Рубрика: Конкурсы

Возвращаюсь только под утро, грязный, уставший, но довольный, забираюсь под бок к любимой. Она недовольно шипит, пускает когти, а я горячий от бега, от пылающей крови в венах, и она сдается, сама пододвигается. Мурлычет.

К врачам я не обращался — это моментальное клеймо диагноза на всю оставшуюся жизнь. Знахарки предположили, что это часть моей души. Бред какой-то. Священник же был сильно обеспокоен моей судьбой и сказал, что в моем сердце слишком мало любви.

Тот, кто занимается яхтингом, поймёт мой восторг от посещения буквально чудес света, вдруг возникающих на побережье в тех местах, куда кроме как морем не добраться. Но, опьянённая этой красотой, я чувствовала себя вроде как лишней на этой яхте.

Идеи часто приходили именно тогда, когда Милана находилась на кухне, поэтому ей очень нравилось высказывание, связывавшее приготовление еды с писательским трудом…

Солнце раскалённым золотом утопает в синеве неба. Слабый ветер лишь изредка пробегает лёгкой зыбью по глади моря, и оно как будто вздрагивает изнутри.

Весенние вечера особенные. Их как будто обмакивают в сладкую глазурь и подают вместе с шампанским в качестве аперитива, чтобы насладиться ощущением, когда в груди распирает от радостного нетерпения и трепещет в ожидании чего-то приятного, головокружительного.

Он хочет услышать о неземных по красоте закатах, о пыльных и терпких ветрах, что пригибают незнакомые виды растений. О древних холмах и горах, скрывающих такие тайны, которые мы себе пока и представить не можем!

Я хочу, чтобы ты прочитал. Бумажки, которые захламили всю квартиру, следы чернил на руках — это все для тебя, папа.

Недавно тронутое алым закатом небо превращалось в темную, бархатную тучу, готовую скрыть всю порочность и грязь, которые медленно расползались по залитым искусственным светом главным улицам города.

— Вы знаете, я всегда хотел быть похожим на тех, кем восхищаюсь, — говорил он, глядя на внимательное лицо незнакомки. — Я думал, что если научусь писать стихи, он тогда захочет поговорить со мной подольше.

Как же прекрасно было то, что он видел! Зеленые поля с нежными цветами, бурлящие водопады, сверкающая в реках вода, бьющиеся о берег морские волны, бескрайние просторы океана, горящая на солнце листва деревьев, уходящие в облака вершины гор, зеленые холмы, кристально-чистая вода озер.

Я брел по мостовой под сводами старых домов, слушал, как в окна бьет дождь крупными каплями, осыпаясь тонкой росой на зеленую траву.

Стекло с тихим жужжанием опускается, и ворвавшийся ветер приятно ерошит волосы. Шелест шин по асфальту ласкает слух, а управление табуном скакунов, скрытых под капотом, сродни вселенской власти.

Сегодня ночью он впервые не смог летать во сне. Казалось бы, что из этого?

Руки ему, казалось, не подчинялись. Они привычно придвинули письменный прибор давно умершего писателя и достали перо.

Чьи-то рассказы мне очень понравились, чьи-то не очень — только это ведь всегда на вкус и цвет, в меру собственных выемок, совпадающих с чужими узорами зубчиков.

Дорогие друзья! Ровно через двадцать дней, в 23 часа 59 минут 20 апреля, приём рукописей на конкурс короткого рассказа «Художественное слово» завершится.

— Искусство — дитя боли и лишений, — хриплый смех наполняет пустующую комнату и, отталкиваясь от сырых стен с выцветшими обоями, едва живым эхом вновь возвращается к сгорбленной фигуре писателя.

Так часто я говорю обо всем на свете, но так редко — о себе. Да и чем заинтересовать читателя, если в мире нас столько, что кажется, будто все мы близнецы? За каждым окном, освещенным лампой или солнцем, можно найти абсолютно таких же тружеников слова, как я.

Девственно чистый, мягкий снег так слепил глаза, что я почувствовала, как защекотали на щеке несколько холодных слезинок — растаявших снежинок моей замерзшей души.

Поэтому, если уж посчастливилось попасть на лирический конкурс с элементом фантастики — то поверьте, реальные критики порвали бы нас всех на кучу маленьких резиновых лоскутков, за корявые руки, неразвитые мозги и атрофированные чувства.

Время было советское, шёл 1984 год, перестройка ещё не началась, и ветер перемен ещё не начал кружить и вьюжить по России, однако чувствовалось, что страна идёт к очередному своему рубежу.

Михаил не был ни писателем, ни поэтом, он просто любил сочинять необычные рассказы, которые в свободное время записывал в ученических тетрадях и складывал в шкаф в гараже. Когда его дети были маленькими, он даже читал им некоторые свои рассказы.

— Вы, литераторы, склонны ко всяческим фантастическим теориям, — добродушно усмехнулся Иван Семёнович. — На своём веку я достаточно навидался вашего брата.