Второй рассказ о рассказах, участвующих в весеннем конкурсе «История любви». Обзор организатора.
Сейчас в конкурсе участвует семнадцать рассказов. Коротких и длинных, написанных в темпе presto и в темпе adagio, с явным фантастическим сюжетом и с едва уловимым, формальным намёком на фантастический элемент, установленный правилами.
Есть рассказы, написанные ради участия в конкурсе, ради состязательной игры-забавы. Есть и тексты, которые автор создал вместе со своим героем. Тексты, которые автор передал читателю так же бережно, как мать передаёт отцу родившегося ребёнка.
* * *
«Зеркало живое» — вот кто такой художник, если верить Короленко.
Слишком много автора — в этом упрекают некоторые читатели прозаика из Батайска Галину Ульшину.
Справедливо ли это обвинение? И да, и нет.
Длинный рассказ написан старомодно — так писали в XX и даже в XIX веке, не задумываясь над тем, что теоретики-литературоведы позднее ввели в канон композиции и назвали «точкой зрения», от которой повествует уже не автор, а «фокальный персонаж». Б. Успенский оперировал, к примеру, термином «камера», приводя в качестве образцов прозу Толстого и Достоевского и показывая смещение «камеры» от одного фокального персонажа к другому. Оператором, меняющим положение камеры, является автор. Тот, кого мы при эксплуатации точки зрения персонажем не замечаем, полностью погрузившись в мир героев и выныривая из этого внутреннего мира при отключении «камеры». При таком отключении к нам возвращается всеведущий господин автор, творец.
Есть рассказы и целые романы, написанные целиком точкой зрения героя. Это в первую очередь тексты, созданные от 1-го лица («я»).
В рассматриваемом тексте Галины Ульшиной используется лицо 3-е. Погрузиться, утонуть в мире главной героини, Дарьи, автор читателю не даёт. Рассказ построен почти целиком на точке зрения всеведущего автора.
Но недостаток ли это? Мой ответ на вопрос: по большей части нет.
…Не каждая женщина знает об этом, сначала отдаваясь мелодии, уже взявшей её в плен с первого аккорда, когда каждая клеточка тела начинает гармонично вибрировать, давая телу вздрагивать в такт на слабую долю.
Дарья же, опытная певица, сначала рассмотрела его широкую кисть с округлыми кончиками пальцев, почти незаметно перебирающими струны, потом перевела глаза на правую, с растянутыми в аккорде пальцами, ту, что мечется по грифу, отыскивая точки силы, и лишь потом, по неведомому случаю, они встретились глазами — его глаза под тонкими веками были тёмно-зелёными, опушёнными загнутыми ресницами. Невиданные глаза инопланетянина или призванного…
Она была певуньей по рождению — так рождаются только княжны, а не княгини, получающие титул лишь в замужестве. И призванного к музыке она чувствовала сразу.
Показанные абзацы из рассказа попросту исчезли бы, не имей мы слова от автора, который и вправду стоит за каждым описанием, узнаётся за каждой репликой (последним, кстати, изрядно грешил Достоевский: его персонажи говорят точно так же, как говорит сам автор). Не исключено, что именно поэтому герои Галины так скупы на диалоги (будто боятся заговорить автором), и реплики Дарьи содержательно и по взятому тону похожи на реплики Даниила, «призванного» и «избранного».
Напиши Г. Ульшина рассказ с точки зрения одной героини (и даже от первого лица, где автор вообще исчезает, растворяется в центральном персонаже), мы бы получили совершенно иной текст.
Первое лицо, как и третье, поданное «фокально», даёт больше читательского доверия. Там, где минимум автора, достигается большее слияние читателя и героя. У читателя растёт доверие к герою. Наивысшей степенью такого доверия является отождествление героя с автором, как бы (а может, и не «как бы») испытавшим всё то, что испытывает на страницах книжный герой. Максимальное доверие, стопроцентное, вызывает проза, о которой говорят: правда жизни. Проза, где автор выводит самого себя. Выводили себя в своих произведениях Солоухин, Никонов, Сёмин, Воробьёв, Лимонов, Буковски. Чехов, напротив, любого автобиографического напоминания избегал.
Вместе с тем пояснения автора («Но… вот и Даниил оказался пустословом, а не щедрым и благородным до конца») избыточны и действительно перегружают текст. Подобные оценочные суждения — удел не автора, но читателя.
Указывается в комментариях к рассказу Галины и на предположительно отсутствующий фантастический элемент.
Смею предположить, автор отнёс к таковому избранность героя. Даниил «призван» музыкой, а избран любовью. У Дарьи много «нелюбов», а любимый — в числе единственном. Избранность особо проявляется в том, что Дарьина дочь, рождённая от другого мужчины, похожа на Даниила.
Даниил прижался к лицу девочки щекой, и два подобных друг другу лица, — уж какое подобие могло быть у пожилого седого мужчины и девочки, — но и оно поразило неожиданным сходством.
…Странное дело, но Дарья с этого дня начала замечать, что глаза дочки всё явственнее вспыхивают изумрудной зеленью, не имеющей ни малейшего отношения ни к её синеглазому роду-племени, ни к сонму кареглазых родичей второго законного. Более того, дочкин нос из детского курносика начал стремительно выпрямляться, всё резче напоминая римский, отчего Дарья чувствовала себя как минимум пчелиной маткой, единожды оплодотворённой в брачном полёте проворным трутнем, чтобы всю оставшуюся жизнь воспроизводить его генотип в своём потомстве.
Тут мне на ум приходит рассказ Солоухина «Съезжались на дачу гости», но случай, конечно, не тот. Там-то как раз никакой мистики нет.
Куда меньше фантастичности в коротком рассказе Сергея Еремеева «Преображённая любовью», где облако в небе увлеклось геометрией и из треугольника обратилось в квадрат. И быстро распалось на ножки и рожки.
Судьбы же героев, наоборот, из треугольника в квадрат соединяются. Через двойную имитацию: одна героиня тонет, другая, главная, изображает нескладёху. Красотки в самолёте и на пляже дразнят её Буратинкой.
Кстати, именно эта часть рассказа психологически занимательна: переживание за унижаемую, пусть и на расстоянии, героиню, которой симпатизирует автор, и негодование по адресу фыркающих красоток будут у читателя наиболее сильными чувствами. Когда же полюбленная нами Буратинка начинает бегать за пляжным атлетом, появляется резкое, контрастное чувство досады. В развязке оно проходит.
Если бы сюжеты было принято классифицировать по геометрическим признакам, я бы назвал этот сюжет четырёхугольным. Почему нет? Спиноза доказал в геометрическом порядке этику. Впрочем, психологии в его трактате набралось куда больше, чем планиметрии.
В этом рассказе больше биологии, чем психологии.
Актриса, репетировавшая чуть не круглосуточно роль, так сказать, коровы, которой предстоит от любви преобразиться, преобразилась в прекрасную лебедь раньше времени. Роль она не получила, зато получила в мужья атлета.
Мы ведь обречены выбирать красавцев. Инстинктивно.
Пляжный красавец-атлет таков же, как эта актриса. Влюбился бы он в нескладёху, его преследовавшую, взял бы её в жёны? Ответ однозначен.
И, право, жаль, что однозначен.
Светлана Шемена из Новосибирска даёт читателю намного больше фантастики. Так много, что в её рассказе исчезает не облако в небе, а человечество на земле. Остаются лишь двое — посетители кафе тёти Лоры.
Родителей нет, дом пуст, улицы пусты, школа заперта. Но в кафе можно взять шоколадный коктейль. Кто же подаст?..
Девушка-школьница ставит парню невыполнимое условие: она пойдёт с ним на свидание лишь в том случае, если тот будет последним человеком на планете.
Парня этого в школе не любили.
А у таких, которых никто не любит, бывает, просыпаются какие-нибудь способности. Какие способности проснулись у Грега, мы не знаем. Знаем другое: человечество исчезло, а Грег и та, которую он пригласил на свидание, остались.
Уничтожил ли Грег человечество ради свидания с Полин? Злодей ли он мирового масштаба?
Этого нам не сообщают.
Остаётся строить догадки.
А было ли человечество? Что бы сказал по этому поводу Беркли?
Никакого человечества нет, а есть мир, воображаемый Грегом и Полин.
И волшебство солипсизма, следовательно, спасёт планету.
Правда, такого финала у рассказа нет. Его только что подсказала мне моя фантазия. Я бы написал двухчастный рассказ с двойной развязкой: первая была бы ложной, вторая — окончательной.
Рассказ Шамиля Мусина «Цунами» у читателей вызвал противоречивую реакцию. Дело дошло даже до извинений. Это предсказуемо: автор-мужчина волею капризного случая попал в женскую читательскую аудиторию.
Мне хотелось бы объяснить кое-что из собственной литературной практики.
Писать литературный текст следует для читателя. Для меня это аксиома. Аксиома, как известно, не нуждается в доказательствах. Для читателя — и точка.
Важно и второе: автор должен более-менее ясно представлять свою аудиторию. В идеале — знать её. Её возраст, пол, предпочтения, политические ориентиры, вероятную реакцию на новые произведения.
Я знаю о своей аудитории многое. Я и пишу для неё. Скажут: социальный заказ выполняешь? Выполняю. Почему нет? Только не тот заказ, который в перестройку просмеивали, говоря об умирающем (точнее, о мёртвом) социалистическом реализме. Не надо мешать заказ с партийным и вообще с принципом партийной литературы, о котором вещал тов. Ленин. У меня есть моя аудитория, и я её люблю.
Я давно определился со своими темами и с методом. Я пишу прозу без малого семнадцать лет. Постепенно я набрал преданную аудиторию. Пусть относительно небольшую, однако набрал. Я примерно представляю, как ко мне относятся читатели, что они у меня любят, а что принимают равнодушно, и я знаю примерно их пол и возраст.
Создавая рассказы, я имею в виду читателя-женщину. Воображаю, как женщина читает мой текст. Как она к нему относится. Я уж и забыл, когда представлял за чтением своих рассказов мужчину. Так сложилось. Тема любви и тема счастья, тема верности и жизни вдвоём — она куда больше женская, нежели мужская. И теперь я выполняю женский заказ.
У меня даже конкурс рассказов получается женский. Меня окружают красота и любовь.
Женщина и мужчина по-разному воспринимают романы и рассказы, по сюжету которых протянуты любовные нити, трагические ли, идиллические ли. Женщина будет куда суровее мужчины критиковать, если автор-герой покусится на её святую ценность — любовь. Я знал одного профессора философии, который предлагал молодожёнам пройти своеобразный тест: прочитать «Крейцерову сонату» и выразить своё к повести отношение. Ежели отношение противоположное, то и жить вместе нельзя. Я знал немало мужчин, кривившихся при упоминании лимоновского «Эдички» и женщин, главному герою (и автору — в одном лице) симпатизировавших, жалевших его: ведь его бросила женщина. И я понимаю и поддерживаю здесь женщин, а не мужчин. Впрочем, существуют и иные оценки, детально вопрос я не изучал и не планирую выводить статданные.
В рассказе Ш. Мусина математик, интеллигент, вероятно, склонный сначала думать, попозже делать, а в промежутке сожалеть, предоставил квартирным событиям идти своим чередом, хотя мог бы проявить побольше решительности, инициативы, да и квартира не чужая, а его. Но не проявил. Девушка (неотразимая, эталон красоты) осталась за стеной. Рядом с другими мужчинами.
А утром он ей не поверил.
Когда судьба подталкивает нас, слушаемся шли мы её? Часто нет. Жалеем потом? Часто да.
Вот, собственно, и весь сюжет.
Герой виновен уж одним только тем, что допустил кривое положение вещей. Может ли женщина-читательница пожалеть его? Наверное, да. Может ли любить его? Наверное, нет. Пусть сами читательницы скажут в комментариях; мне ни к чему за них говорить.
Взаимное непонимание, недоверие, описанное в рассказе, не ведёт к катастрофе; катастрофа как бы оттягивается, передаётся к следующему возникшему мужчине (хороший сюжетный приём, между прочим), однако и тут минует героиню — и затем она и герой наконец соединяются. Наспех — и опять инстинктивно.
В качестве фантастического элемента рассказчик предложил читателю, видимо, датчики для предсказания цунами, созданные при помощи математического моделирования и умения паять платы.
В рассказе Елены Берлянд «Двое» на самом деле присутствуют трое. Если у С. Еремеева предполагаемый треугольник обратился в квадрат, то здесь линия сгибается до треугольника. И героине, оставшейся ни с чем, оставшейся в темноте, предстоит решить сложнейшую задачу, быть может, непосильную: разогнуть, распрямить треугольник обратно в линию…
© Олег Чувакин, 18 марта 2019
Чувакин Олег Анатольевич — автор рассказов, сказок, повестей, романов, эссе. Публиковался в журналах и альманахах: «Юность», «Литературная учёба», «Врата Сибири», «Полдень. XXI век» и других.
Номинант международного конкурса В. П. Крапивина (2006, Тюмень, диплом за книгу рассказов «Вторая премия»).
Лауреат конкурса «Литературная критика» (2009, Москва, первое место за статью «Талантам надо помогать»).
Победитель конкурса «Такая разная любовь» (2011, «Самиздат», первое место за рассказ «Чёрные снежинки, лиловые волосы»).
Лонг-листер конкурса «Книгуру» (2011, Москва, детская повесть «Котёнок с сиреневыми глазами»).
Призёр VII конкурса имени Короленко (2019, Санкт-Петербург, рассказ «Красный тоннель»).
По его эссе «Выбора нет» выпускники российских школ пишут сочинения о счастье.
Олег Чувакин. Прозаик. Редактор. Литературный обработчик. Вдохновитель
Садишься за письменный стол с намерением сочинять? Намерение похвальное! Писать книги — верная дорога к богатству и славе.
Не можешь заставить себя писать каждый день? Литературная совесть ест тебя поедом? Не огорчайся! Знай: есть пять способов решить мучительный вопрос.
Творческий метод писателя. От Чехова до Вудхауза, от Сименона до Саймака. Расскажите и вы о своём подходе!
Экономика рассказа. Как продать рассказ и кому? Сколько за это заплатят? Выгодно ли производить литературу?
Как узнать, имеет ли человек писательский талант? Есть ли точный ответ на этот вопрос? Да, есть.
Писать книги. Легко ли это? Сел за стол, открыл ноутбук, набарабанил сколько-то тысяч знаков — рассказ готов, опубликовать его! Так можно? Нет. Но все думают, что можно.
Как создать увлекательный сюжет? Как вывести в книге героя, которого непременно полюбит публика? Как написать захватывающую историю и искупаться в лучах славы?
Единственная причина, по которой тебе следует написать роман, — необходимость сказать что-то людям. Ты должен это сказать. Ты садишься за стол и пишешь.
Как становятся писателями? Никак. Ими рождаются. У вас нет ни слуха, ни гибкости пальцев? Оставьте в покое скрипку. Нет тяги к литературе и отсутствует «ген грамотности»? Сожгите свою писанину.
Полезные советы начинающим писателям. Как приучить себя к систематическому литературному труду и добиться красоты слога. Как перестать мучиться и начать творить.
Научиться писать свои истории несложно. Усаживаетесь в кресло, заносите пальчики над клавиатурой… Уже слышали такие советы? Над вами подшутили! Есть правила, без которых историю не написать.
Неверно заданный темп повествования приведёт к ямам в композиции, ломаному ритму и в итоге к полному авторскому провалу. Литературное произведение не состоится.
Получила большое удовольствие от Вашего обзора. Как всегда. Видимо, я Ваша читательская аудитория — как литературоведа (уже не впервые это замечаю). Вы очень умело анализируете чужие тексты (если хотите). И неважно: писателей с мировым именем или конкурсантов. Первую часть, посвящённую рассказу Галины Ульшиной и занимающую половину обзора, можно смело использовать в качестве материала для обучения студентов-филологов. Сразу вспомнились мои юность и споры с «преподами». Так приятно) А во второй части Вы попеременно выступаете то как читатель, то как писатель (и критик, конечно). Но меня особенно тронули Ваши писательские рассуждения-откровения про читателей. Олег, Вы по-настоящему крутой Чувакин! Восхищаюсь)
Инна, Нетта, Иветта, две Ирины, одна Василиса и многие другие всегда стоят за моею кривою спиною и подглядывают: «Смотри-ка, неужели он так и напишет? Нет, стёр!»
Олег, я с удовольствием читаю и вашу прозу и всё остальное. Наверное, в прямом эфире хозяину видно, как я, едва проснувшись, брожу по сайту, то читая стишки-порошки, то, в поисках цитаты, пробегаю полюбившийся рассказ, то набираю комментарий к зарисовке о пользе молока. За время конкурса моё утро действительно стало начинаться со счастья… слова. :)
«Прикипела» к вашим, именно к вашим (отдавая должное вашим помощникам) обзорам ещё с прошлого конкурса. И сейчас тоже. Прелюдия№2 — как приятная неожиданность, как дополнительная, будто незаслуженная, радость. Спасибо, что не сдержали обещание не писать промежуточных отчётов! Ликую!
А «за спиной» — это не про меня. Сама не люблю, «когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо». :)
Вот соберёмся когда-нибудь все вместе, выпьем по стаканчику молока и напишем дружным коллективом один прекрасный рассказ о любви!
Отличная идея! Кстати, Дмитрий Быков собрал команду, они уже пишут коллективный роман.
Это уже не первый случай коллективного сотворения романов, насколько я знаю. Однако я тяготею к малой форме, хоть и написал несколько романов и множество повестей. И ещё у меня задумка собрать вокруг своей бородатой персоны умных и прекрасных женщин. Ну, в общем… Пусть все завидуют. :)
Есть специальная программа, которую можно установить на разных компьютерах и даже в разных операционных системах и совместно в ней творить. Позднее я о ней расскажу. Пока её не пробовал.
В последний раз коллективно я творила в ранней молодости. Будет интересно туда вернуться. И да, моё сердце тоже навсегда отдано короткому рассказу.
Зимой, под Новый год, в ЖЖ «Коллекция Фантазий» проводят командную игру: в команде по 4 человека, каждый ишет свою часть, потом все команды голосуют и обсуждают. Это было очень интересно, хотя многие и не выдержали безумия :)
Олег, с удовольствием прочитала обзоры! Надеюсь, и авторы рассказов оценят их по достоинству.
Спасибо, Ольга! Не исключено и обратное. И я сознательно не пишу авторам об этих обзорах. Конкурс открытый, за его страничками каждый автор должен следить сам. Я сообщаю по почте только о принятии рассказов, а позднее — о вхождении в список финалистов и, конечно, о победе.
Как всегда — дипломатично, деликатно, подробно, внимательно, тонко…
Спасибо :)
Однако не могу согласиться: неужели если бы не «читателький заказ», вы бы писали по-другому ? :)
О, конечно, нет. Да и сейчас я пишу так, будто во мне уживается несколько авторов, несколько прозаиков. Один склонен к лирике, другой к сатире и юмору, третий реалист, четвёртый фантаст, а пятый — сказочник, проповедник Деда Мороза.
Я довольно долго работал интуитивно, осознавал, что пишу, к чему меня тянет (это скорее самопостижение, нежели постижение себя в литературе), а уж потом разглядел своего читателя. Читательницу. Это был долгий путь, в конце которого я встретился с читателем.
Я тугодум. Думаю медленно, хожу медленно, рассматриваю внимательно. Возможно, поэтому я хороший грибник.
Спасибо за обзор! Интересно, поучительно, мыслительно (в смысле — заставляет мыслить, т.е. существовать:)
Спасибо, Татьяна!