и выходило из глаз… Всегда было непонятно, отчего слёзы солёные! «Ей-богу, ну напридумывал же кто-то в человеке такие штуки!» — думала я. Бабушка говорила, что у нас внутри живут малюсенькие гномы — и вот они-то слёзы солят и перетаскивают крохотными ведёрками из горла к глазам по секретным тоннелям. «Но и дураку понятно, что гномы бы не успели», — заключила я. Ведь весь этот процесс, от зарождения обиды в животе до вытекания слёз, занимает всего-навсего несколько секунд. Во всяком случае, так было у восьмилетней меня.
Я стояла в лесу с рукой в полоске солнечного света и ревела. И непонятно было, при чём здесь моя подруга. Вероятно, я просто нашла повод выплакать то, что очень долго сидело во мне протестом скучному устройству обыденной жизни. И вдруг это изумрудно-голубоватое пространство с разноцветными лучами — ожившая сказка! Это был контраст реальностей, на стыке которых рождалась красота. Красота как спасение.
Через какое-то время мне стало легче, и я стала рассматривать луч. Его тёплая мякоть ограничивалась удивительно ровной линией, как самый настоящий коридор, и начиналась где-то очень-очень далеко — непременно в ином измерении. А внизу рассеивалась на обесцвеченном мху. Мне даже казалось, что я вижу стены и пол внутри. «Как так — живой коридор? Вот бы зайти внутрь луча и подняться… Эх, Мятликова, Мятликова, такое пропустить… Вечно она бежит домой самая первая и вечно мне не верит…»
И тут лучи исчезли, пропали, убежали обратно в солнце. «Эх! Жаль, что всё закончилось, а я так и не попробовала зайти прямо внутрь», — вертелось в голове. Но именно в тот момент я почувствовала, что очень счастлива — абсолютно! Да, это было самое что ни на есть счастье! «Вот оно где прячется! Счастье спускается в глубину леса… Примерно как в глубину меня спускается шоколадная конфета! Хотя, нет, конечно, нет: конфету съел и забыл, а это…» Я не могла подобрать подходящего определения тому, что же со мной происходило. Но это состояние осталось у меня внутри яркой вспышкой, тёплым комочком тепла, света и радости. И такой силы нахлынувших чувств и эмоций, ей-богу, я ни до, ни после в своей жизни не испытывала!
Сучки хрустели под ногами, холодная вешняя вода затекала сквозь материю кедиков, когда они проваливались в нахохленные, будто ватные, моховые кочки, один шнурок совсем развязался и тоже намок. Я улыбалась. Потому что простила Мятликову, потому что была как будто теперь чуть более наполненной и просветлённой, чем все остальные — что на них злиться! То, что ещё совсем недавно было внутри колким от странной обиды, стало мягким и нежным, и точно так же поднималось из живота — кверху, только выходило в мир не слезами, а улыбкой. Я смеялась вслух. В лесу никто не слышит. Я прыгала от счастья! Пока в один момент не провалилась в затянутую мхом и полную талой воды яму. И откуда она тут взялась?!
Белые колготки не спеша намокали. Расшнуровавшийся кед утонул. Хорошо хоть куртка почти не намокла… Вечерело. Закатав рукав, я стала искать кед. Вода скрыла локоть, прежде чем пальцы нащупали в ледяной воде пропажу. Обувшись, я «захлюпала» домой.
Счастье, наверное, осталось в этой яме. Ведь я наконец опомнилась и поняла, что сейчас мне сильно влетит, поскольку дома все уже волнуются, и не дай бог выходили на поиски. Да-а, вот тебе и «забегу на минуточку в лес»…
Он так манил густым прогретым воздухом в изумрудном мороке. Казалось, я непременно найду там что-то необыкновенное. «Нашла! Счастье, видите ли… И кто из нас глупый: я или Мятликова? Она-то давно уже, наверное, уроки сделала и гуляет. Наверное, за мной уже заходила, а меня нет. Господи, ну почему время так быстро летит! Ведь ничего я толком полезного и не сделала в этом лесу. Только вон ноги все вымочила. Хорошо хоть на улице тепло…» — судорожно мыслила я.
Дома вкусно пахло котлетами. Я старалась раздеваться как можно тише, но уже кто-то встал с кухонной табуретки и направился ко мне в прихожую. Судя по шагам, папа. Сердце колотилось, тело тряслось, ноги онемели, а гномы, если они там были, приготовились к спринтерскому забегу. В вечернем полумраке коридора показалась папина фигура. Я точно знала, что он сейчас щёлкнет тугим выключателем, а что будет потом — нет. Оттого нахлынуло жуткое чувство недоверия: к папе, к семье, к миру, к себе. Как бы скорее всё это пережить… Очередную досадную провинность.
От того прекрасного чувства, что я испытала в лесу, не осталось и следа. Оно исчезло вместе с желанием расшифровывать эти загадочные проявления мира, эти знаки природы, по которым можно найти в себе какие-то невидимые рецепторы, воспринимающие чудо и трансформирующие его в удивительное ощущение — крылатости. И ведь не только в самом луче дело, а в том, что в тот самый момент, когда чувство восхищения и радости возникло у меня внутри, я горячо и клятвенно пообещала себе: у меня в жизни всё обязательно будет хорошо, моя жизнь обязательно будет такой же необыкновенной!
Я предвидела взгляд папы, не сулящий ничего хорошего. Ещё секунда, и в мгновенно осветившемся пространстве прихожей вспыхнули два глаза: неожиданно добрых и сияющих глаза! Меня продолжало трясти, но папа, не обращая на это внимания, только улыбнулся и подхватил меня на руки, правда, уже через мгновение, вскрикнув, поставил на место. Я точно знала, как он скажет: «Господи боже мой! Аля, ты что мокрая-то вся! Ой-ёй-ёй-ёй!» Так он и сказал в точности, но это было не важно! Ведь папа был явно чем-то обрадован, поэтому в тот день я избежала нелёгкой участи быть пристыженной всей семьёй, тихо сидеть в комнате с распухшим от слёз лицом, пока мама стирает почерневшие колготки. А потом, положив бедовую свою голову на подушку, в темноте, долго не спать, пытаясь понять эту жизнь, полную чудес и возможностей испытывать счастье, но не рассчитанной на то, чтобы у человека было на него достаточно времени. А ведь пойди я, как следовало, после школы домой, никогда бы и не пережила эти прекрасные мгновения. В пылу страха мне показалось, что я их обронила в ту дурацкую яму, но, к счастью, они навсегда поселились внутри прекрасным тёплым видением. Так бывает, когда воспоминания несут в себе важное открытие.
В тот день я уснула, пытаясь понять, как же мне повезло, что папу именно сегодня повысили в должности. Именно тогда, когда мне это так было нужно. Наверное, просунув руку в тот волшебный луч, я захватила, кроме счастья, ещё немного удачи, и этот день всё же остался в моей памяти одним из самых ярких и необыкновенных. Спасибо этой жизни, солнцу, лесу и папиному директору.
Да, как давно это было. Лет тридцать назад. Но я помню всё: белую пыль просохшей от весенней воды дороги, сизо-сиреневые миражи над разогретым асфальтом, полуденную тишину рабочего посёлка, бабочек-крапивниц и бабочек-капустниц, ворчуний пчёл у медового ивняка, жёлтые лохматые шапки распустившейся сурепки и весёлое беспрерывное цыканье овсянки… Всё это наполняло пространство каким-то особым впечатлением от принятия весны, окончательно и бесповоротно наступившей, стремительной и господствующей. Наверное, всё это вместе создало то самое невероятное по силе чувство окрыления, когда я искренне поверила в себя и в своё будущее. Ведь тёплый весенний денёк — это уже маленькое счастье.
Именно тот апрельский день я помню настолько отчётливо, что мурашки бегут по коже — той самой коже, что ловила в лесу тепло луча, случайно или нет просочившегося внутрь маленькой Али, в самую глубину, к невидимым рецепторам. Смотрю на свою ладонь, уже не детскую, с блестящим колечком на безымянном пальце, с мозолью от детской коляски, и мне кажется, что я и сейчас смогу испытать то же самое. Так хочется это испытать!
Иду в тот же лес, точно так же, в самом конце апреля, в то же самое время. Тепло. Ели совсем огромные. Кажется, мало что изменилось. Хорошо!
Встаю на то же место… И — невероятно — я вижу их так же отчётливо, как и в детстве!
Пожалуй, лучи немного другие — не такие яркие и большие…
Запускаю ладонь в золотистый дымок. И плачу.
Ведь я тридцать лет хранила эти счастливые лучи в памяти, но так больше ни разу сюда и не пришла, потому что, когда папу повысили, он часто уставал, и приходить домой под вечер в мокрых колготках — а всякое в жизни бывает — было бы легкомысленно. А потом я и вовсе уехала в большой город.
Я хорошо училась, закончила музыкалку, получила два диплома, стала специалистом, успешно вышла замуж, родила детей. И было много счастливых минут, но, кажется, были счастливы минуты, а я — не совсем. И, видимо, Вселенная глуха к словам «квалификация», «специальность», «бюджет» так же, как и мы глухи ко Вселенной, существуя в этих понятиях. Ведь ни разу больше со мной не приключилось того самого отчаянного СЧАСТЬЯ — ощущения, когда ты понимаешь знаки планеты и принимаешь дары мира безусловно, благодарно и глубоко внутренне, накапливая свет и вопреки условному возносясь над зыбким тленом бытия. Целых тридцать вёсен всё было как-то на бегу и второпях.
Ах, если бы я со смаком упала в ту самую яму сейчас, то не обронила бы в неё на целых тридцать лет то самое разрешение самой себе бесстыдно тратить время на солнечные лучи в лесу! А ещё на плавные полёты грациозных хищных птиц в полях да на медленное мерцание глади озера в летний полдень… Ведь на всё это нужны многие часы жизни, в которые ты не успеешь отработать премиальные, накопить на лучший заграничный отель, выучить наконец английский. А зачем тебе английский? Чтобы больше зарабатывать, ловить моменты престижа, а совсем не за тем, чтобы кого-то лучше понимать. Ведь у планеты один язык для всех, и он — беззвучный. Овладеть им оказывается некогда, поэтому ты в редкий выходной приезжаешь на природу с шашлыками, алкоголем и пластиком, получая из мира и отдавая в него больше вреда, чем пользы.
Я зашла в эти лучи полностью, с головой, ведь мне так давно этого хотелось. Мне казалось, что за все прошедшие годы можно напитаться чем-то забытым, настоящим и существующим вне зависимости от всяких человеческих надстроек. Но ничего не произошло. Было тепло, а глаза заслезились. И я поняла, что заплакала от нахлынувшей ностальгии, а не от того, что нашла вневременной источник счастья. Просто нужно идти дальше.
Я, дотоле боявшаяся одиноких прогулок в лесу, ведомая странным неодолимым зовом, успокоенная раскачавшимся маятником души, побрела дальше в глубину леса. Примерно через час я вышла к озеру. Вода была удивительно прозрачной и отливала бирюзой. Дальний берег стоял в сиреневатой дымке. Тишина одолевала. Лёгкий ветер ворошил молодую траву и разреживал плотный, накалившийся воздух.
В эту самую минуту невесть откуда, хлопая мощными белоснежными крыльями, в покой и чистоту озера, и, кажется, внутрь меня самой, ворвалась стая диких лебедей. Они, такие дивные и ничего не требующие от мира сверх, скользили по спокойной воде, прогибая изящные тонкие шеи — совсем как в кино или на картине, только здесь, сейчас, наяву.
Я стояла на берегу, а лебеди, быть может, впервые в жизни слышали, как смеётся человек.
© Елена Романец
Вы правы, Елена. Годы летят, мы спешим и не оставляем себе времени на счастье. Оно вроде и есть, вроде и рядом, и внутри нас — но мы его не чувствуем. Потому что мысли, душа — всегда заняты чем-то другим, более важным. Всем тем, чему нас научили другие люди. Ведь всех нас либо учили жить, либо мы учились сами, но при этом все равно руководствовались чьими-то примерами. А, как открылось некоторым людям — жизнь, она совсем другая, может быть другой. Если мы будем другими. Такими, кому и солнечный лучик в лесу в радость.
Здравствуйте, Роман! Большое спасибо вам за тёплый отклик. Да будет счастье! :)
В русском языке есть слово, которое прекрасно описывает ваши ощущения в лесу: благодать. Это чудесное мгновение, его нельзя удержать. Эти мгновения очень важны, они как фонарики, освещающие путь, или указывающие дорогу, для тех, кто немного заплутал. А вот быть на правильной дороге, это уже и есть счастье. Удачи на конкурсе!
Здравствуйте, Ксения! Спасибо Вам за мнение и пожелание. :)